Эдвард Гиббон - Закат и падение Римской Империи. Том 1
Ему оставалось только одно средство спасения - посеять в рядах осаждающих измену. Он приказал разбрасывать в их лагере пасквили, в которых уговаривал войска покинуть недостойного повелителя, который приносит общественное благо в жертву своей привычке к роскоши, а жизнь самых достойных подданных - самым неосновательным подозрениям. Коварные внушения Авреола возбудили опасение и неудовольствие между высшими военачальниками его соперника. Составился заговор, во главе которого находились: преторианский префект Гераклиан, пользовавшийся отличной репутацией полководец Маркиан и начальник многочисленного отряда далматских телохранителей Кекропс. Было решено убить Галлиена; но хотя заговорщики предполагали сначала окончить осаду Милана, они были вынуждены ускорить исполнение своего смелого плана, так как каждая минута промедления была сопряжена с крайней для них опасностью. Поздно вечером, когда император долее обыкновенного засиделся за столом, его известили, что Авреол сделал отчаянную вылазку во главе всех своих сил. Галлиен, у которого никогда не было недостатка в личной храбрости, тотчас вскочил со своего роскошного ложа и, не надевши на себя лат, даже не дожидаясь своих телохранителей, вскочил на коня и стремглав поскакал к месту предполагаемой атаки. Среди темноты и общей суматохи он был окружен явными или тайными врагами, и пущенная неизвестной рукой стрела поразила его насмерть. Чувство патриотизма, заговорившее в душе Галлиена за несколько минут до его смерти, заставило его позаботиться о выборе достойного преемника, и он потребовал, чтобы императорское достоинство было передано Клавдию, командовавшему в то время отдельным отрядом неподалеку от Павии. Слух об этом быстро распространился в армии, и последняя воля императора была охотно исполнена заговорщиками, которые и без того уже условились между собою возвести на престол Клавдия. При первом известии о смерти императора в войсках зародилось подозрение и послышались угрозы, но розданные каждому солдату в подарок двадцать золотых монет заглушили их подозрение и смягчили их гнев. Затем они одобрили выбор нового императора и отдали справедливость его личным достоинствам.
Хотя лесть и старалась при помощи разных вымыслов рассеять мрак, окружавший происхождение Клавдия, этот мрак уже сам по себе служит явным доказательством незнатности нового императора. Нам известно только то, что он был уроженец одной из придунайских провинций, что он провел свою молодость в военной службе и что его скромность и храбрость доставили ему милостивое расположение и доверие Деция. Сенат и народ уже давно считали его отличным командиром, достойным самых важных должностей, и упрекали Валериана за то, что он не повышал его из второстепенного звания трибуна. Но император вскоре вслед за тем обратил внимание на заслуги Клавдия, назначил его главнокомандующим на иллирийской границе, поручил ему начальство над всеми войсками, стоявшими во Фракии, в Мезии, Дакии, Паннонии и Далмации, дал ему содержание египетского префекта и служебные отличия африканского проконсула и сверх всего обещал ему в скором будущем консульство. За его победы над готами сенат почтил его статуей, но эти победы возбудили в Галлиене зависть и опасения. Понятно, что этот храбрый полководец не мог уважать такого изнеженного государя и что ему было трудно скрыть свое презрение к нему. Некоторые неосторожные выражения, вырвавшиеся из уст Клавдия, были официально переданы императору. Ответ этого последнего, адресованный к одному из пользовавшихся его доверием военачальников, рисует яркими красками и его собственный характер, и дух того времени: "Ничто не могло бы причинить мне более серьезного огорчения, чем сообщенное вами известие, что какие-то злонамеренные внушения восстановили против нас нашего друга и родственника Клавдия. Во имя преданности, в которой вы мне поклялись, употребите все средства, чтобы смягчить его негодование, но ведите переговоры втайне, так, чтобы о них ничего не знала дакийская армия: она уже и без того очень недовольна, а это могло бы усилить ее раздражение. Я сам послал ему кое-какие подарки; постарайтесь, чтобы он принял их с удовольствием. А главным образом устройте так, чтоб он не подозревал, что мне известна его неосторожность. Опасение моего гнева могло бы заставить его решиться на какое-нибудь отчаянное предприятие". Письмо, в котором монарх просил примирить его с недовольным подданным, сопровождалось подарками, состоявшими из значительной суммы денег, роскошной одежды и дорогой золотой и серебряной посуды. С помощью этих хитрых уловок Галлиен смягчил негодование и рассеял опасения своего иллирийского полководца, и затем в течение всего этого царствования Клавдий брался за оружие только для того, чтобы служить повелителю, которого он презирал. Правда, он в конце концов принял из рук заговорщиков окровавленную императорскую мантию Галлиена, но он был далеко от их лагеря и не присутствовал на их совещаниях, и хотя он, может быть, радовался падению тирана, мы позволяем себе думать, что он ничего не знал о том, что готовилось (Юлиан (Orat., 1, стр. 6) утверждает, что Клавдий достиг верховной власти справедливым и даже святым способом. Но мы имеем право подозревать его родственника в пристрастии). Когда Клавдий вступил на престол, ему было около пятидесяти четырех лет.
Рис. Марк Аврелий Валерий Клавдий.
Между тем осада Милана продолжалась, и Авреол скоро убедился, что все его хитрости привели только к тому, что ему придется иметь дело с более энергичным противником. Он попытался предложить Клавдию свой союз и раздел империи. "Скажите ему, - возразил неустрашимый император, - что подобные предложения можно было делать Галлиену, может быть, он выслушал бы их с терпением и взял бы себе сотоварища, столь же достойного презрения, как и он сам". После этого сурового отказа и еще одной безуспешной попытки пробиться сквозь ряды осаждающих Авреол был вынужден отдать и город, и самого себя на произвол победителя. Армия признала его достойным смертной казни, и Клавдий, после слабого сопротивления, согласился привести это решение в исполнение. Сенаторы высказали не менее горячее рвение услужить своему новому государю. Они утвердили избрание Клавдия с восторгом, который, быть может, не был притворен, а так как его предшественник выказывал личную вражду к их сословию, то они, под личиной справедливости, постарались отомстить за это его друзьям и родственникам. Сенату была предоставлена неблагодарная роль судебного учреждения, произносящего смертные приговоры, а император удержал за собою приятную и достойную роль примирителя, благодаря посредничеству которого была объявлена всеобщая амнистия.
Этот образ действий, пожалуй, можно было бы приписать желанию блеснуть своим великодушием; поэтому он не дает нам такого верного понятия о характере Клавдия, как одно, по-видимому, ничтожное обстоятельство, в котором этот государь, как кажется, руководствовался одними внушениями своего сердца. Вследствие часто возобновлявшихся восстаний в провинциях там почти не было ни одного человека, который не оказывался бы виновным в государственной измене, и не было почти ни одного имения, которое не подлежало бы конфискации; а Галлиен нередко выказывал свою щедрость тем, что раздавал своим офицерам собственность своих подданных. Когда Клавдий вступил на престол, одна престарелая женщина бросилась к его ногам с жалобой на то, что все ее имущество было безвозмездно отдано одному военачальнику, служившему при покойном императоре. Этот военачальник был сам Клавдий, который также не избежал господствовавшей в его время заразы. Император сконфузился от этого упрека, но оправдал доверие, с которым старуха обратилась к его справедливости. Он осознал свою вину и приказал немедленно возвратить просительнице все, что было у нее отнято.
Задавшись трудной задачей - восстановить империю в ее прежнем величии, Клавдий должен был прежде всего внушить своим войскам любовь к порядку и готовность к повиновению. Он стал объяснять им, с авторитетом старого заслуженного командира, что ослабление дисциплины было причиной бесчисленных беспорядков, пагубные последствия которых солдаты наконец испытали сами на себе; что народ, разоренный угнетением и впавший в леность от отчаяния, наконец не будет в состоянии доставлять многочисленной армии не только средств для роскоши, но даже средств для существования; что опасения каждого гражданина за свою жизнь усилились вместе с деспотизмом военного сословия, так как государи, трепещущие за свой трон, всегда готовы ради своей безопасности жертвовать жизнью всякого внушающего подозрение подданного. Затем император указал на пагубные последствия своеволия, за которое солдаты расплачиваются своей собственной кровью, так как за их противозаконными избраниями новых императоров нередко следовали междоусобные войны, во время которых гиб цвет легионов или на поле сражения, или от злоупотребления победой. Он описал самыми яркими красками истощение государственной казны, разорение провинций, унижение римского имени и оскорбительное торжество хищных варваров. Против этих-то варваров, сказал он, и следует направить первые усилия армии, а западные и восточные провинции пусть остаются на время во власти Тетрика и Зенобии. Эти узурпаторы были его личными врагами, но он не мог думать о мщении за личные обиды, пока не будет спасена империя, потому что, если бы угрожающее ей разрушение не было предупреждено вовремя, оно погубило бы и армию и народ.