Ирина Щербакова - Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века
Проводили детей в их дальнюю и трудную дорогу хорошо. Продуктов им, хлеба и сухарей собрали дней на 10 (конечно, главным образом хлеб). Сухарей дали около 7 кг, а хлеба около 12 кг. Денег дали немного (70 р.). У них в момент отъезда отсюда, кроме билетов, было только 21 р.
Мы не знали, сколько они пробудут в пути. Посадка отсюда страшно трудная. Возможности сесть в поезд люди ждут иногда по много дней. Речь идет, конечно, не о пассажирском поезде, он вообще недоступен, а лишь бы сесть в теплушку, прицепленную к товарному составу. Сюда дети приехали тоже в таких же теплушках. Только бы доехали здоровые.
Из их писем с дороги я узнала, как им широко и просто помогали спутники по путешествию, как их взяли под опеку солдаты эшелона, к которым прицепили теплушку после Свердловска. Узнав, что у них кончились продукты и деньги, натащили им всякой еды в вагон, принесли талоны в столовую для демобилизованных, которые устроены на всех больших станциях. Даже попросили Лену принять от них 200 рублей денег, словом – чудесным образом эти дети опять нашли помощь и защиту у людей и едут в этом поезде, как в родном доме» (24 сентября 1946 года, Мариинск).
Из письма видно, что приезд детей растрогал сердца многих, находящихся в лагере. Из того, что я знаю теперь о лагерной жизни из книг, фильмов, можно с уверенностью сказать, что все они голодали, замерзали, но все же каждый старался поделиться с детьми, чем мог. Как мы видим из письма, и солдаты, возвращавшиеся после разгрома Японии, взяли их к себе в эшелон и заботились как о родных.
Но здоровье Веры Федоровны становилось все хуже.
«Родной мой, мой любимый, неизменный друг! Я лежу в больнице. Смотрели меня многие врачи, в том числе хирург. Сначала не удавалось поставить диагноз. Сейчас дорога ужасная. Как только станет получше, чтоб можно было ехать без большой тряски, меня повезут на консультацию и на рентген в город. Сегодня был консилиум с хирургом по поводу моей болезни, и мне предложили операцию, на которую я дала согласие» (10 апреля 1950 года, Мариинск).
«Мои ненаглядные, любимые сыночки! А я все думаю о вас – моих детях. Нет слов достаточно значительных и больших, которые могли бы выразить всю силу моей любви к вам. Мысли о вас всегда со мною и будут со мною до последней сознательной минуты, и я хочу, чтоб вы это знали.
Я хочу, чтоб вы жили долго, чтоб ваша жизнь была полна плодотворного и целеустремленного труда, чтоб любовь к людям всегда была с вами…
У меня к вам только одна просьба – не забывайте Леночку. Не забывайте ей помогать и любить ее всегда» (21 апреля 1950 года).
На том же листе с обратной стороны чернилами другим почерком: «Выполняю обещание, данное Вашей матери. Сообщаю Вам о результатах операции, которая была произведена час тому назад. О чем Вам я сейчас напишу, прошу, матери никогда не писать, так как она об этом не знает.
Вашей матери была произведена операция верхняя чревосечения и найдено: рак поджелудочной железы, не подлежащий оперативному лечению. Предсказания для жизни неблагоприятны.
Она хорошо перенесла операцию, в настоящее время сладко спит, болей не чувствует. Состояние на некоторое время улучшится с тем, чтобы вновь ухудшиться. Как было бы хорошо, если бы кто-либо из Вас к ней приехал.
С приветом уважающая Вас врач Т. Рачкова».
Рядом с Верой Федоровной оказались хорошие врачи, которые попали в лагерь только за то, что в первые месяцы войны были в окружении. Чудом вырвавшись из него, стали «врагами народа». В условиях лагерной больницы, они творили чудеса своими «золотыми руками» и, как на фронте, спасали многим жизнь. Но для Веры Федоровны все уже было поздно. Они смогли лишь поставить ей правильный диагноз и по возможности облегчить ее мучения в послеоперационный период.
Воспоминания Оскара Краузе, сына Веры Федоровны: «4 июля отец получает второе письмо от хирурга Визнера, где тот „пишет о том, что опухоль увеличивается“. Безусловно, в это время мама была уже очень слаба, в тяжелом состоянии. Но она еще могла немного передвигаться и писать, голова у нее была ясная. Ведь написала же она 14 июля последнее письмо Мусе в Магнитку – и письмо это дошло и сохранилось!
Трудно мне писать о последнем свидании с мамой.
Мы с Леной выехали из Москвы 30 июня 1950 года. Ехали быстро, без пересадок и все-таки более трех суток. К маме (за 18 километров от Мариинска) мы попали, видимо, 4 июля. Нам разрешены были свидания в течение трех дней, практически без ограничения времени. Но потом я ходил к начальнику лагеря, человеку неплохому, и он разрешил нам еще два дня свиданий. Маму мы застали в ужасном состоянии – истощенную, желтую, бесконечно слабую. Почти ничего не могла она есть и очень мало пила. Но это была наша прежняя мама – самая любимая, самая мудрая, самая добрая, самая мужественная, все понимающая без слов и прощающая.
Уезжали мы, кажется, рано утром 10 июля. В Мариинск шел грузовик, мы сели в кузов вместе с другими отъезжающими. Машина увозила нас, и мы долго видели маму, стоящую под деревом на пригорке с высоко поднятой худой белой рукой, с невыразимой прощальной улыбкой. Долго, долго мы видели ее сквозь льющиеся слезы. Она стояла сама, одна, и, кажется, в прощальный этот жест были вложены все остатки ее угасающих сил. Это был конец, настоящий конец жизни, и все мы понимали это».
Т.Ф. Берсенева – Ф.О. Краузе. 6 августа 1950 г. Мариинск, вокзал.
«Дорогой Фридрих Оскарович!
Вот мы с Вами осиротели на весь остаток нашей жизни. Я пишу Вам уже с обратной дороги из Мариинска, приткнувшись на вещах в привокзальном садике, так как все негде было.
Вера скончалась 1 августа в 8 ч. 40 мин. вечера. Схоронили мы ее 3-го в 3 часа дня. Все же родные руки закрыли ее синие глаза, положили в гроб и засыпали землей…
После отъезда ребят ее словно покинули все силенки, она слегла, есть ничего не могла. Меня она ждала и радовалась, говорили всем, что я еду к ней.
Я сидела на табуретке день и ночь трое суток, отходя только за разрешениями в штаб.
На кладбище ее провожали друзья и товарищи по несчастью. Было 10 или 12 человек, старик фельдшер, который так много сделал для нее, ребят и меня, шел всю дорогу с непокрытой белой головой. Там все попрощались с ней. Я прощалась несколько раз за себя, за Вас, за всех детей… И землю бросала также за всех, всех вас…
На кресте я написала карандашом (эти буквы мне обещали выжечь после): „Вера Федоровна Берсенева. Родилась 31 марта 1897 г. – умерла 1 августа 1950 г. Спи спокойно, наша радость, наша любимая мать… “ Всю могилку осыпали цветами и крест тоже».
Я надеюсь, что из этих отрывков мне удалось сложить историю жизни Веры Федоровны Берсеневой.
Ее судьба – отражение судьбы русской интеллигенции. В наше время таких людей мал о. Потеряли мы их в страшных жерновах событий XX века – и это невосполнимая потеря для России.
Примечания
1 Вера Федоровна: Судьба в письмах: В 2 т. Череповец, 2008.
2 Семейный архив Берсеневых-Краузе.
3 Мемуары Фридриха Оскаровича Краузе (мужа Веры Федоровны).
4 Школа рабочей молодежи.
Живая история Страницы жизни Капиталины Петровны Оглоблиной-Аксеновой
Ксения Звягина, Маргарита Лаврова
Школа № 46, г. Воронеж,
научный руководитель 3.Я. Королькова
На центральной улице имени Кирова села Подгорного среди густой зелени деревьев, за высоким забором, расположился небольшой домик с высоким крылечком, крытый сероватым шифером. С 1972 года в нем живет учительница Капиталина Петровна Аксенова. 8 ноября 2008 года ей исполнилось 84 года. Работала она в нашей школе сначала лаборантом в кабинете физики, потом библиотекарем и воспитателем в группе продленного дня, так как место учителя в пригородной школе получить в это время было очень трудно.
Немногословная, приветливая, всегда доброжелательная, она всегда располагает к себе ребят и взрослых. Нам же с Ксюшей захотелось узнать о ее жизни больше.
Чтобы написать нашу исследовательскую работу, мы много раз приходили к Капиталине Петровне, писали запросы в Государственный архив Смоленской области и в Государственный архив Орловской области. Тяжелая судьба семьи Аксеновой-Оглоблиной – это и есть, на наш взгляд, судьба нашей многострадальной Родины в XX веке.
Жизнь семьи в Брянске
Родилась Капиталина Петровна в 1924 году в городе Брянске. Ее отец, Петр Иванович Оглоблин, родился в 1882 году. Мать – Александра Михайловна, 1890 года рождения, окончила гимназию, несмотря на то что ее мать умерла в 42 года от тифа, оставив пятерых детей.
Старшая сестра матери сосватала Александру Михайловну замуж за богатого вдовца, у которого уже было двое детей: Виктор (1907 г. р.) и Елизавета (1916 г. р.). Вскоре у Петра Ивановича и Александры Михайловны родились общие дети: в 1921 году – Георгий, в 1924 году – Капиталина, потом Ольга и Анатолий.
В 1921 году в стране была объявлена новая экономическая политика (НЭП). Власти в Брянске призывали жителей приложить все силы для ликвидации последствий Первой мировой войны, революции и Гражданской войны. Петр Иванович со своими братьями и старшим сыном Виктором откликнулись на этот призыв: построили водяную и паровую мельницы. Народ со всей округи пользовался ее услугами. Многие не верили, что НЭП надолго, считали, что рано или поздно имущество у нэпманов отберут. Но отец Капиталины этому не поверил, считая, что у него все сделано своим трудом, своими руками. Да и работал он на паровой мельнице с сыном Виктором без наемных работников, а на водяной трудились его родные братья. Землю под мельницы сыновьям выкупил дед на окраине Брянска. Кругом был лес. Здесь же отец для своей семьи построил большой деревянный дом, а его брат Алексей Иванович неподалеку открыл хлебную лавку. Капиталина запомнила, что отец часто ездил туда за сушками. Вечерами вся семья собиралась за столом чаевничать. Сушки вешали на самовар. Они становились мягкими, вкусными. В такие часы она чувствовала себя очень счастливой! Детская память навсегда запечатлела воспоминания об отце. «Это был чудесный, красивый и добрый человек, для которого, кроме семьи, никого не существовало. Он очень любил маму, детей, но воспитывал всех строго, не балуя».
