Георгий Шторм - Ход слона
Долго смотрел Иоанн, начали веки слипаться.- Почудилось: шла навстречу зеленая глубина водяная; вышел из нее скуластый великан и положил ему руку на плечо. Как бы вольяшной меди была рука, глаза смешок затаили. Походил на барса. Были на нем немецкие сапоги; густо трубкой дымил.
- Так-то! - сказал, и свежо от него морем запахло.- Заедино мы с тобой оба. Однако ж, смердишь ты, фу!..
И пропал.
На месте том увидел Иоанн волосатую руку; неловко расставляла она шахматы по доске. Черный король никак не стоял, качался и падал... Тут Бомелий схватил за рукав, от зеркала прочь оттащил.
- Не гляди, государь,- дурной час - лихое привидится!..
Молчал Иоанн. Все еще шла на него водяная зеленая глубина.
Не пособляло со струйкой бобровой сало барсучье.
День ото дня слабел царь. Все больше пух, гноем цвели раны; отпал у него с корнем правый ус.
Послал Иоанн на дальний север за волхвами.- Приехали на оленях, на собаках даже; явились из Холмогорья, Лапландии и Корелы шаманы, знахари, чародеи, ведуны.
Упал близ Москвы с неба синь-камень. Монах один прочел по нем об опустошении царства. Стоял по слободам стон, плач бабий и суета.
-- За грехи ваши посылает господь кару,- говорили попы.- Повсюду плясание многовертимое, бесовские кощунания, да козлие лица. Кудесы бьют, в "Аристотелевы врата" смотрят, да по звездам глядают. Того бы не делать вам и книг тех не честь!..
А в Золотой полате заседал ведовской собор. Сидели на полу двое суток. Били в бубны, плясали, молились - каждый по-своему. И почти у всех был в волосах колтун.
На третий день сказали они царскому посланному: - В этот год умрут три государя.
А больше ничего не сказали. Велел царь держать волхвов взаперти... Привезли иностранцы вести: умер в Испании Филипп II и Себастьян, король Феца и Марокко. Опять велел спросить Иоанн. Ответили чародеи: - Умрет царь восемнадцатого марта.
Богдан Вельский стал перед Грозным молча.
- Ну,- покосился царь.- Назвали мой день?
- Восемнадцатое марта,- понуро ответил боярин.
- Таково тебе меня жалко?! - скривился Иоанн. - Ведай ты и ворогам моим скажи: не верю я ни в сон, ни в чох!..
Под теремами в гиблой холодной темноте томился Шкурлатов. Лежал на каменном полу, неминучей смерти ждал.
Погасая, чадил светец, стражей забытый. Вдруг заслышал он за стеной тихий плач. Посветил кверху - забрано решеткой оконце. Глянул.- Сидела в углу Аринушка, пригорюнившись, и плакала; сбежала с плеча, рассыпалась в плеск тугая червонная коса.
Тихо окликнул.- Дрожит, не ведает: к добру ли, к худу ль?
Молвил Шкурлатов: - Не бойся, Аринушка!.. Прости!.. Моя вина - дьяк меня хмельной попутал.
Опустила голову, прикрыла лицо руками... Тут приметил он в тайнике подле нее стенное железное кольцо.
- Поверни кольцо,- зашептал,- отведешь плиту в сторону,- под нею ход откроется!
Встрепенулась, тянет за кольцо Аринушка,- не отходит плита, не по силам труд.
Стал отгибать Шкурлатов ржавые брусья. В кровь ободрался... Спрыгнул в тайник.- Добро, Аринушка!- Дерганул кольцо - открылся ход. Кинулись в него.
Повел ход влево и прямо. Запахло рекой сыростно.
И вот - травка, брезжит свет, радостно пьют острый водяной дух.
А уж свод гудит: топочет, проведала о беглецах стража.
Закричал Шкурлатов: - Беги, Аринушка! Может, у каких добрых людей от царя укроешься! Уж я задержу погонщиков. Лети на волю, горлица ясная, а мне за тебя - слаще сладкого- смерть принять!..
ШАХ И МАТ
Лежал Иоанн на кровати индейских черепах, покрыт одеялом камки шахматной. Стояла подле него поклонная колодочка, раскрыто было харатейное евангелие на ней.
Совсем вздулся царь, горело пятнами тело, цвели гноем раны; шел от него тяжкой дух.
Лишился сна Иоанн, в жару метался. Сказал Бомелий: - Надобно раздобыть меру живых блох!
Послали по городу указ. Не блошиное было время - зима стояла. Не словили блох. Повелел царь выбить из народа правежом семь тысяч рублей.
Марта был восемнадцатый день. Стало Иоанну лучше. Сидел на кровати, быстро лицом светлел.
- Зови бояр, да подай мой шкатун с каменьями! - сказал Бомелию.
Вошли бояре. Поставили перед царем шкатулку хоромную.
Трое высоких кубчатых окончив положили на ней сеточку: свет-багрец.
Черпнул Иоанн горстью жемчуг рогатый, зерна гурмыцкие.- Застучала, полилась меж пальцев цветная струя.
- Все камни сии суть дивные дары божие,- заговорил он медленно.- Вот магнит: без него нельзя по морям плавать, не узнавать пределы земные; его же силою стальной гроб Магомета в Дербенте на воздухе висит. Вот - радужной камень; - лопается, коли кто живет распутно... Бирюза открывает яд... Синий корунд проясняет зрение... Ну, будет! - Оборвался.- До другого разу.
Лег на спину, подтянул одеяло шахматной камки.
Поднялся вновь: - Сыграть хочу. Тавлеюшки подайте!.. Сперва руки вымою.
Подали ему кусочек мыла грецкого и таз. Вымыл Иоанн руки, утерся рушником - повеселел вовсе. Принес Вельский шахматы персицкие; Родион Биркен стал с царем расставлять.
Черный король все никак не стоял, качался и падал.
Поставили наконец. Начал играть.
Дуром пошел царь,- забрал у него Биркен одну за другою три пешки. Еще походил Иоанн.
Тут шахнул ему белый ело н...
Повалился царь, завопил истошно: - Темба! Темба!
Затрубил, прошел над ним слон, и разом в полате тихо-тихо стало.
- Шах и мат царю Ивану! -сказал Годунов.
Глянул на него Иоанн. Побагровел, хотел слово молвить - забился.
- Посох! Скорее - посох! - закричал Елисей.
Принесли посох инроговый, что от сердца болезнь отгоняет, и пауков в банке...
- Поздно! - прохрипел царь и забился снова. Склонился над ним Бомелий. Глянул Иоанн тухлым оком, затих.
Торчком стоял на груди рыжий волос. Зеленым вдруг стало тело: трое высоких кубчатых окончин положили на нем сеточку: лундыш-свет.
Глухо стонал, перекатывался в синеве перезвон. Поставили гроб в церкви архангела Михаила. Поснимали терема белые пуховые шапки.- Сменила оттепель лютый палящетый мороз.
И валил народ ночью и днем нескончаемо, шли великие и малые - грозному царю последний поклон отдать.
Тискался на паперти Миколка блаженненький.
- Дайте глянуть,- шептал,- на славного царя-губителя. Успокоился ныне,- то-то отдохнет и народишко твой.
Скакали к рубежам гонцы. Пытали у них: - "Каков де новый царь будет?" Стонал в синеве перезвон. Валил народ нескончаемо.
Разливался под сводом церковным лундыш-свет . . .
- Ландышем или гелиотропом?-допытывался парикмахер, комкая ладонью резиновую грушу.
- А! Что?! - вздрагивая, спросил Ноленц.
- Освежить, спрашиваю, чем?
- Освежить?.. Да! Разумеется! - быстро ответил ученый и оглянулся.
Наполовину прочитанная, наполовину созданная его бредом рукопись вываливалась из ослабевших пальцев.
Он встал и, пошатываясь, подошел к антиквару.
- Неточность! - сказал он.- Весьма грубая ошибка: Бомелий был казнен Грозным за сношения со Стефаном Баторием.
Старичок, казалось, не замечал его, устремив неподвижный взгляд в пространство. Лицо его было багрово.
Ученый положил подле него тетрадь и сказал: - Друг мой, да у вас жар!..
Шахматисты в углу закончили партию. Черные сдались. Один из игравших произнес: - Теперь вы понимаете, зачем я в самом начале поставил слона на В2?..
Ноленц расплатился и, с трудом держась на ногах, вышел в душный грозовый полдень.
У входа в Зоопарк стояла толпа.
"Неужели он вырвался?" - подумал Ноленц и нерешительно двинулся к воротам парка; дорогу ему загородил крипп-лаковый яркий квадрат; в нижнем его углу сиял щеголеватый номер. Это был тот самый автобус, который привез его сюда час тому назад.
Секунду колебался. Усталость победила. Ухватился за медные поручни. Стеклянные створки захлопнулись.
- Получите, гражданин, билет!
- Не задерживайте! Проходите! Проходите! Свободных местов много! скороговоркой выпалил кондуктор, и Ноленц моментально сообразил: "Грипп!" В следующее мгновение он увидел вывеску парикмахерской: Coiffeur Lorenzo Поразительно! - вслух подумал ученый и вытащил из кармана записную книжку...
Быстро темнело. Лампочки налились тусклым скупым накалом. Кудрявое облако загорелось; грохнуло. За окнами полило.
Машина грузно выкатилась на Моховую. Ноленц вдохнул воздух, насыщенный влагой и электричеством, и почувствовал себя прекрасно.
Небо, прошитое над Кремлем грозою, трепетало.
Косым железным ливнем летело воронье.
