Артур Конан-Дойль - Мастер из Кроксли
К девятому раунду противники были еще вполне боеспособны. У Монтгомери, правда, в голове все еще стоял гул и, вероятно, был вывихнут большой палец на левой руке - так он болел. У Мастера усталость проявлялась лишь в затрудненном дыхании. Список очков, заработанных Монтгомери, был к этому времени длиннее, но Мастер по-прежнему владел преимуществом силы: один его удар стоил по крайней мере трех ударов докторского помощника. Без перчаток Монтгомери и трех раундов не выстоял бы, и он это прекрасно понимал. Чего стоили его дилетантские удары? Жалкие щелчки по сравнению с таранными ударами рук, привыкших орудовать лопатой и аншпугом.
На десятом раунде ставки упали до трех к одному; уилсонский боксер оказался достаточно крепким орешком. Однако знатоки по-прежнему полагали, что профессиональный опыт, хитрость и изворотливость дают Мастеру неоспоримое преимущество.
- Смотри в оба, - шептал Тэд Бартон своему подопечному в перерыве. Берегись. Он готовит тебе подвох.
Но Монтгомери-то видел выдохшегося противника, с апатичным лицом, с повисшими руками. "Все-таки молодость и здоровье тоже чего-нибудь да стоят", подумал он и начал атаку отличным ударом левой. Ответный удар Мастера был гораздо слабее, чем в предыдущих раундах. Второй удар Монтгомери был не менее удачен, но следующий, с правой, его противник отвел ударом вниз. Зал немедленно взорвался криками:
- Слишком низко! Нечестный прием!
Степльтон пристально оглядел весь амфитеатр и сказал весело:
- Надо же, зал оказывается битком набит судьями.
Шутка вызвала восхищенные аплодисменты, но судья оставался бесстрастным.
- Вы не в театре, - сказал он. - Воздержитесь от аплодисментов.
Монтгомери испытывал необычайный подъем: противник выдохся, это очевидно; по очкам он давно опередил Мастера; надо вести поединок к завершению. На очередной удар, в скулу, Мастер ответил только растерянным взглядом, потом вдруг начал обеими руками растирать бедро. Да у него судорога!
- Давай! Бей! - кричал ему Бартон.
Монтгомери успел только сделать рывок к противнику, и вот он уже лежит посреди ринга, и сознание, кажется, оставляет его, а с шеей что-то неладное.
Опять он позволил заманить себя в ловушку, представился под легендарный чудовищный апперкот. Вот вам усталость, апатия, судорога! Мало кто мог бы выдержать такой удар - от пояса в челюсть. Мастер вложил в него весь свой вес, все одиннадцать стоунов. Когда Монтгомери рухнул и остался лежать, судорожно подергиваясь, зал застонал.
Мастер навис над поверженным противником, готовясь добить его, как только он начнет вставать.
- Назад! Назад! - крикнул рефери.
Мастер отошел к канату, опустив руки, но собранный и готовый к немедленной атаке. Хронометрист начал счет. Если на "десять" Монтгомери не поднимется, бой закончен. Бартон в своем углу выказывал все признаки отчаяния. Голос хронометриста доносился до Монтгомери, как сквозь вату:
- Три... четыре... пять...
Монтгомери приподнялся, опираясь на руку.
- Шесть... семь...
Он встал на колени. Голова кружилась слабость разлилась по всему телу, но он знал, что все равно встанет.
- Восемь...
Встал.
Мастер накинулся на него и принялся молотить обеими руками.
Зал затих, предвидя неизбежный печальный исход. Теперь уже большинство сочувствовало Монтгомери, глядя, как не желает сдаться человек, положение которого безвыходно.
Удивительная все-таки вещь наш мозг! Монтгомери был оглушен, соображал с трудом, замедленно, и вдруг само собой из глубины памяти всплыло то единственное, что могло его спасти, - рассказ мальчика о якобы слепом левом глазе Мастера. А ведь с виду ничего не заметно. Монтгомери кинулся влево, но драйв в плечо чуть не сбил его с ног. Мастер крутанулся на своей покалеченной ноге и снова был перед ним.
- Бей его, бей! - завопила Анастасия.
- Придержите язык! - сделал замечание судья.
Мастер проявлял редкостные проворство и ум, не давая Монтгомери уходить влево. В какой-то момент он развернулся и нанес ему прямой удар в лицо. Второй раз Монтгомери свалился на пол, не сумев сдержать стона. "На этот раз - все, думал он с горечью, слепо шаря руками по полу. - Мне не подняться". Но ускользающее сознание опять ловило как бы издалека доносящийся счет:
- Один... два... три... четыре... пять... шесть...
- Время! - раздался голос судьи.
Зал взорвался. Болельщики Мастера просто взвыли от разочарования. Другая сторона заглушала их радостным воплем. В самом деле, у них появилась надежда. За четыре секунды их боксер ни за что не оправился бы, а теперь у него впереди целая минута.
На этот раз рефери не пытался утихомирить зал, а напротив, наблюдал эту картину с довольной улыбкой. Его цилиндр и спинка судейского стула достигли предела в своем наклоне назад - еще секунда и упадут. С хронометристом он обменялся понимающим взглядом. Тэд Бартон и второй секундант подняли бесчувственного Монтгомери и усадили на стул в углу. Его голова бессильно свисала, и казалось, шансов привести его в себя нет, но от вылитой на голову холодной воды его пробрала дрожь, а потом он стал бессмысленно озираться вокруг.
- Ура! Очухался! - раздались крики. - Вот это крепыш! Так держать!
Несколько капель бренди, которые влил ему в рот Бартон, прояснили сознание. Монтгомери мог уже оценивать свое положение и не надеялся продержаться хотя бы раунд. Но тут прозвучало: "Секунданты, с ринга! Время!"
Мастер немедленно вскочил со стула.
- Не подпускай его близко! Устрой себе передышку, - успел прошептать Роберту Бартон, и Монтгомери шагнул навстречу своей судьбе.
Он усвоил и второй урок. Больше он не даст Крэгсу обмануть себя и заманить на ближний бой. Надо избавить себя от риска получить еще такой же удар - он его не выдержит.
Мастер, судя по всему, решил не упускать преимущества и бешено атаковал, работая обеими руками. Монтгомери довольно удачно уклонялся. Ноги его снова стали послушными и надежными, сознание и зрение прояснились, восстановилась быстрота реакции.
Зрителю, обладающему некоторым воображением, могло представиться, что тяжелый неповоротливый броненосец, пытается залпом из всех бортовых орудий накрыть небольшой фрегат, а тот, стремительно маневрируя, уходит из-под огня.
На протяжении трех раундов Мастер исчерпал весь свои арсенал трюков; разыгрывая усталость и переходя затем в стремительную атаку, он выложился до конца. Между тем к Монтгомери силы возвращались. Боль отступила куда-то. Весь первый после нокдауна раунд следуя совету Тэда, он довольствовался тем, что уходил от ударов. Во втором раунде он позволил себе резкие и легкие контратаки. В третьем бил, как только противник приоткрывался.
Теперь после каждого раунда свое одобрение выражали не только его болельщики, но и литейщики - ведь для всех этих людей не было пристрастия выше спорта, и в этом они были бескорыстны. Их воображение, не слишком-то развитое, честно говоря, поражал этот юноша, в своем стремлении победить ставший выше самого себя.
Тем временем настроение Мастера достигло последней стадии свирепости. Три раунда назад он считал победу обеспеченной, а тут, на тебе, начинай сначала. Но этот мальчишка, казалось, с каждым раундом становился сильнее К пятнадцатому раунду Роберт почувствовал, что дыхание его полностью восстановилось, а руки и ноги как будто налились силой. Однако Анастасия заметила кое-что новое в его поведении и поспешила поделиться своим наблюдением с Мастером.
- Вот теперь только по-настоящему дает себя знать твой удар по ребрам, Сайлас, - шептала она в перерыве. - Иначе зачем бы ему бренди? Давай, дожимай его, мой дорогой!
Монтгомери и вправду в это самое мгновение сделал хороший глоток из фляжки Бартона. Лицо его слегка порозовело, а взгляд как-то странно сосредоточился на одной точке. Рефери взглянул на него внимательно, а трактирщик Пэрвис, встревоженный этим неподвижным взглядом своего боксера, крикнул:
- Драться до конца, как уговаривались!
Литейщики поняли, что их Мастер одерживает верх, и орали:
- Давай! Жми! Двинь ему!
Если судить по внешнему виду, ни один из бойцов серьезно не пострадал. Для того и существует боксерские перчатки, чтобы удары только оглушали, но открытых ран не было. У мастера, правда, совершенно заплыл один глаз, а у Монтгомери уже выступили несколько синяков в разных местах. На очень бледном лице казались особенно яркими пятна румянца, вызванные глотком бренди; его опять немного шатало, а руки повисли, как будто им не поднять даже двухунциевые перчатки. Ну, что ж, картина ясная! Парень дошел. Хороший удар и он не встанет. Ну а если он тюкнет Мастера, тот и не почувствует. Словом, у джентльмена шансов нет.
- Давай! Врежь ему! Достань его! - бушевали жители Кроксли.
Эту волну страстей уже не смогли усмирить суровые взгляды и резкие замечания Степльтона.
А Монтгомери тем временем выжидал. Он настолько хорошо усвоил второй урок Мастера, что готов был сам разыграть со своим противником нечто подобное. Да, он устал, конечно, но не так сильно, как это видится со стороны. От глотка бренди прибавилось силы, и он сумеет ею распорядиться, когда представится возможность. Он только делал вид что не стоит на ногах, а на самом деле чувствовал, как счастливо бурлит в нем кровь. Наверное, он неплохо разыграл свою роль, потому что Мастер охотно пошел на приманку. Он кинулся на легкую добычу и обрушил на Монтгомери град ударов. Руки его работали попеременно: левая - правая, правая - левая. Каждый выпад сопровождался жутким кряканьем свидетельством того, что в удар вложена вся сила. Но Монтгомери умудрился избежать всех этих бешеных аперкотов. Он не дал прижать себя к канату. Он лавировал, отступал в сторону, подпрыгивал, уходя от ударов, мало этого, сумел блокировать их и даже наносить ответные. При этом на лице его сохранялось выражение безмятежности. К этому времени Мастер успел здорово устать от собственных непрерывных атак. Видя перед собой совершенно выдохшегося противника, он на долю секунды опустил руки, и в этот миг правая рука Монтгомери взлетела вверх.
