Артур Конан-Дойль - Мастер из Кроксли
Глава II
В эту субботу рабочий день в округе закончился в час дня, потому что бой был назначен на три. Оставив доменные печи, шахты, фабрики, сталеплавильные агрегаты, мужское население двинулось на матч, причем почти каждого сопровождал пес. Спорт был единственным увлечением этих изнуренных тяжким трудом и погруженных в заботы своей беспросветной жизни людей. Только он один давал возможность отвлечься от тоскливой обыденности, выйти, хотя бы мысленно, из ее порочного круга. Для них не существовали наука, литература, искусство, но по части бегов, футбола, крикета, бокса они были знатоки. Они спорили о событиях в мире спорта, делали прогнозы - и все это вполне компетентно. Любовь англичан к спорту общеизвестна, но не все отдают себе отчет в том, какой это важный элемент народной жизни.
Погода в этой майский день никак не могла установиться: то дождь, то солнце.
- Мистер Монтгомери, погода вам не благоприятствует, - сказал доктор Олдакр. - По-моему, вам лучше перенести свою прогулку на какой-нибудь другой день.
- Боюсь, что это невозможно, сэр.
- Очень, очень жаль. Я получил записку от миссис Поттер, она просит ее проведать. А ведь к ней надо ехать через весь город. Нехорошо так надолго оставлять приемную пустой.
- Прошу прощения, сэр, но мне нужно уйти сегодня.
Помощник проявил редкостное упрямство, и доктор, убедившись в тщетности споров и уговоров, с мрачным лицом уселся в экипаж. Монтгомери вздохнул с облегчением и отправился к себе наверх за спортивным костюмом. Когда он снова сошел вниз, Уилсон уже ждал его.
- Я видел, доктор уехал? - спросил он.
- Да, и по всей видимости, надолго.
- Ну, теперь это уже не важно, так или иначе, к вечеру он все узнает, предположил Уилсон.
- Поймите меня, мистер Уилсон, для меня это очень серьезно. Конечно, в случае моей победы расстановка сил изменится в мою пользу. Не скрою, эта сотня фунтов решила бы многое. Но если я проиграю, то останусь без работы, потому что доктор все узнает - вы сами это сказали.
- Не волнуйтесь, мистер Монтгомери, мы вам поможем. Я только не могу понять, как это ваш патрон до сих пор пребывает в неведении. Ведь о том, что с Мастером встречаетесь именно вы, говорят по всей округе. Кстати, из-за вашей кандидатуры у меня даже вышло небольшое недоразумение с Эрмитейджем, меценатом Мастера. Он утверждал, что у нас нет законного основания выставлять вас от имени нашего клуба, и это длилось бы бесконечно, но тут вмешался Мастер и сказал, что ему наплевать на основания - он будет с вами драться и все тут. Но я все же предпочел внятно разъяснить Эрмитейджу, что ваша кандидатура бесспорная, а не то он мог бы где-нибудь нам напакостить - ведь он вложил в это дело немало денег. В конце концов я его убедил. Они там уверены в легкой победе.
- Постараюсь эту уверенность рассеять, - сказал Роберт.
Ленч прошел в молчании: Монтгомери мысленно был уже на ринге, Уилсон же прикидывал, сколько денег он потеряет в случае поражения.
Запряженная парой коляска Уилсона стояла у подъезда. К упряжи лошадей, за ушами, были прикреплены бело-голубые розетки - цвета спортивного клуба Уилсонских шахт.
У ворот аллеи, ведущей к докторскому дому, собралась толпа. Несколько сот шахтеров с женами и детьми встретили экипаж бурными приветствиями. "Наверное, все это мне снится", - думал Монтгомери. Никогда в его жизни не было еще таких приключений, да еще приправленных бушеванием человеческих страстей вокруг. Уилсон приколол ему на лацкан бело-голубую розетку, и теперь уже все увидели, кому предстоит защищать в бою эти цвета. Из всех окон и дверей каждого шахтерского домика махали платками и выкрикивали: "В добрый час!" и "Желаем удачи!"
Монтгомери представил себя рыцарем, спешащим на ристалище. Предстоящий турнир, несмотря на очевидную грубость, не был лишен и духа благородства ведь в этом бою он представляет многих. Самому себе он дал слово, что если его побьют, то из-за перевеса в силе и мастерстве, но никак не из-за недостатка отваги и стойкости. Они проехали мимо дома Фоссета, который как раз влезал на свою высоченную двуколку. Он отсалютовал им своим неразлучным кнутом и шлепнулся на сиденье.
Чуть позднее они обогнали трактирщика Пэрвиса, восседавшего рядом с празднично принаряженной супругой. Чем ближе к Кроксли, тем больше их украшенная бело-голубым коляска напоминала голову кометы, а хвост терялся вдали. Он состоял из пешеходов, всадников, повозок. Видавшие виды шахтерские двуколки были переполнены. Процессия растянулась по крайней мере на четверть мили, и воздух был насыщен сквернословием, щелканьем кнутов, свистом, выкриками, лошадиным топотом. А тут еще в процессию влился кавалерийский эскадрон - матч совпал по времени с ежегодными маневрами. Всадники следовали сразу за коляской Уилсона, образовав как бы почетный эскорт. Поднявшаяся дорожная пыль не могла заслонить от сверкания медных касок, яркие мундиры, веселые загорелые лица над покачивающимися конскими головами. Нет, это могло быть только сном!
Уж совсем поблизости от Кроксли дорога сливалась с другой, и эта другая была забита таким же потоком болельщиков противной стороны. Колонна Уилсона замедлила движение. Литейщики, приверженцы своего Мастера, пошучивали по адресу соперников или же, наоборот, ворчали неприязненно. Впрочем, и шутки были чем-то сродни тяжелым чайкам, и навстречу им как будто летели куски антрацита: "Да ему соска нужна, вашему боксеру?" - "А гроб вы с собой захватили, а то как его будете упаковывать?" - "А где ваш хроменький?" - "Эй, малыш, ты хоть сфотографировался? А то как раз лица и не будет!" - "Ах ты, докторишка недоделанный!" - "Вот увидите, как он подлечит вашего калеку!"
Так и шел обмен любезностями, пока по толпе литейщиков не прошел гулкий ропот, сначала прорезаемый отдельными восторженными восклицаниями, а затем превратившийся в бурю восторга. Мимо промчалась коляска четверней, украшенная развевающимися алыми лентами. На белой шляпе кучера тоже красовалась алая розетка. На заднем сиденье ехала пара, причем женщина обнимала мужчину за талию. Монтгомери увидел только низко надвинутую на глаза меховую шапку, толстое фризовое пальто и алый шарф мужчины, рыжую шевелюру и наглое, вульгарно накрашенное лицо женщины и услышал ее возбужденный смех.
Проезжая мимо экипажа Уилсона, Мастер обернулся и внимательно оглядел Монтгомери, ощерив в ухмылке неровные зубы. На этот раз Роберт успел разглядеть грубое лицо с выступающими скулами и свирепыми глазами. В этой многоместной коляске вместе с Мастером ехали его покровители: горновые мастера, начальники цехов, управляющие. Мелькнула чья-то приветственно поднятая рука с большой металлической фляжкой. Вскоре дорога очистилась, и армия Уилсона, подкрепленная кавалерией, продолжала свой путь.
Дальше дорога шла в обход Кроксли, по сторонам ее поднимались холмы, сплошь исковерканные и выпотрошенные в поисках угля и железа. О размерах образовавшихся под землей пустот легко было судить по огромным отвалам пустой породы и горам шлака. Наконец впереди показались развалины громадного строения - ни крыши, ни дверей, ни оконных рам...
- Это старая фабрика Эрроусмита, - сказал Уилсон, - здесь и происходят встречи. Ну, как вы?
- Спасибо, сэр, как нельзя лучше.
- Я в восторге от вашей выдержки, - сказал Уилсон. Его самочувствие как раз оставляло желать лучшего. - Ну уж, в любом случае мы увидим настоящий бокс за свои деньги, и будь, что будет. Раздевалка вон в той пристройке, бывшей конторе.
Новый взрыв криков встретил остановившийся экипаж. Пустые коляски и двуколки в несколько рядов запрудили дорогу до самого поворота. Огромная афиша у входа сообщала цены на билеты: один, три и пять шиллингов и половина стоимости билета за собаку. Вся выручка, кроме накладных расходов, предназначалась победителю, так что было очевидно, что сумма приза заметно превысит предполагаемые сто фунтов. Но хозяева собак не хотели за них платить, и у входа царили суматоха, ругань и лай. Однако этот бурный и вдруг вскипающий людской поток все же понемногу втягивался в здание.
У дверей бывшей конторы уже стояла опустевшая увитая алыми лентами коляска. От лошадей валил пар. Уилсон, Пэрвис, Фоссет и Монтгомери также оставили свои экипажи и вошли в раздевалку.
Большая комната с почерневшими стенами и протертым линолеумом на полу была почти совершенно пуста. Только несколько скамеек, стол с кувшином и тазом да весы. Новоприбывших встретил толстяк в синем жилете и алом галстуке. Это был тот самый Эрмитейдж, о споре с которым рассказывал Уилсон, богатый мясник и скотовод и ревностный спортивный меценат в Ридинге.
- Ну, наконец-то, - все приговаривал он густым, с хрипотцой, басом. Покажите-ка вашего боксера.
- Вот он, весь как на ладони. Мистер Монтгомери - мистер Эрмитейдж.
- Счастлив познакомиться с вами, сэр. Должен вам сказать, мы тут в Кроксли в восторге от вашей храбрости. У нас нет пристрастий ни к кому, мы хотим одного - видеть настоящий бокс. Мы тут в Кроксли считаем, пусть победит сильнейший.
