Дитер Лауэнштайн - Элевсинские мистерии
Поскольку после персидских войн афиняне решили впредь не допускать варваров в Элевсин47, Цицерон оправдывал силой введенный здесь Римом в 146 году до Р.Х. обычай считать римлян, говорящих по-гречески, эллинами. Знание греческого было необходимо оттого, что вне языкового понимания мистерии оставались практически непостижимыми, ибо, согласно Плутарху (ок. 45 — ок. 125), они состояли ни много ни мало из трех элементов: dromena, или действий, для чего требовалось знание соответствующих мифов; legomena, или речей, и deigny-тепа, или "явленных" символов48.
Чужеземные властители не всегда относились к Элев-синским мистериям с тем благоговением, которое было свойственно проконсулам Клавдию Пульхру и Цицерону. Когда в сентябре 335 года до Р.Х. Александр Великий разрушил город Фивы, элевсинский иерофант имел мужество в знак протеста отменить таинства, но уже спустя тридцать лет (в 304 году до Р.Х.) афиняне уступили самым что ни на есть святотатственным притязаниям "погубителя городов" Деметрия касательно мистерий. Ведь в 323 году, после смерти Александра, Афины взбунтовались против македонского наместника Кассандра, однако не смогли противостоять его превосходящим силам и обратились за помощью к Деметрию, который привел флот и пешие войска из Сирии и Киликии. Сразу же по прибытии он расположился на акрополе, в храме девы Афины. Народ волей-неволей постановил: "Все, что ни повелит царь Деметрий, да будет непорочно в глазах богов и справедливо в глазах людей"49. После того как был избран на Истме "вождем Эллады", Деметрий в апреле направил в Афины послание, из которого Плутарх приводит следующую выдержку: "<…> немедленно, как только прибудет, желает пройти посвящение в [Элевсинские. — Д.Л.] таинства, причем весь обряд целиком, от нижней до созерцательной ступени, намерен постигнуть сразу". Это требование шло вразрез со священными законами святыни, которые позволяли проводить Малые мистерии только в феврале, а Великие — только в сентябре — октябре, притом лишь через полтора года после Малых.
В начале апреля послание Деметрия огласили в народном собрании, и один только элевсинский жрец-дадух — звали его Пифодор — рискнул возразить, но безуспешно. По предложению некоего Стратокла собрание решило переименовать текущий месяц мунихион (апрель) сначала в анфестерион (февраль), а затем — в боэдромион (октябрь). Стало быть, в угоду Деметрию Великие и Малые мистерии отпраздновали разом и не ко времени. Деметрий принял звание эпопта, или "созерцателя", которое приобреталось обычно de facto, большей частью лишь после повторного участия и без права титулования. Тогда-то Филиппид написал в укор автору предложения: "Годичный целый срок в единый месяц сжал", а о царе: "Святой акрополь наш в харчевню превратив, к Афине-деве в храм распутниц он привел"50. Это самопоругание Афин случилось в 304 году до Р.Х.; Рим не совершал там столь тяжких святотатств.
Первым могущественным римским властителем, явившимся в Элевсин, был Сулла, который побывал там в 85 году до Р.Х., во время войны с Митридатом, на обратном пути в Италию. Через семь лет (в 78 году до Р.Х.) полководец скончался. Плутарх рассказывает: когда Сулла разорил всю Азию, Эфес, Дельфы и Афины, "его посвятили в [Элевсинские. — Д.Л.] таинства, и он забрал себе [в Афинах. — Д.Л.] библиотеку теосца Апел-ликона, в которой были почти все сочинения Аристотеля и Теофраста, тогда еще мало кому известные. Когда библиотека была доставлена в Рим, грамматик Тираннион, как рассказывают, многое привел в порядок, а родосец Андроник, получив от Тиранниона копии привезенных книг, обнародовал их и составил указатели, которыми пользуются и поныне. Старшие же перипатетики сами по себе были, видимо, людьми умными и учеными, но из сочинений Аристотеля и Теофраста знали, кажется, немногое, и то не слишком хорошо, потому что наследство скепсийца Нелея, которому Теофраст оставил свои книги, досталось людям невежественным и безразличным к науке"51. Ученый римский грек Ти-раннион в 55 году до Р.Х. выкупил их из наследства диктатора у сына Суллы Фавста. Только через пятьдесят лет после смерти Суллы, при Августе, можно было свободно купить их и прочесть. Судьба этих свидетельств о школе великих философов связана с Элевсиниями потому, что сам Платон сравнивал свою школу с Великими мистериями как с внутренне наиболее родственным им духовным институтом, и потому, что его ученик Аристотель посвятил этим таинствам отдельный труд, ныне, увы, утраченный.
Правители Аттики, судя по всему, отношения к Элевсинским мистериям не имели; в эту категорию попадают и противник Суллы Митридат VI Понтийский, и римляне Марий (158—86 до Р.Х.), Помпеи (106—48 до Р.Х.), Цезарь (102—44 до Р.Х.), Антоний (ок. 83–30 до Р.Х.) и, как ни странно, даже умница Тиберий (42 до Р.Х. — 37 от Р.Х.). Его предшественник Октавиан, которого весь мир называет ныне императором Августом (44 до Р.Х. — 14 от Р.Х.), при первой же возможности, то есть сразу после морской победы над Антонием (2 сентября 31 г. до Р.Х.), принял в Элевсине посвящение в законные сроки52.
Нам неизвестно, был ли император предварительно, как полагается, посвящен в Малые мистерии; это маловероятно. Позднее он весьма вольно обращался со сроком Великих мистерий. Так, летом 19 года до Р.Х., отдыхая на Самосе, где его посетило посольство индийского царя Пора, он решил показать чужеземцам нечто особенное, причем такое, что бы они сумели оценить; он, конечно, имел в виду высокообразованного брахмана (по-гречески гимно-софиста) Зармара. Август повез Зармара в Афины и распорядился летом отпраздновать Элевсинии. Вскоре после этого Зармар взошел на собственноручно сложенный костер и совершил акт самосожжения. Надпись на его надгробии гласит, что, поступив так, он достиг бессмертия53. Индус прозрел таким образом высокий дух этих таинств и удостоверил, что их цель раскрывается в огне, а искомый результат есть бессмертие. Только насильственная жестокость поступка Зармара безусловно в корне противоречила греческому и особенно элевсинскому "обращению к музам"; кроме того, как говорит Платон54, закон Элев-синских таинств запрещал самоубийство.
Император Тиберий Клавдий (41–54), проводя политику религиозной централизации, пытался перенести в Рим и Элевсинии55, однако безуспешно; лишь позднее это осуществил Адриан. Стоик Эпиктет (50—120) — до 92 года он преподавал в Риме, а затем, отправленный Домицианом в ссылку, в Никополе, на западе Греции, — выступал против такого переноса, имея перед глазами пример Адриана, в уста которого он вкладывает следующие слова: "В Элевсине есть Священное здание; и здесь [в Риме. — Д.Л.] тоже теперь есть такое. Там есть иерофант — и здесь я [император. — Д.Л.] тоже назначу кого-нибудь. Там есть вестник — я тоже найму вестника. Там есть дадух — и у меня будет дадух. Там есть факелы — здесь тоже. Звуки опять-таки будут одинаковые. Чем же тогда отличается происходящее здесь от происходящего там? — [Эпиктет: ] Безбожник! К чему все это, если дело происходит не в надлежащее время и не в надлежащем месте? Только после надлежащей жертвы, после надлежащих молитв и только если человек заранее полностью осознает, что приближаются священные встречи, притом священные с древнейших времен, — только тогда от таинств есть польза"56.
Среди многочисленных императоров, посещавших Грецию после Августа, в Элевсине не побывал матереубийца Нерон, который путешествовал по Элладе в 66 году. Вероятно, он страшился "обеих матерей" и предостережения элевсинского вестника, адресованного мистам, которые виновны в кровопролитии. Так или иначе, Нерон объехал Элевсин стороной, тогда как в других местах появился, а праздники самых разных сроков повелел совместить в один год57. Флавии — Веспасиан, Тит и Домициан, — а после них Нерва и Траян интереса к мистериям не выказывали.
Адриан (117–138) совершал таинства сам как иерофант, признанный Элевсином, — сначала там же, в Элевсине, а на склоне лет — дважды (в 131 и 137 году) на своей вилле в Тиволи. B том году он, занимая пост командующего афинским гарнизоном, или архонта, принял великие посвящения58; повторно он принял их, уже став императором, в 135 году59, но не в 128 году во время визита в Афины, поскольку этот визит состоялся не в надлежащем месяце. Адриан лишь распорядился тогда строить названные его именем новые городские кварталы к юго-востоку от акрополя, а на Священной дороге — мост через Рэты.
Элевсинские надписи свидетельствуют, что иерофант Леосфен — вопреки уставу он называет свое имя — после Адриана за один год на двух празднествах раздельно посвятил императоров Антонина Пия (138–161) и Луция Вера (161–163), которого принял также в родовой союз Евмолпидов; вероятно, это означает, что Луций Вер был наделен званием иерофанта. То же самое произошло, наверное, и с императором Коммодом (180–192), ибо элевсинская надпись гласит: Меммий в жреческом сане эпибомия участвовал в посвящении императоров Луция Вера, Марка Аврелия и Коммода60. Итак, после Траяна все приемыши-императоры становились элевсинскими адептами, а следом за императорами в Элевсин потянулось великое множество людей, подобного которому не было никогда — ни до, ни после.
