KnigaRead.com/

Андрей Богданов - В тени Великого Петра

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Андрей Богданов, "В тени Великого Петра" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Живопись, книги, история


Живопись была неотъемлемой частью царского окружения. Даже обычные игрушки Федора Алексеевича украшали такие замечательные живописцы и иконописцы, как Иван Безмин, Богдан Салтанов, Петр Афанасьев, Филипп Павлов, Дорофей Ермолаев, Никифор Бовыкин и др. С картинами малолетний царевич Федор встречался на каждом шагу. На его столах, например, сам Богдан Салтанов живописал притчу о царе Константине, советующую хранить благочестие и уважать «своих рабов воинов» (1675), а также «притчи царя Соломона» (1676).[65]

Назидательные и познавательные картины с юности Федора вошли во дворец — и именно ему суждено было стать главным меценатом новой «перспективной» живописи в России. Царевич, а затем царь умел ценить труд своих художников; он сам был знаком с рисованием и живописью не понаслышке, заказывал в хоромы разнообразные краски и горшочки для их разведения.[66]

Возмужав, Федор Алексеевич украшал живописными полотнами буквально все. В новопостроенную Голгофу Богдан Салтанов написал «Сошествие во ад», «Воскресение», «Вознесение» и «Явление Христа Марии Магдалине» (1679). Он же с Иваном Безминым, Иваном Мировским, Никифором Бовыкиным, мастерами и учениками расписал дворцовый фасад (1678–1679), холщовые «вставни» в каменных палатах, стены и потолки (по холсту в 800 аршин, аршин равен 0,711 м.) в семи комнатах нового царского дворца, в Крестовой палате патриарха и всех помещениях царевен, в трех комнатах в Новом потешном дворце. Уже в 1677–1678 гг. на Боярской площадке у Постельного крыльца, где всегда толпились ждавшие новостей придворные, стояла большая аллегорическая картина «Видение царя Константина, когда ему явился крест в облаках на небе».

Основными темами картин, как следовало из учения Симеона Полоцкого, были назидательные «притчи». Например, Питер Энглес писал для хором царицы Агафьи Симеоновны — первой супруги Федора Алексеевича — «притчи из Библии, из разных книг славянских и латинских», в частности — Давид благословляет Соломона, царица Савская перед Соломоном, брак царя Соломона, Идолопоклонение, притча пророка Изекииля, Христос с учителями. Новые сюжеты понадобились для стен бывшего Приказа тайных дел; 63 аршина заняло изображение небесного свода с планетами и звездами (Салтанов 1677 и Безмин 1680) и т.д.[67]

Федор Алексеевич бережно хранил портреты отца, матери и царевича Алексея; в свою очередь его персоны были высокой наградой приближенным. В богатом портретном собрании В. В. Голицына, например, было четыре разных персоны государя. Нельзя сказать, чтобы на сохранившихся портретах Федор Алексеевич выглядел болезненным юношей — скорее наоборот, его лицо выражает целеустремленность, энергию и даже веселость.[68]

С живописью у маленького царевича Федора было связано и развитие любви к книге. Он знакомился с живописным «Душевным лекарством» (1670), в 1672 г. «иконописец Петр Афанасьев писал царевичу две потешные книги: люди с боем»; в 1675 г. «иконописец Иван Филатов писал царевичу потешную книгу».[69] Иллюстрации помогали изучать родословие (от римских кесарей) и геральдику, титулатуру русских государей и земель, их соседей, а также дипломатию в «Титулярнике» (1672), историю России в «Книге о избрании на превысочайший престол великого Российского царствия» первого Романова, составленной в Посольском приказе.

Оригинальные «История о царях и великих князьях земли Русской» и «Родословие великих князей и царей российских» П. Долгого и Ф. Грибоедова соседствовали в изучении истории с традиционными летописями. Федор Алексеевич, очевидно, был хорошо знаком со знаменитым Лицевым сводом — крупнейшей русской иллюстрированной летописью, хранившейся в Оружейном приказе. В 1671 г. для свода было сделано особое «логалище», а уже весной 1677 г. указом царя Федора Алексеевича рукопись была тщательно реставрирована. В 1679 и 1680 гг. новые царские и царевнины палаты расписывались «притчами» по образцам иллюстраций свода. Работы выполнялись Карпом Золотаревым, Салтановым, Безминым и Энглесом. Молодой царь сумел даже возвратить часть листов, изъятую из рукописи свода патриархом Никоном, и перед смертью имел полный памятник в «комнате-книгохранилище», но при его преемниках драгоценные листы были почти целиком растащены.[70]

Сумел Федор Алексеевич оценить и переводы, выполненные под руководством А. С. Матвеева в Посольском приказе, особенно «Хрисмологион» и «Василиологион», развивающие концепцию последовательной смены четырех монархий и толкующие о причинах возвышения и падения царств в зависимости от качеств государей. В его личной библиотеке, которая, к сожалению, описана была только после смерти государя (275 книг),[71] наряду с упомянутыми сочинениями, русскими летописями, Степенной книгой, хронографами и «историями», были киевский «Синопсис», исторические труды знаменитого Матвея Стрыйковского и других западных авторов (на латинском и польском языках), оказавших значительное влияние на формирование новых представлений о тематике, задачах, методологии и приемах историографии, о самом ее значении. Федор Алексеевич пришел к выводу, что «народ российский исстари наипаче склонен был к воинским делам и оружию, нежели к свободным учениям, и для того лишен был учения исторического», а его «повести и летописцы» были «несовершенным описанием и не по обычаю историческому; притом и не согласуются между собою вовсе те летописцы».

Царь указал «собрать во единой исторической книге» сведения о происхождении славян и Руси и описать «потом по чину и по векам до сих времен — что учинилось в Российских государствах». Оценивать достоверность материалов государь предлагал по европейскому «обычаю историографов», опирающемуся на античную традицию (в этой связи упоминаются Геродот, Фукидид, Аристотель, Платон, Дионисий Геликарнасский, Полибий, Цицерон, Тацит, Василий Македонянин и др.). Было заявлено, «что во всех народах, что есть на свете, книги и истории своего государства — и начала, и предки их, и произведение — есть, от разных историков писаны и в типографии преданы; только московский народ и российский историю общую от начала своего не сложили, и не издано!»

Достоверная, объективная, последовательная, объясняющая причины и ход событий история России, согласная с концепцией четырех мировых монархий, признавалась царем необходимым элементом человеческого знания. В сохранившемся Предисловии к заказанной Федором Алексеевичем книге, написанном, видимо, окольничим Алексеем Тимофеевичем Лихачевым незадолго до кончины государя, подчеркивается, что царская воля опиралась на комплекс мотивов. «Любомудрый» государь желал править народом «правдою, разсуждением и милосердием», «ко всенародной пользе». В связи с этим, в частности, Федор Алексеевич стремился свой народ «преукрасить всякими добродетелями, и учениями, и искусствами и прославить не только нынешние российские народы, но и прежде бывших славных предков своих».

Создание печатной истории России как нельзя лучше отвечало последней цели, поскольку «ничем иным так не украшаются и не воспоминаются предки и народы, как разумными и истинными историями, потому что дела их славные бывшие, которые покрыты были тьмою забвения, все историями открываются». «И та есть всенародная польза, что не только самому себе, российскому народу, будет ведомость истинная о своих предках… но и иным народам будет познание и ведомость… а оттуда и слава московскому и российскому народу».

История, по Цицерону, — учительница жизни, благодаря которой человек, говоря словами Фукидида, познает настоящее и предвидит будущее. В то же время она выдвигается на первый план как ключ к современной системе знаний, «свободных мудростей». «И хотя через множество вещей, искусств и наук к совершенству познания… приходит человек, — пишет автор Предисловия, — однако ж ничего так не украшает человека, и душевно, и телесно, и всякое человеческое житие и гражданское пребывание (так не) исправляет и (не) ведет его к знанию всяких искусных дел и к (появлению) совершенного человека, — как история!» Ведь она не только «гражданскому и домашнему делу полезна — но и во всех делах, искусствах и учениях свободных, в которых история молчит, великое неисправление видится и несовершенство».[72]


Свободные мудрости


Не стоит вслед за И. Е. Забелиным предполагать, что «сведения о полном составе тогдашней науки… появились у нас» вместе с переведенной сотрудниками Посольского приказа Николаем Спафарием в 1672 г. «Книги избранной вкратце о девяти музах и семи свободных художествах». «Сказание о семи свободных мудростях» появилось в России еще в конце XVI — начале XVII в. и было достаточно известно во времена Федора Алексеевича; о составе схоластических наук повествовали стихи Симеона Полоцкого и т.п. Представления не только о грамматике, риторике, диалектике (логике), арифметике, музыке, геометрии и астрологии, но и о других науках общего и частного университетского курсов в России последней четверти XVII в. были значительно глубже, чем принято считать.[73]

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*