Людвиг Стомма - Недооцененные события истории. Книга исторических заблуждений
«Слова папы, — сообщает Стивен Рансимен («История Крестовых походов»; Варшава, 1987), — записали для потомков четыре хрониста, современника события. Один из них — Роберт Монах подчеркнул, что находился среди слушателей. Бодри Дольский и Фульхерий Шартрский пишут так, словно тоже там присутствовали, тогда как Гвиберт Ножанский, похоже, передает чужие впечатления. Однако ни один из них не утверждал, что дословно записал слова понтифика. Все четверо создавали свои хроники спустя несколько лет, приукрашивая действительность под впечатлением последующих событий. Поэтому папское обращение нам известно лишь в общих чертах. Начал Урбан с того, что обратил внимание аудитории на необходимость помочь братьям во Христе, живущим на Востоке. Восточное христианство вопиет о помощи, ибо турки продвигаются все дальше в глубь христианских земель, преследуя местных жителей и оскорбляя их святыни. Папа говорил не только о Романии (так называли Византию), но и подчеркнул особую святость Иерусалима, описав при этом страдания паломников, направлявшихся в этот город. Описав ситуацию в самых черных красках, папа обратился к собравшимся с эпохальным призывом. Западное христианство должно отправиться спасать Восток. Пусть в поход идут и богатые, и бедные. Пусть они перестанут уничтожать друг друга в братоубийственных войнах, а отправятся на справедливую войну, делая богоугодное дело, и тогда сам Господь, который любит праведные войны, возглавит их. Всем, кто погибнет в бою, простятся их прегрешения. На земле люди бедны и горестны. В Раю их ждет радость, богатство и истинная Божья благодать. Промедление недопустимо. Надо быть готовым отправиться в путь с наступлением лета, и да пребудет с ними Господь».
Речь эта — великолепный образец политического и пропагандистского мастерства. «Помощь братьям с Востока» приравнена в ней к возвращению Иерусалима, что в тот момент было нужно Византии менее всего. Однако война, таким образом, была переведена в разряд оборонительных и справедливых. А раз она велась по моральным и религиозным причинам, папа, как ее организатор и вдохновитель, становился лидером всего христианского мира и укреплял невиданным доселе образом свое положении по отношению к светским правителям.
Вплоть до середины XX в. историки концентрировались на темных сторонах движения крестоносцев. Отсюда такое большое значение придавалось народному (крестьянскому) походу, организованному странствующим монахом-карликом Петром Пустынником. Все современные ему хроники отмечают, что лицом он удивительно напоминал осла, однако представление об осле как глупой скотине это придумка более поздних времен. В конце XI в. христиане знали, что осел — животное, на котором Христос въехал в Иерусалим, а по апокрифам — бывшее при Рождестве Господнем. Похожесть на осла, таким образом, добавляла Петру святости. За ним шла пестрая толпа в основном бедняков — крестьян, женщин, детей. Было в рядах этих крестоносцев немного простых рыцарей, да еще самые обычные преступники, бегущие от наказания. Ни о какой дисциплине в этом походе и речи не было. Петр, являясь духовным авторитетом, с организационной и военной точки зрения был совершенно беспомощен. Просто чудом можно считать тот факт, что вся эта многотысячная толпа, совершая на своем пути грабежи и насилия, умудрилась-таки через Аквизган (Аахен), Ратисбону (Регенсбург), Вену, Белград, Константинополь и Никею добраться до мусульманских земель. Но здесь шутки кончились. Турки просто отрезали этих крестоносцев от источников воды, что оказалось достаточным для капитуляции части прибывших. Непосредственное столкновение имело место неподалеку от Цивитота, на дороге, ведущей к Никее. Стивен Рансимен пишет: «Крестоносцы шли шумно, не предпринимая никаких мер предосторожности. Впереди двигался отряд конных рыцарей. Вдруг из лесу в них полетели стрелы, убивая и раня лошадей. Испуганные животные стали сбрасывать седоков, и тогда турки пошли в атаку. Преследуемая турецкими отрядами конница христиан вынуждена была отступить к пехоте. И хотя многие рыцари сражались с большим мужеством, паники избежать не удалось. Через несколько минут вся колонна кинулась наутек по направлению к Цивитоту. А тем временем в лагере начинался обычный день. Многие люди постарше еще спали. Тут и там священники служили утреннюю мессу. Именно в этот момент в лагерь и ввалилась беспорядочная толпа солдат, бегущих в ужасе от неприятеля. Ни о каком организованном сопротивлении и речи не было. Солдат, женщин, священников убивали на месте. Кое-кому удалось скрыться в окрестных лесах, кто-то бросился в море, но большинство вскоре погибло. Турки пощадили только понравившихся им мальчиков и девушек, а когда немного остыли после боя, даровали жизнь и горстке пленных. Всех угнали в рабство (…). На том народный Крестовый поход и кончился. В нем погибли тысячи людей, терпение императора и его подданных подверглось тяжкому испытанию, и было доказано, что одна вера без мудрости и дисциплины не откроет врат Иерусалима».
По большому счету (хоть ему и не присвоено отдельного номера, а лишь эпитеты «крестьянский», «народный» или «преждевременный») это был первый и единственный Крестовый поход. Все последующие, в том числе и те нумерованные, несмотря на весь свой фанатизм, не будут иметь ничего общего со спонтанным религиозным паломническим движением. Это будут продуманные военные операции, для которых завоевание Гроба Господня станет лишь одной — и как очень скоро окажется — вовсе необязательной целью. Мы тут, конечно, не считаем безумных «детских Крестовых походов» 1212 г.: французского под предводительством двенадцатилетнего пастушка из Клуа под Орлеаном и немецкого, возглавленного тоже малолетним Николасом с Нижнего Рейна. Впрочем, они так и не добрались до Земли обетованной. Первая большая армия рыцарей (будем называть это, вопреки объективности, но зато согласно принятой терминологии, Первым крестовым походом) достигла Константинополя в ноябре 1096 г., то есть через месяц после разгрома Петра Пустынника. В течение последующих тридцати месяцев его участники добились блестящих военных успехов, которые прямо-таки наэлектризовали христианский мир. В июле 1097 г. они победили главные силы турок при Дорилее. В марте 1098 г., заняв Дорилею, Балдуин Булонский создал графство Эдесса, в июне была захвачена Антиохия, где Боэмунд Тарентский основывает княжество. В июле 1099 г., за пару недель до кончины в далеком Риме папы Урбана II, их номинального предводителя, крестоносцы изгнали арабских Фатимидов из Иерусалима. Здесь было провозглашено королевство, правителем которого стал Готфрид Бульонский из Лотарингии, официально названный лишь «стражем Гроба Господня». Однако всего через два года его брат Балдуин (Бодуэн) был официально признан королем и коронован по всем правилам, причем никто не спросил у Пасхалия II, преемника Римского папы Урбана II, разрешения или хотя бы мнения по этому поводу. Так в 1102 г. на завоеванных территориях, а точнее на узкой приморской полосе, тянущейся от Малой Армении (залива Искендерун, он же Армянский или Александреттский) до современной Газы и дальше по пустыне, подобно современному Израилю, до порта Эйлат на Красном море, возникли: одно королевство (Иерусалимское), два княжества (Антиохийское и Галилейское), два графства (Эдесское и Триполи), не считая более мелких синьорий, комендатур отдельных замков и городов. Эти земли в Европе стали называть Святая Земля. Практически никто из правителей не признавал над собой никакой верховной власти, а уж если и признавал, то далекого Римского папы. Зато каждый стремился расширить свои владения, ввязываясь уже, можно сказать, в частные войны с окружающим исламским миром, а вскоре начались и братоубийственные конфликты. Каждый при этом, ясное дело, ссылался на необходимость отвоевать святые места, божьи реликвии и т. п. Спустя немного времени оказалось, что это вовсе не мешает заключать локальные союзы с мусульманами, даже против других христиан. Как иронически заметил Рансимен: «Второй крестовый поход завершился финалом, вполне его достойным, когда последний крестоносец (Бертран, внебрачный сын графа Тулузы Альфонса Иордана. — Л. С.) угодил в плен к мусульманским союзникам барона-христианина, которого ранее намеревался изгнать из его владений». Подчеркнем, что речь здесь идет о втором походе (1147–1149) крестоносцев. Доблестные христианские рыцари не понимали, что из-за таких действий они лишаются основного козыря, который до сего времени обеспечивал их успех — относительного единства по сравнению с разобщенностью и постоянными раздорами в стане врага. Поэтому нет ничего удивительного, что когда Нур ад-Дину, а позднее Салах ад-Дину (Саладину) удалось установить централизованную власть над большинством арабов, ситуация сразу обернулась на сто восемьдесят градусов и крестоносцы оказались буквально в осаде. С конца XII в. судьба Святой Земли была практически предрешена. Дело тут не в увлекательнейшей — чего нельзя отрицать — истории всех этих христианских княжеств и графств на Ближнем Востоке и пытавшихся прийти им на помощь последующих крестоносцев. С высоты прошедших столетий куда более интересными кажутся основные вопросы. Внутренние противоречия европейцев (так их всех, в чем пока не было ничего враждебного, часто называли авторы арабских и турецких хроник) не позволили им выработать в отношении исламского мира никакой общей и хоть сколько-нибудь последовательной политики. А ведь игра стоила свеч, хоть и была бы, конечно, нелегкой. Начнем с того, что реальная встреча с исламской культурой преподносила незваным гостям одну неожиданность за другой. Они оказались лицом к лицу с культурой, куда более богатой и изысканной, нежели все те, с которыми им приходилось иметь дело до сих пор. Взять хотя бы самые простые вопросы. Города в пустыне, куда штурмом врывались крестоносцы, имели водопровод и канализацию. Заслуга в этом римлян — строителей коммуникаций — и местного населения, которое поддерживало их в порядке и расширяло. Отсюда все эти непонятные чужестранцам обычаи ежедневных омовений, после которых местные жители надевали невиданное и шокировавшее европейцев деликатное белье, впрочем, заслужившее немедленное осуждение сопровождавших крестоносцев священников. Перед едой эти «варвары» мыли руки, а на пирах заботились не только о качестве блюд, но и об эстетике стола, музыке, услаждавшей слух пирующих, и цветах, радующих глаз и обоняние. Естественные надобности справляли в отдельных помещениях и в специальные емкости со сливом, которые потом незаметно опорожнялись. Все это, конечно, стало для грязных и завшивевших рыцарей просто шоком. Впрочем, они-то как раз пренебрегали гигиеной и всем телесным, что являлось предметом их особой гордости. Святой Бернард Клервоский так расхваливал тамплиеров в письме «De laude novae militiae ad Milites Templi» (перевод Збигнева Херберта[13]): «Они ненавидят шахматы и игру в кости, испытывают отвращение к охоте; не видят никакого удовольствия в бездумной погоне за птицами, гнушаются и избегают клоунов, фокусников, жонглеров, легкомысленных песенок и шуток. Волосы они стригут коротко и знают из апостольской традиции, что забота о прическе унижает мужчину. Никто не видел, чтобы они причесывались, моются рыцари редко, бороды их жестки, запылены и грязны от жары и трудов». Тамплиеры относились с презрением и к удовольствиям в еде. Их не интересовали арабские персики, апельсины, арбузы и прочие овоще-фруктовые штуки. Правда, тут с ними большинство крестоносцев не соглашалось. Присланными в Париж языческими персиками восхищался даже фанатичный и бескомпромиссный в борьбе с неверными святой Людовик IX, причем настолько, что велел высаживать персиковые деревца «везде, где им только хватит солнца».
