Александр Meщеряков - Книга японских обыкновений
Японцы же стали мастерить не просто копии, а часы с радикальными усовершенствованиями, которые, правда, главную идею европейских часов в расчет брать не хотели. А суть этой идеи состоит в простом надприродном соображении: чтобы сутки всегда делились на совершенно одинаковые отрезки, будь то зима или лето, день или ночь. Между тем у японцев, как уже было сказано, насчитывалось в сутках двенадцать страж: шесть днем и шесть ночью. В один и тот же день в одном и том же месте ночные стражи были одинаковыми, дневные — тоже. Но в связи с тем, что день равняется ночи только дважды в году по равноденствиям, ночные стражи равнялись дневным тоже только дважды в год. В остальное же время их продолжительность бывала разной: зимой ночные часы были длиннее дневных, летом — наоборот. Не говоря уже о том, что длина страж в разных местах тоже была разной — ведь точками отсчета для начала дня и ночи были, естественно, восход и заход солнца.
Собственно говоря, точно так же считали время и в Европе до распространения механических часов. Только сутки делили не на двенадцать отрезков, а на двадцать четыре.
Одна из моделей японских механических часов
В начале XVII века мастеровому человеку Цудасукэ Саэмону пришлось чинить часы, подаренные дому Токугава. При царившей тогда строгости начальственных нравов задание было весьма ответственным. Мастер же часы не только починил, но в придачу сделал и новые, на японский лад. Только получились они не с одним маятником, а с двумя, и эти маятники нужно было два раза на дню в одно и то же время перевешивать. Зато теперь сутки делились на привычный японский манер: дневные часы были одной длины, ночные — другой. В общем, мастер почти что блоху подковать сумел. Часы, правда (в отличие от обездвиженной блохи), все-таки тикали, но требовали очень тщательного присмотра. Так что сколько-нибудь широкого распространения они, конечно же, не получили. Но в истории часового дела все-таки остались.
И еще одно и изобретение было сделано тогда японцами — на сей раз предельно простое. Может быть, даже чересчур. Эти «часы», больше всего напоминающие по виду безмен, вешались на стену. Стрелка была закреплена на грузе, который под собственной тяжестью потихоньку опускался вниз мимо рисок с обозначением часов (см. их изображение на заставке к этой главе). Нечего и говорить, что точно так же, как и безмен, они годились только для весьма приблизительного определения времени. «На глазок», может быть, и точнее получалось.
Японка заводит часы-безмен
Довольно широкое распространение получили и очень компактные складывающиеся солнечные часы, сработанные из сверхпрочной японской бумаги (тень отбрасывалась бумажными полосками на разграфленную соответствующим образом бумагу). В чем в чем, а в умении пространство экономить японцам никогда отказать нельзя было.
Поименованные типы часов предназначались сугубо для личного использования. Что же до оповещения широкой общественности, то время, бывало, и барабаном по-военному отбивали. Но все-таки колокольный звон (сначала в буддийских храмах, а потом и в специальных городских башнях-звонницах, напоминающих каланчу) был распространен намного больше. Колокольный звон повсеместно привился с середины XVII века — торговцы колоколами радостно потирали руки. Как сказал знаменитый поэт Басё:
Эдо. Весенние дни.
Ни одного —
Без колокола на продажу.
Но это, конечно, поэтически сказано, приблизительно. Согласно же современным изысканиям дотошных ученых, число колоколов в тогдашней Японии составляло от тридцати до пятидесяти тысяч (тоже, впрочем, не слишком точно исчислено). Звонили в них не как у нас — языком изнутри колокола, а с помощью подвешенного с внешней стороны бревна на веревке.
Все это, конечно, замечательно. Но с чем эти самые колокола сверять и как определить хотя бы время восхода? Ведь и погода не всегда подходящая, да и в очень многих местах гористой Японии солнце появляется уже намного позже восхода. Очень простой, но и очень неточный способ: в полной темноте держать перед собой вытянутую руку. Чуть кончики пальцев посветлели — значит, уже утро началось, можно в колокол бить. Точно так же — «на глазок» (или на палец?) определялись полдень и время захода солнца.
Более сложный и точный способ измерения времени состоял в использовании японского аналога китайских «огненных часов». Измельченная в порошок древесина (ароматическое вещество) укладывалась в желобок с отметками часов и поджигалась. Ввиду более или менее равномерного тления можно было делить день или ночь на одинаковые отрезки. По достижении огнем отметки, скажем «крыса», подавался знак звонарю.
Были и прямые подражания европейским часам. Немногочисленные их экземпляры, находившиеся в Японии, тщательно изучались и воспроизводились. Но с наиболее совершенным и точным механизмом — пружинными часами — японцы в то время справиться так и не сумели. Так что ни о каких минутах и речи быть не могло. В Европе же к середине XVII столетия на четверти часа считать выучились, и часы стали делать уже не с одной стрелкой, а с двумя Погрешность их хода составляла всего пять минут в сутки.
Нам, однако, может быть, важнее даже другое — само желание справиться с трудностями, поскольку часы показались японцам изобретением нужным (городов было много, а городам с их искусственной средой обитания по часам жить выходит, как-то сподручнее). И подражать кому-то (а при некоторых усовершенствованиях, сделанных японцами, основная идея, конечно же, была заимствованной) они не считали для себя зазорным. Очень японцы стремились к упорядоченности жизни.
Результаты — налицо. Японская часовая промышленность начала с «безменов», а с 70-х годов XX века завалила полмира сверхточными электронными часами, внутри которых, правда, никакого часового механизма уже и нет. Так, микросхемки одни.
РИС. Индикатор национального самочувствия
Каждый знает, что японцы любят рис. Не каждый, правда, знает, что японцы любят именно свой рис, японский. И точно так же, как русский человек всякому хлебу предпочитает отечественный, так и японец фыркает носом (по-своему, конечно, почти что и не слышно), когда ему поневоле приходится отведать иностранного риса. Так было несколько лет назад, когда он вдруг не уродился. В страну хлынул поток дешевого (намного доступнее японского!) риса из Америки, Таиланда и бог весть откуда еще, но перед лавками, где торговали рисом, выращенным в родной Японии, выстраивались очереди, для бытовой жизни этой страны совершенно не свойственные.
За рубежом с японцами регулярно случается культурный шок, если им подают рис. Скажем, прекрасную молочную рисовую размазню на завтрак. С сахарком да с маслицем. Они смотрят на нее с некоторым ужасом: мол, это что еще за диковина? И это вы называете рисом? И считаете, что это можно есть?
Конечно же, здесь есть и толика национальной гордости («наш — лучше всех»), но тем не менее японский рис и вправду несколько особенный. По сравнению с другими сортами в нем больше амилозы и амилопектина, которые и сообщают ему большую клейкость и столь ценимую японцами текстуру, которую довольно трудно описать словами — попробовать надо.
Сортов риса на свете — очень много (больше ста тысяч!). Но подразделяются они на три главных вида: индийский (indica), японский japonica) и яванский (javanica).
Зерна первого — продолговатые, «длинненькие», при варке не слипаются. В нашем обиходе именуется как «рис рассыпчатый». Плов из него выходит просто замечательный. Растет в тропической и субтропической зонах.
Второй (именно к нему, как можно догадаться из названия, и привыкли японцы) — лучше подходит для более суровых температурных режимов Восточной Азии, обладает укороченными зернами с изрядным содержанием крахмала, которые при варке слипаются. Очень удобен для еды палочками. Оба этих сорта также хорошо растут в Китае, Корее и США (в основном в Калифорнии).
Родина третьего — Ява, но выращивают его также и в Италии. Зерна у него продолговатые и уплощенные. Вроде бы вкусные. Но японцам все равно не подходят.
Японцы привыкли варить свой рис «на пару», без сахара, соли или молока (существуют и самые разнообразные рисовые «блюда» с добавлением других компонентов, но все-таки они сильно уступают в популярности самому распространенному способу приготовления). И употребляют его практически всякий день — вроде нашего хлеба. Но не как хлеб — одновременно с каждым блюдом, а обычно отдельно и в самом конце трапезы (если, конечно, все по правилам подается). Часто — с чем-нибудь маринованным. Скажем, редькой или сливой. И если риса за обедом или ужином не поел, то нет самого главного: чувства желудочного удовлетворения. Вроде бы и за стол не садился. Поэтому и всякая еда называется «гохан», что означает просто-напросто «вареный рис».
