Александр Кавтарадзе - Военные специалисты на службе Республики Советов 1917-1920 гг.
Таким образом, к осени 1917 г. командный состав Действующей армии, составлявший почти 70% численности офицерского корпуса, практически соответствовал числу лиц в России того времени, имевших какое-либо образование (хотя бы и низшее); все такие лица призывного возраста, годные по состоянию здоровья к военной службе, становились офицерами[82]. Основная их масса происходила из мелкой и средней буржуазии, интеллигенции, служащих и даже из рабочих, но их было немного[83]. Следует особо подчеркнуть, что до 80% прапорщиков происходили из крестьян и только 4% — из дворян[84].
Важным источником для характеристики социального состава офицеров того времени является доклад генерала А.А. Адлерберга, состоявшего в распоряжении верховного главнокомандующего, о результатах осмотра запасных батальонов в конце 1915 г. В докладе отмечалось, что «большинство прапорщиков состоит из крайне нежелательных для офицерской среды элементов» (среди них были чернорабочие, слесари, каменщики, полотеры, буфетчики и т. д.). Вследствие того что «нижние чины часто, не спросив даже разрешения, отправляются держать экзамен», имели место факты, когда «совершенно негодные нижние чины» попадали в прапорщики. В соответствии с резолюцией на этом документе Николая II — «на это надо обратить серьезное внимание» — военный министр предписал начальнику Главного управления военно-учебных заведений «при приемах в военные училища молодых людей со стороны (т. е. не из кадетских корпусов. — А.К.) обращать строгое внимание на соответствие кандидатов офицерскому званию, нижних же чинов принимать в военные училища при непременном условии удостояния (согласия. — А.К.) их к тому начальством»[85]. Приведенный документ является еще одним доказательством того, что основную массу строевого офицерства русской армии в годы первой мировой войны никак нельзя относить к «буржуазно-помещичьим» кругам России. Ошибочной также является точка зрения некоторых советских историков, и в частности Ю.П. Петрова, согласно которой «офицерский корпус старой русской армии… комплектовался из представителей господствующих классов — помещиков и буржуазии» и лишь в связи со значительным увеличением численности этого корпуса в его среду получили «некоторый доступ» представители демократических элементов[86]. Между тем из вышеизложенного видно, что этот «некоторый доступ» в офицерский корпус демократических элементов практически означал, что они составляли свыше 80% офицеров военного времени. Что же касается генералов и штаб-офицеров, то можно согласиться с мнением Л.М. Спирина, что за время войны социальный состав генералов претерпел незначительные изменения, а среди штаб-офицеров несколько возросло число представителей буржуазии. Таким образом, к осени 1917 г. «верхушка офицерского корпуса по-прежнему оставалась дворянской»[87].
В исторической литературе в отношении численности офицерского корпуса русской армии по состоянию на октябрь 1917 г. существуют различные точки зрения: Л.М. Спирин определяет ее в 240 тыс. человек[88], А.А. Буравченков — в 275–280 тыс.[89], а Г.Е. Зиновьев доводит до полумиллиона[90].
По нашему мнению, этот вопрос требует специального всестороннего исследования. Но в интересах темы целесообразно сделать попытку, не претендуя на исчерпывающую точность приводимых данных, высказать следующие соображения. Как отмечалось выше, после проведения мобилизации офицеров, состоявших в запасе и бывших в отставке, а также досрочных выпусков офицеров из военных и специальных училищ численность офицерского корпуса достигла 80 тыс. человек. За время войны в него влилось примерно 220 тыс. прапорщиков. Потери офицерского состава за время войны достигли 71 298 человек[91], из них вернулось в строй (после излечения ранений, контузий, болезней и т. д.) до 20 тыс. человек[92]. Таким образом, можно принять численность офицерского корпуса русской армии к октябрю 1917 г. в 250 тыс. человек.
Октябрьская революция. Слом старой армии. Судьбы русского офицерства
25 октября (7 ноября) 1917 г.[93] свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, которая открыла новую эру в истории человечества.
Как писал Е.Н. Городецкий, к этому времени русская армия состояла из двух частей: с одной стороны, из миллионов одетых в солдатские шинели крестьян и рабочих, которые принимали активное участие в Февральской революции, а после Октябрьской революции — в борьбе за демократические переустройства в армии и за мир, и, с другой стороны, 250-тысячного офицерского корпуса, который в отличие от революционной армии Ленин называл контрреволюционными верхами[94].
В результате подобного подхода к проблеме в советской историографии закрепился своего рода стереотип: подавляющее большинство генералов и офицеров русской армии, как это и подобает контрреволюционным элементам, не только враждебно встретили Октябрьскую революцию, но сразу же бежали «на Дон и на Восток»[95], чтобы начать вооруженную борьбу против Советской власти. И.З. Хасанов, например, пишет, что после Октябрьской революции «подавляющее большинство офицеров и генералов царской армии выступило против Советской власти…»[96]; Ю.И. Кораблев говорит о «значительной части офицерского состава» и «большей части генералитета» как о противниках власти Советов[97]; Н.И. Шатагин считает, что «многие из них (т. е. генералов и офицеров. — А.К.) с первых же дней Октябрьской революции перешли в лагерь контрреволюции и стали сколачивать белогвардейские войска для борьбы против Советской Республики»[98].
Если согласиться с приведенными высказываниями, следует принять следующую схему: «подавляющее большинство» генералов и офицеров русской армии (из принятой нами численности в 250 тыс. человек, скажем, более 200 тыс.), встретив враждебно Октябрьскую революцию, бежали «на Дон и на Восток», чтобы выступить против нее с оружием в руках. Однако подобная схема нам представляется не только слишком упрощенной, но и неверной. По нашему мнению, отношение русского офицерства к Октябрьской революции, его размежевание после Октября имели более глубокие корни и зависели от многих обстоятельств объективного и субъективного характера, без выяснения которых невозможно разрешить этот вопрос.
Прежде всего следует особо подчеркнуть, что поляризация офицерского корпуса русской армии началась задолго до Октябрьской революции, еще в ходе мировой войны, когда кадровый офицерский состав Действующей армии понес тяжелые потери и офицерский корпус пополнился 220 тыс. офицеров военного времени, т, е. в 4,5 раза больше, чем было кадровых офицеров накануне первой мировой войны.
Известно, что офицерский состав императорской армии отнесся к свержению самодержавия в целом без активного противодействия, а в своем большинстве даже сочувственно. Особенно это относилось к офицерству Действующей армии. Достаточно сказать, что даже самые «верхи» армии — начальник штаба верховного главнокомандующего генерал М.В. Алексеев и все главнокомандующие армиями фронтов — генералы Н.В. Рузский (Северный фронт), А.Е. Эверт (Западный фронт), А.А. Брусилов (Юго-Западный фронт), В.В. Сахаров (Румынский фронт), великий князь Николай Николаевич (Кавказский фронт) высказались за отречение Николая II от престола. Из всех высших военачальников (в звене армия — корпус) только генералы Ф.А. Келлер и Хан-Гуссейн-Нахичеванский (командиры 3-го и Гвардейского кавалерийских корпусов) сделали попытку встать на защиту последнего российского самодержца. Сочувственное отношение офицерского состава к падению самодержавия выразилось прежде всего в том, что как в Действующей армии, так и в тыловых округах присяга Временному правительству прошла, за редким исключением, сравнительно гладко. Из этого, конечно, не следует, что подавляющее большинство генералов и офицеров после Февральской революции стали республиканцами: бесславный финал самодержавного правления Николая II убедил их в необходимости изменения государственного правления России.
После Февральской революции офицерский корпус русской армии претерпел значительные изменения. Временное правительство уволило из армии сотни генералов, занимавших при самодержавии высшие строевые и административные должности (достаточно сказать, что были уволены 70 начальников дивизий, т. е. 25% от их общего числа). Многие генералы, отрицательно относившиеся к проводимым в армии реформам и выслужившие право на пенсию, уходили из армии сами, причем Временное правительство уже первыми своими постановлениями от 4 и 10 марта 1917 г. узаконило им высокие пенсии.
