Лев Рубинштейн - Повести
Так всю ночь и всё утро Фёдор провёл на дне лодки. Во рту у него была тряпка, руки и ноги были связаны верёвкой.
Посреди дня похитители снова стали спорить, приставать к берегу или нет. Лодка была где-то возле самого мыса. Вдруг Андрюшка закричал:
— Братцы, спасайся: парус! Корабль идёт!
Лодка сильно закачалась. Все трое спрыгнули в воду. Фёдор слышал, как они, с шумом разгребая воду, шли к берегу. Затем стало тихо. Через несколько времени Фёдор услышал знакомый голос:
— Эй, кто там есть на лодке?
Фёдор извивался всем телом, но не мог освободиться от верёвок и крикнуть не мог. Рядом с лодкой заплескала вода, потом лодка дёрнулась. Железный крюк зацепился за борт и потащил её за собой. Через несколько минут кто-то развязал верёвки, и Фёдор увидел над собой лицо Якима Воронина…
На следующий день Фёдора отдали отцу. Пётр обманывать не любил. Но потом Фёдор пришёл обратно. Дома его взяла тоска, он стал худеть и бледнеть.
Боярин глядел на него, глядел и наконец не выдержал:
— Чего тебе надобно, сынок? Что с тобой делается?
— Хочу на Плещееве озеро, — сказал Фёдор.
Боярин опустил голову и долго думал.
— А я тебя женить хотел! — сказал он со вздохом.
— Не хочу, отец, жениться, я плавать хочу. Я капитан.
— Да, — сказал боярин, гладя бороду, — нынче не те времена пошли. Сладу с вами, ребятами, нет. «Плавать»! Ишь чего захотел! Ровно утка. А ранее воды боялся.
— А теперь я привык, — сказал Фёдор и поклонился отцу в пояс: — Отпусти, боярин, а то помру я с тоски! А женить успеешь…
Долго гладил бороду Троекуров. Потом притянул к себе сына, посмотрел ему в глаза и сказал:
— Иди! Может, тут и судьба твоя…
И Фёдор вернулся на Плещеево озеро.
А там уже всё изменилось. Были построены две яхты и фрегат. На берегу стоял маленький деревянный дворец для Петра и его помощников. Собирались спускать на воду ещё один большой корабль.
Спуск состоялся только в мае 1692 года. Петру тогда было уже двадцать лет, но лицо его было всё такое же мальчишеское, с живыми чёрными глазами, и походка у него была всё такая же прыгающая. Немало пришлось ему пережить за это время. Люди его сестры, царевны Софьи, хотели поднять стрельцов против него. Он ночью бежал в одной рубашке из Преображенского в Троице-Сергиеву лавру. Заговор был раскрыт, зачинщики арестованы, а Софья сослана в монастырь. Теперь Петру не надо было бояться за свою жизньк Но с тех пор у него стало дёргаться лицо, движения стали резкие, а нрав крутой.
При спуске нового корабля состоялась большая церемония. Снова палили из пушек и пускали фейерверк. Пётр сам взял в руки топор и вышиб первую подпорку из-под днища корабля. Когда корабль закачался на волнах, Пётр подвёл к берегу Брандта, который до того состарился, что уже еле передвигал ноги. Всё-таки старик нашёл в себе силы, чтобы по старинке взять в руки пивную кружку.
— Я не забыл, мейнгер Питер, — сказал он, — как ваши молодцы тогда сами впервые поплыли… Поверьте, они так хорошо шли под парусом, что у меня сердце забилось! За здоровье Петра Михайлова! За Якима Воронина, за молодых капитанов российского флота!
Брандт выпил и бросил кружку в озеро.
Пётр обнял его и расцеловал в обе щеки. Потом он обернулся к Лёшке Бакееву, рослому загорелому юноше, который стоял возле него, улыбаясь:
— Дайте ещё кружку! За здоровье Алексея Бакеева, первого матроса российского флота! И за всех адмиралов, капитанов, матросов и мореходов российских — какие были до нас и после нас будут!
Снова грянули пушки, и орудийный гром далеко раскатился над серебряными водами Плещеева озера, над Переяславлем, над его полями, лесами и реками.
— За флот! За флот! — воскликнул Пётр. — За моря российские, отныне и вовек!
4. ФЛОТ
Прошло двадцать два года. Теперь Петру было уже сорок два года, он стал контр-адмиралом.
За это время много боевых кораблей было построено в России, и строили их знаменитые русские мастера. За эти годы вырос грозный русский военно-морской флот. И новый флаг, белый с синим крестом, развернулся в серебристых далях Балтийского моря.
Русские корабли собрались стаей в бухточке, возле западного берега Финляндии, у мыса Гангут. За сутки до этого русские гребные галеры обогнули мыс Гангут и проскочили на запад мимо шведских кораблей, которые сторожили проход мимо мыса. Это было 26 июля 1714 года.
В бухточке стоял шведский отряд: большой корабль «Элефант», на котором находился шведский командующий Эреншельд, и еще несколько мелких кораблей.
Пётр приказал атаковать шведов.
Галеры на вёслах бросились вперёд. Раздались барабанный бой и звуки труб.
Борты шведских кораблей одновременно полыхнули огнём, и длинное низкое облако дыма возникло над самой водой. Окрестные скалы вздрогнули от могучего грохота.
Два раза русские галеры бросались в атаку, и дважды шведские пушки отбивали их огнём.
Наконец двинулись в бой основные силы русского флота. Железные крючья в густом дыму зацепились за борты вражеских кораблей, поднялись штурмовые мостки, и зелёные мундиры повалили на палубу со штыками наперевес. Лязгали штыки, слышались яростные крики, мелькали залитые кровью лица.
Подул ветер, и в разорвавшемся на минуту облаке дыма стал виден Пётр. Стоя на носу галеры, он потрясал шпагой. Он потерял шляпу, и ветер трепал его тёмные волосы. Глаза его сияли.
— Ура! — загремели русские матросы и солдаты, и бой закипел с новой силой.
Пушки били картечью в сплошную массу тел, которая кишела вокруг них; иногда пушки взрывались, и в воздух летели десятки людей в шведских и русских мундирах.
От корабля «Элефант» поднялся к небу высокий столб чёрного дыма: «Элефант» горел. Один за другим сдавались шведские корабли.
К пяти часам вечера ветер погнал тяжёлую тучу дыма по скалам и лесным прогалинам, и в просвете стал виден синий крест русского военно-морского флага, который трепетал на мачте «Элефанта».
К борту корабля подошла лодка. С неё на борт подняли на скрещенных ружьях израненного, бледного человека в разорванном шведском мундире.
Это был шведский командующий Эреншельд. Он думал скрыться на шлюпке, но был захвачен в плен. Его доставил на борт захваченного русскими корабля капитан Бакеев — тот самый Лёшка Бакеев, с которым плавал Пётр по Яузе и Плещееву озеру. Но теперь ему было уже сорок лет; он был рослый, крепкий мужчина с пышными усами.
Навстречу пленному Эреншельду вышел Пётр — худощавый, широкоплечий человек двухметрового роста. Он шёл, опираясь рукой на шпагу. Голова его была высоко поднята, на лице играла улыбка, а походка была всё такая же быстрая, прыгающая.
Ему поднесли шпагу пленного вражеского командующего. Он приказал доставить Эреншельда на берег и помочь ему.
— С победой, молодцы! — сказал Пётр.
Тут взор его встретился со взором капитана Бакеева, и лицо его засияло.
— Бакеев! — сказал он. — Давно мы не виделись! Ты капитан?.. Ну, молодец! А помнишь, как мы с тобой на Плещеевом озере корабли строили? А Фёдора Троекурова нет уже — ещё молодым сложил голову под Азовом. И Яким Воронин тоже… А ты? Ведь я тебе велел стеречь бот! Где он?
— В сарае остался под Переяславлем, ваше величество.
— Как же так — в сарае? Негоже дело! Бот сей есть дедушка российского военного флота. Дай срок, я его опять на воду спущу. Он ещё служить не кончил.
Пётр посмотрел кругом. На всех вражеских кораблях развевались уже русские флаги. Победа была полная.
— А что, Бакеев, — сказал Пётр, — ведь правда, российский флот ныне не мух ловит?
— Правда, ваше величество, — согласился Бакеев. — А всё от единого малого ботика произошло.
Пётр улыбнулся:
— Нет, Бакеев, не от единого ботика. Исстари строила Русь корабли. Мы потомки мореходов. Им и нам с тобой слава!
Пётр не забыл про свой ботик. В 1723 году, проездом из Персии, он посетил берега Плещеева озера. Со скрежетом растворились двери старого сарая. Факелы осветили всякую рухлядь и лежащую на боку среди кучи мусора старую лодку. Снова она пришла в упадок: мачта была сломана, железные части заржавели, краска слезла.
Пётр смотрел на лодку затаив дыхание, и слёзы показались у него на глазах. Тридцать лет не виделись они — бомбардир Пётр Михайлов и его первая лодка. Теперь, когда на Финском заливе строились огромные, стопушечные линейные корабли, странно было Петру смотреть на эту маленькую лодочку, в которой едва помещалось восемь человек.
Пётр посмотрел на Бакеева, который стоял позади него.
— Лёша, друг любезный, — сказал он, — прикажи ботик обновить: мачту поставить, парус натянуть, а днище обшить медью. Сделать в запас бушприт привязной, а к старому рулю надделку приготовить, но не трогать до меня. И пускай перевезут ботик в Парадиз.
