Анри Пиренн - Средневековые города и возрождение торговли
Но это не все. Монетная реформа IX века не только стояла в связи с общим обеднением, имевшим место в ту эпоху, но и с циркуляцией монеты, которая была достойна внимания по своей незначительности. При отсутствии центров привлечения, достаточно сильных, чтобы собрать монету издалека, она оставалась, так сказать, неподвижной. Карл Великий и его преемники напрасно отдавали распоряжения, чтобы динарий чеканить только в королевских монетных дворах. В правление Людовика Благочестивого стало необходимым некоторым церквам разрешить чекан монеты, ввиду затруднений, в которых они находились, с получением звонкой монеты. Со второй половины IX века разрешение установить рынок было почти сопровождаемо разрешением держать монетный двор в том же самом месте.[37] Государство не могло удержать за собой монополию чекана монеты; она была последовательно расширена. И это в свою очередь тоже недвусмысленное проявление экономического упадка. История показывает, что чем в лучшем положении торговля находилась, тем больше монетная система централизовалась и упрощалась. Рассеяние монетной регалии, пестрота монет, фактически анархия, которая выявляется, когда мы следим за историей IX века, в конце концов дает удивительное подкрепление общей теории, которая здесь раньше была изложена.
Были сделаны попытки приписать Карлу Великому политико-экономическую проницательность. Это значит отнести на его счет идеи, которые, как бы ни был велик, по нашему предположению, его гений, невозможно было ему иметь. Никто не может допустить с некоторым вероятием истины, чтобы дело, которое он начал в 793 году, соединение Редница с Альтмюлем, могло иметь какую-нибудь другую цель, кроме транспорта войск, или чтобы войны против варваров были вызваны желанием проложить торговый путь к Константинополю. В других отношениях несогласованные пункты капитуляриев, касающиеся монет, веса, мер, рыночных пошлин и рынков, были внутренне связаны с общей системой регулировки и контроля, типичной для Каролингского законодательства. То же самое верно в отношении мероприятий, направленных против лихоимства и запрещения членам клира вступать в сделки. Целью этих мероприятий была борьба с обманом, беспорядком и отсутствием дисциплины и прививка христианской морали народу. Только предубежденная точка зрения может видеть в них попытку усилить экономическое развитие империи.
Мы привыкли считать царствование Карла эпохой оживления, эпохой одинакового прогресса во всех сферах. К несчастью, что верно в отношении духовной культуры, церкви и государства, обычаев, институтов и дипломатии, то неверно относительно торговых сношений. Каждое крупное дело, которое совершил Карл Великий, было совершено или его военной силой, или благодаря его союзу с церковью. Однако ни церковь, ни армия не могли победить обстоятельств, в силу которых франкская империя оказалась лишенной внешних рынков. Она была вынуждена фактически приспособляться к положению, которое было неизбежно предопределено. История должна признать, что, как бы ни был блестящ в других отношениях период Карла Великого, он был периодом упадка с экономической точки зрения. Финансовая организация франкской империи подтверждает это наблюдение; она была очень проста. Таможенные пошлины, которые Меровинги сохранили в подражание Риму, более не существовали.[38] Ресурсы суверена заключались только в доходах с его доменов, в податях, наложенных на завоеванные страны, в военной добыче. Рыночные пошлины не служили больше для пополнения казны, знаменуя тем самым экономический упадок той эпохи. Они были ничем иным, как простым вымогательством, грубо применявшимся к редким товарам при перевозе их через реки или на проезжих дорогах.[39] Жалкие доходы, которые должны были служить для поддержания мостов, доков и дорог, поглощались сборщиками этих доходов» Государственные ревизоры (missi dominici), созданные для надзора за администрацией, были бессильны уничтожить злоупотребления, которые должны были существовать, так как государство, неспособное оплачивать своих агентов, было так-же неспособно подчинить их своему авторитету. Оно было вынуждено обратиться к аристократии, которая, в силу своего социального положения, тогда могла оказывать бесплатные услуги. Но тем самым государство было вынуждено, ввиду отсутствия денежных средств, выбирать орудия власти среди той группы людей, очевидный интерес которых был в уменьшении этой власти. Набор государственных чиновников среди аристократии был основным пороком Франкской империи и существенной причиной ее распада, который наступил быстро после смерти Карла Великого. Конечно, ничего не было более хрупкого, чем это государство, суверен которого, только властный в теории, был зависим фактически от верности его независимых агентов.
Феодальная система зарождалась в такой противоречивой обстановке. Каролингская империя была бы способна задержать укоренение феодальной системы, если бы она владела, подобно Византийской империи или империи халифов, системой налогов, финансовым контролем, централизованным фиском, казной, необходимой для обеспечения чиновников, для государственных предприятий, для поддержки армии и флота. Финансовое бессилие, которое вело империю к падению, ясно свидетельствовало о невозможности бороться за сохранение политической структуры на экономической базе, которая не могла выдержать эту тяжесть.
Экономической базой государства, как общества, был с того времени земельный собственник. Поскольку Каролингская империя была континентальным государством без внешних рынков, постольку она была в сущности аграрным государством. Следы торговли, которые там можно отыскать, были незначительны. Здесь не было другой собственности, чем земельная собственность, и не было другого вида хозяйства, чем земледелие. Как уже выше было установлено, это преобладание земледелия не было новым фактом. Оно существовало в резко выраженной форме в Римскую эпоху, оно продолжало усиливаться в Меровингскую. С падением античности, вся западная Европа была покрыта громадными доменами, принадлежавшими аристократии, члены которой носили титул сенаторов (senatores). Все больше и больше собственность превращалась в наследственные держания, в то время как старые свободные арендаторы превращались в колонов (coloni), прикрепленных к земле наследственно, вслед за отцом сын. Германские вторжения не изменили заметно этого положения вещей. Мы определенно отказались от мысли представлять германские племена в виде крестьянской демократии, в виде равных друг другу людей. Социальные различия были очень большими среди них, когда они вторгались в империю. Они состояли в меньшинстве из богатых, в большинстве из бедных. Число рабов и полу свободных (liti) было значительно.[40]
«Приход германцев в римские провинции не приносил с собой падения существующего порядка. Пришельцы, приспособляясь сами, сохранили то положение вещей, которое они нашли уже существующим. Многие из них получили от короля или приобрели силой, браком или иначе громадные домены, которые делали их равными сенаторам. Земельная аристократия не только не исчезла, наоборот, подкрепилась новыми элементами.
Исчезновение мелких свободных собственников продолжалось. Кажется, действительно, в начале Каролингской эпохи только очень малое число их осталось в Галлии. Карл Великий тщетно принимал меры сохранить тех, которые еще оставались.[41] Нужда в покровительстве неизбежно заставляла их обращаться к более сильным, патронату которых они отдавали и свою личность и свои владения.
Крупные имения оставались, становясь все больше и больше после периода вторжений. Покровительство, которое короли оказывали церкви, было добавочным фактором в этом развитии, а религиозное усердие аристократии имело тот же самый эффект. Монастыри, число которых возрастало с такой замечательной быстротой после VII века, получали обильные дарения землей. Всюду церковные домены и светские домены перемешивались, объединяя в себе не только культурные земли, но и леса, кустарники и пустыри.
Организация этих доменов совпадала во Франкской Галлии с организацией, которая была там при римлянах. Ясно, что и не могло быть иначе. Германские племена не имели оснований и не были способны заменить существующую сложную организацию. Она состояла, в сущности, в разделении всей земли на две части, подчиненные двум различным формам управления. Первая, менее экстенсивная, была непосредственно эксплоатируема собственником; вторая разделялась, под формой держаний, между крестьянами. Каждая вилла, владение которой было сложно, состояла из барской земли (terra dominicata) и чиншевой, разделенной на отдельные хозяйства (mansus); ими владели на основе наследственного права держатели или вилланы (manentes, villani), которые платили за это натуральный или денежный оброк и несли барщину.[42] пока процветала городская и торговая жизнь, крупный домен имел рынок для сбыта своих продуктов. Не может быть сомнения, что в Меровингскую эпоху городское население снабжалось продовольствием через рынок, при посредстве купцов. Но это не могло так оставаться, когда торговля исчезла, а вместе с ней купеческий класс и городское население. Громадные домены испытали ту же самую судьбу, что и Франкская империя. Подобно ей, они потеряли свои рынки. Возможность продажи на сторону не существовала более, вследствие отсутствия покупателей, и было бесполезно производить больше, чем необходимый минимум для существования людей, собственников и держателей, живущих на данной земле. Хозяйство для обмена было заменено хозяйством для потребления. Каждый домен, вместо того, чтобы продолжать иметь дело с внешним миром, с этого времени составлял малый самодовлеющий мирок. Он жил сам по себе и для самого себя, в традиционной неподвижности патриархальной формы правления. IX век — золотой век замкнутого домашнего хозяйства, которое мы можем более точно назвать хозяйством не для рынка.[43]
