Нина Молева - Семь загадок Екатерины II, или Ошибка молодости
— Простите мне мою настойчивость, сударыня, мне бы ни в чем не хотелось нарушать воли покойного.
— Напротив, вы ее выполните, передавая портрет мне.
— Тогда прошу вас, сударыня, вот он. Серое полотно падает с мольберта. Старческие руки не успевают подхватить. Первая мысль, как саван…
— Это и есть?..
— Это и есть Александр Александрович Стахиев, сударыня. Но — вы не встречались с ним, приехав в Петербург?
— Так вышло. Матушка намеревалась представить нас друг другу, но господин Стахиев отговаривался неотложными делами и, кажется, даже выезжал на какое-то время из Петербурга. Быть же на похоронах, не будучи знакомой с человеком, мне показалось не слишком ловким.
— Да, на них было совсем немного народу.
— Господин Стахиев был мизантропом?
— Нисколько. Так сложилась его жизнь.
— А вы, господин советник, вы знали его жизнь?
— Как можно сказать об этом с уверенностью, сударыня?
— О, нет, господин советник, не отказывайте мне в возможности узнать ее подробности. Матушка сказала, что вы были духовным наставником господина Стахиева и, значит, не могли не стать ему близким. Я прошу вас, господин советник. Очень прошу! Я с тем и приехала к вам сама.
— Что же, сударыня, вы хотели бы знать о господине Стахиеве?
— Все, что вы найдете мне возможным рассказать, решительно все. У меня растут дети, господин советник, и это будет нужно им не меньше, чем мне. Пожалуйста, не скупитесь на подробности.
— Но тогда, может быть, мы пройдем в гостиную, сударыня? Вам там будет покойнее.
— Нет-нет! Ведь господин Стахиев проводил последние часы своей жизни здесь. И потом, присутствие портрета…
— Ваша воля, сударыня.
— Из какой семьи происходил господин Стахиев? Он был простолюдином?
— Думаю, это определение не будет точным. Дед Александра Александровича был священнослужителем — он служил в церкви Знамения села Сарского, которое позже стало Царским. Село принадлежало государыне Екатерине Первой, и ходили слухи, будто отец Стахий был даже духовником императрицы. Во всяком случае, государыня очень к нему благоволила.
— Духовник императрицы… Он мог пользоваться влиянием при дворе.
— Сударыня, с моей стороны это было бы только домыслом. Я не знаком с придворным обиходом.
— Вы, господин советник? Вы шутите! Матушка говорила, что вашей кисти принадлежат портреты всех членов царствующей фамилии.
— И тем не менее. Одно верно — отец Стахий удачно выдал замуж двух своих доверей. Одна стала супругой господина де Брессана, другая — господина Пуговишникова.
— Это знатные русские фамилии?
— Нисколько, сударыня. Но вы интересовались влиянием при дворе. Господин де Брессан был камердинером императора Петра III — император очень считался с его мнением. Господин Пуговишников состоял секретарем Коллегии иностранных дел и доверенным сотрудником канцлера Бестужева-Рюмина, поддерживавшего будущую императрицу Екатерину Великую.
— Но вы ничего не говорите о сыновьях.
— Сын, насколько мне известно, был у отца Стахия один — Александр Стахиев. И он, благодаря браку сестры, поступил в Коллегию иностранных дел, состоял в русском посольстве в Швеции.
— Только в Швецию? Он был послом?
— Нет, сударыня, мне довелось познакомиться с Александром Стахиевичем в 1775 году, когда он получил назначение чрезвычайным посланником и полномочным министром в Константинополь. Это была исключительно важная должность — Россия устраивала крымские дела. Александру Стахиевичу сопутствовала удача и за заключение Айнали-кавакской конвенции он был награжден пятью тысячами душ крестьян и поместьем в Белоруссии. Об остальных наградах — а они были — я просто запамятовал.
— Значит, его сын был совсем не беден, не правда ли?
— Если бы отец захотел делиться своим состоянием. Скорее, сыну приходилось рассчитывать на состояние матери. Я не сказал, что Александр Стахиевич нашел с помощью канцлера богатую невесту — из рода Демидовых. Им принадлежало множество заводов на Урале.
— А дальнейшая карьера отца?
— Ее не было. Почему-то Александру Стахиевичу вскоре было предложено уйти в отставку. Помочь сыну своим влиянием он уже не мог.
— Вы сказали, господин советник, сыну. Значит, у отца был единственный сын.
— Насколько мне известно, да. Александр Александрович никогда ничего не говорил о братьях.
— Но я с нетерпением жду рассказа именно о нем.
— Вы сами просили, сударыня, о всех подробностях.
— О, да! Простите мне мою нетерпеливость, господин советник. Но этот портрет завораживает меня. В нем, кажется, скрывается какая-то тайна.
— Я, наверное, разочарую вас, сударыня. Все было очень просто в жизни сына. Стахиев-младший рано поступает на службу, все в ту же Коллегию иностранных дел, и получает удачное назначение личным секретарем к барону Алексею Ивановичу Криденеру. Барон Криденер имел славу удачливого дипломата, уже успел побывать российским посланником в Варшаве и Венеции. Теперь его ждал Копенгаген, куда с ним и отправился Стахиев-младший.
— И что же дальше?
— Дальше юный секретарь чем-то не угодил своему патрону и вернулся в Россию.
— Он был недостаточно образован? Строптив? Замешан в какой-то истории?
— Александра Александровича всегда отличало безукоризненное воспитание. Не случайно его отец, уже выйдя в отставку с дипломатической службы, получил от императрицы Екатерины Великой звание члена Российской академии. Княгиня Дашкова, президент Академии и образованнейшая женщина, всегда отзывалась об Александре Александровиче с великой похвалой. Он был всегда очень сдержан и погружен в свои книжные занятия.
— Так что же все-таки прервало его службу?
— Сударыня, вы без пользы потратите время на разговор со мной. Я действительно ничего не знаю, кроме того, что господин Стахиев-старший счел нужным отправить сына в длительное заграничное путешествие. Александр Александрович объехал всю Европу. Мне трудно даже назвать год, когда господин Стахиев вернулся в Петербург. Кажется, он еще где-то служил, но мало и недолго. И, кстати, если у вас есть желание, я покажу вам одну из немногих книг, которые он выпустил здесь в переводе.
— Непременно, господин советник, непременно.
— Да, Александр Александрович еще недавно ее держал в руках, когда изволил мне позировать. Извольте!
— «Прелести детства и удовольствий материнской любви». 1794 год. Перевод с французского. Петербург. Какой странный выбор… Бог мой, да у вас, господин советник, здесь есть и сочинения матушки — «Валери, или Письма Густава де Линара Эрнесту де Г.», один из самых известных ее романов. Вы читали его?
— Эти книги принес покойный Александр Александрович. Вы видите их на портрете.
— Ваша правда. Извините, что сразу не заметила, но я близорука, господин советник. Вы говорите, этого захотел господин… Стахиев? Да?
— Да, сударыня, это его выбор. Портретный художник всегда выполняет волю того, кого пишет.
— Понимаю. Но здесь есть закладка. Она тоже принадлежит господину Стахиеву?
— Во всяком случае, я не вкладывал ее туда.
«Раздался скрип гравия под чьими-то быстрыми шагами. На пороге беседки стояла баронесса. „Вы разговаривали с моим мужем?“ — „Да“. — „Как вы смели!“ — „Это была моя обязанность порядочного человека“. — „Порядочного относительно кого?“ Глаза Валери лихорадочно блестели, грудь высоко поднималась. „Вы называете порядочным выдать жену ее собственному мужу?“ — „Я не выдавал вас, Валери. Я ни словом не обмолвился о наших отношениях. Но я не мог скрывать от барона, что люблю вас и что пребывание в его доме превратилось для меня в сплошную муку“. — „И вы рассчитываете, что я покину этот дом вместе с вами?“ — „Но, Валери — наши мечты…“ — „Мечты — это только мечты, милый граф. Неужели вы могли подумать, что я брошу свое положение всеми уважаемой женщины, оставлю барона и стану скитаться с вами и вашей любовью по свету или закроюсь до конца своих дней в глуши вашей деревни, которой, впрочем, кажется, уже не осталось. Вы бедны, граф, просто бедны. Так что же вы хотели предложить любимой женщине за отказ от всего, чем она располагает?“ — „Ничего, кроме своей любви“. — „Любви! Надолго ли ее хватит, когда мы окажемся выброшенными из общества нищими, едва сводящими концы с концами! Вы можете себе представить меня, МЕНЯ в полотняном чепце и грубой суконной юбке у кухонной плиты или со спицами в руках. Что останется от ваших восторгов при виде такого огородного пугала! Вы признаетесь, что совершили ошибку, а я — что будет со мной? Нет, граф, порядочность не позволяет вам оставаться в стенах этого дома — не оставайтесь. Ступайте с богом и навсегда запомните: вы своими руками погубили вашу любовь. Прощайте!..“
