Георгий Шавельский - Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота (Том 2)
Обзор книги Георгий Шавельский - Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота (Том 2)
Шавельский Георгий
Воспоминания последнего Протопресвитера Русской Армии и Флота (Том 2)
о. ГЕОРГИЙ ШАВЕЛЬСКИЙ
Воспоминания
ПОСЛЕДНЕГО ПРОТОПРЕСВИТЕРА
РУССКОЙ АРМИИ И ФЛОТА
Том II
ОГЛАВЛЕНИЕ
Стр.
Глава I - Поход против Распутина 5
Глава II - Церковное дело в Галиции в 1916-1917 гг. 31
Глава III - На верхах. Новые назначения.
Польский вопрос 47
Глава IV - Деятельность военного духовенства в Великой войне 89
Глава V - Случайные разговоры и встречи 109
Глава VI - Полтора года в Св. Синоде 133
Глава VII-Поездка на Кавказский фронт 177
Глава VIII - Царю говорят правду 199
Глава IX - Девятый вал. Конец Распутина 231
Глава Х - Перед революцией 265
Глава XI - Царь и царица в заточении 291
Императрица на троне 294
Царица-узница 299
Царь-узник 311
Глава XII - Добровольческая Армия. Поездка к великому князю Николаю Николаевичу 313
В Добровольческой Армии 322
Церковное дело. Собор в Ставрополе. Высшее
Церковное Управление 329
Временное Высшее Церковное Управление 350
Недуги Добровольческой Армии 356
Деятельность Временного Высшего Церковного
Управления на Ю. В. России 372
Закат Добровольческой Армии 398
{7}
I
Поход против Распутина
В 1915-1916 г., во время пребывания Ставки в Могилеве, могилевским губернатором был Александр Иванович Пильц (15 февраля 1916 г. Пильц, по личному желанию Государя, был назначен товарищем министра внутренних дел (с управлением отделами земским, крестьянским и по воинской повинности), а в марте, после того, как не сошелся со Штюрмером, получил новое назначение на пост Иркутского генерал-губернатора.). Не имея ни богатства, ни связей, он, однако, держал себя в Ставке совершенно независимо и, не смущаясь, резал голую правду не только перед генералом Алексеевым, графом Фредериксом, ген. Воейковым, но и перед самим Государем. У меня с ним отношения были добрые, но не близкие. Раньше мы не были знакомы; теперь я еще приглядывался к нему, он - ко мне.
В первых числах февраля 1916 г. как-то после высочайшего завтрака Пильц зашел ко мне.
- Нас никто не услышит? - обратился он ко мне, садясь на стул. Я плотно закрыл единственную дверь моей комнаты, ведшую в другую большую комнату - мою канцелярию, где теперь работали чиновники и писцы.
- Я пришел к вам по весьма важному делу, - начал Пильц. - Вы знаете Распутина. Знаете, что он значит теперь. Вы должны понимать, чем грозит распутинская история. Сейчас я был у ген. Алексеева. Я требовал от него, требовал, грозя общественным судом, чтобы он решительно переговорил с Государем о {8} Распутине, чтобы он открыл Государю глаза на этого мерзавца. Теперь я пришел к вам. Вы тоже должны говорить с Государем. Если вы этого не сделаете, я потом публично заявлю, что я напоминал вам о вашем долге, что я требовал от вас исполнить его, а вы не пожелали.
Я ответил Пильцу, что прекрасно понимаю всю остроту и важность распутинского вопроса, как и свой долг содействовать благополучному разрешению его, но для разговора с Государем у меня пока нет ни повода, ни фактов. Государь не терпит вмешательства посторонних лиц в не касающиеся их дела, а тем более, в дела его личные, семейные. Чтобы начать разговор, мне надо иметь определенные данные, что близость Распутина к царской семье и его вмешательство в дела государственные оказывают вредное влияние на духовное состояние армии. Иначе Государь может оборвать меня вопросом: "какое вам дело?" и не выслушать меня. Тогда мое выступление вместо пользы принесет только вред. Поэтому я считаю лучшим: с выступлением не спешить; не довольствуясь слухами, искать фактов несомненного вмешательства Распутина в государственные дела и вредного влияния распутинской истории на дух армии. Пильц согласился со мною.
От лиц, близко стоявших к царской семье и ко двору, я знал, что Распутин в это время был в апогее своей силы. После победы над великим князем Николаем Николаевичем он стал всемогущ.
Не только царица благоговела перед ним, но и царь подпадал под обаяние его "святости". Рассказывали, что, отъезжая из Царского села в Ставку, Государь всякий раз принимал благословение Распутина, причем целовал его руку. Распутин стал как бы обер-духовником царской семьи. После краткой, в течение нескольких минут, исповеди у своего духовника, на первой неделе Великого поста 1916 г., Государь более часу вел духовную беседу со "старцем" Григорием Ефимовичем. В субботу на этой неделе в {9} Федоровском соборе причащались царь и его семья, а вместе с ними и их "собинный" друг, Григорий Ефимович. Царская семья во время литургии стояла на правом клиросе, а "друг" в алтаре.
"Друг" причастился в алтаре, у престола, непосредственно после священнослужителей, а уже после него, в обычное время, у царских врат, как обыкновенные миряне, царская семья. Причастившись, Распутин сел в стоявшее в алтаре кресло и развалился в нем, а один из священников поднес ему просфору и теплоту "для запивки". Когда царская семья причащалась, Распутин продолжал сидеть в кресле, доедая просфору. Передаю этот факт со слов пресвитера собора Зимнего Дворца, прот. В. Я. Колачева, сослужившего в этот день царскому духовнику в Федоровском соборе и лично наблюдавшего описанную картину.
Влияние Распутина на государственные дела становилось всё сильнее. Назначение члена Государственной Думы Алексея Николаевича Хвостова на должность министра внутренних дел совершилось таким образом (Этот факт, как и следующий разговор Распутина по телефону, передаю со слов ген. В. П. Никольского, бывшего в то время начальником штаба Корпуса жандармов и очень осведомленного на счет деяний старца, как и похождений "знаменитого" министра Хвостова). Хвостов был приглашен к Императрице Александре Федоровне.
- Его величество согласен назначить вас министром внутренних дел, но вы сначала съездите к отцу Григорию, поговорите с ним, - сказала Хвостову Императрица. И Хвостов поехал к Распутину, милостью которого скоро состоялось назначение. Распутин, которому, таким образом, Хвостов был обязан своим возвышением, потом не стеснялся с ним.
- Кто у телефона? - спрашивает подошедший к телефону министра внутренних дел чиновник последнего Граве. - Позови Алешку! -отвечает незнакомый голос.
{10} - Какого Алешку?, - спрашивает удивленный Граве.
- Алешку - тваво министра, говорят тебе, - продолжает тот же голос. Нет здесь никакого Алешки, - вспылил Граве. - Ну, ты мотри-потише, а не то не будет ни тебя, ни тваво Алешки. Поди скажи ему: Григорий Ефимович вас спрашивает... Граве только теперь узнал голос Распутина.
Через несколько дней после первого нашего разговора, Пильц снова зашел ко мне. Теперь он сообщил мне, что после значительных усилий ему удалось убедить и ген. Воейкова, и ген. Алексеева взяться за петроградских дельцов, евреев "Митьку" Рубинштейна, Мануса и К-о, которые через Распутина устраивают разные разорительные для армии сделки и даже выведывают военные тайны. Ген. Алексеев поручил ведение дела состоявшему при штабе Северного фронта генералу Батюшину. Пильц надеялся, что Батюшину удастся документально установить виновность не только Рубинштейна и Мануса, но и Распутина.
Будучи уверен, что это дело, касавшееся главным образом Северного фронта, вызовет большие разговоры именно на этом фронте, я 1 марта направился через Псков в корпуса, расположенные в Двинском районе. Посещение этих корпусов представлялось особенно благовременным потому, что через несколько дней они должны были повести наступление, в виду чего моя поездка не могла вызвать ни у кого подозрений. По пути я остановился в Пскове, где дважды обстоятельно беседовал с ген. Куропаткиным.
Последний был чрезвычайно заинтересован делом Мануса и Рубинштейна, не сомневался в участии в нем Распутина, но не был уверен, что у ген. Батюшина хватит гражданского мужества энергично и широко повести порученное ему дело. Из штаба фронта я поехал на самый фронт; объехав позиции трех корпусов, я всюду прислушивался к разговорам о Распутине. Конечно, разговоров везде было много. Слух о {11} Рубинштейновском деле и о причастности к нему Распутина облетел фронт и взбудоражил умы: куда только я ни приезжал, везде меня спрашивали: верно ли, что Распутин так близок к царской семье?
Верно ли, что царь слушается его во всем и всегда? Верно ли, что через него можно устроить любое дело? и т. д. Некоторые спрашивали: кто такой Распутин? Ужель простой мужик? А иные задавали и более нескромные вопросы. Во всех таких вопросах и разговорах было больше любопытства, чем беспокойства, больше удивления, чем возмущения, хотя в некоторых местах проглядывало и второе. Таким образом, сразу выросший в армии огромный интерес к Распутину пока не представлял ничего грозного, но он угрожал в будущем.
В Петрограде, через который я возвращался в Ставку, я услышал гораздо больше: там арест Рубинштейна и, вообще, Рубинштейно-распутинское дело трактовались на все лады, причем главной мишенью оказывался, конечно, Распутин. Чего только о нем не говорили: рассказывали о его кутежах с разными иноплеменниками, об его кафешантанных оргиях и дебошах, об его посредничестве в разных, касавшихся армии, коммерческих делах, обвиняли его в выдаче военных тайн и пр. В общем никогда раньше Петроградское общество не проявляло такого внимания к личности Распутина, как теперь.
