Владимир Муравьев - Московские слова, словечки и крылатые выражения
«Тако вскоре злии взяша град Москву… — сообщает летописная „Повесть о московском взятии от царя Тохтамыша“, — и град огнем запалиша, а товар и богатство все разграбиша, а людие мечу предаша… Бяше бо дотоле видети град Москва велик чюден, и много людий в нем и всякого узорочия, и в том часе изменися, егда взят бысть и пожжен; не видети иного ничего же, разве дым и земля, и трупия мертвых многых лежаща, церкви святые запалени быша и падошася, а каменныя стояща выгоревшая внутри и огоревшая вне, и несть видети в них пения, ни звонения в колоколы, никого же людей ходяща к церкви, и не бе слышати в церкви поющего гласа, ни славословия; но все бяше видети пусто, ни единого же бы видети ходяща по пожару людей…»
Об этом и других разорениях Москвы и других городов и сел и говорят сохранившиеся с тех пор в русском языке выражения «словно мамай прошел», «словно мамай воевал», хотя в каждом случае у каждого «мамая» было свое имя: то Батый, то Тохтамыш, то еще какое-нибудь. Слово «мамай» в том значении, в котором оно употреблялось во времена татаро-монгольского ига, в русском литературном языке не сохранилось, память о нем осталась лишь в некоторых областных говорах.
Областные говоры русского языка дают материал для выяснения значения этого слова. Перед революцией в Московской области было записано и опубликовано в «Словаре русских народных говоров» слово «мамай» в значении «татарин». На Волге еще в 1920-е годы татарские могильники времен Золотой Орды называли «мамайскими могилами», такого же происхождения название «Мамаев курган» в Царицыне. А на Дону до сих пор исторические песни о татаро-монгольском нашествии называют мамайскими:
Что в поле за пыль пылит,
Что за пыль пылит, столбом валит?
Злы татаровья полон делят…
или:
С князей брал по сту рублев,
С бояр по пятидесят,
С крестьян по пяти рублев.
У которого денег нет,
У того дитя возьмет;
У которого дитя нет,
У того жену возьмет;
У которого жены-то нет,
Того самого головой возьмет.
В связи с тем что слово «мамай» в значении «татарин», хорошо известное в XIII–XV веках, позже ушло из языка, и выражение «как мамай прошел» хотя и было понятно, но перестало употребляться и существовало лишь в пассивной памяти народа, ему, по всей вероятности, грозило со временем полное забвение. Но в XVIII веке оно, обретя второе дыхание, вновь вошло в активный словарь языка.
С Петра Великого началась новая блестящая эпоха победных войн России. На этом фоне поднялся интерес к военной истории страны, к воинским подвигам предков, в первом ряду которых стоял Дмитрий Донской — победитель в Куликовской битве. К его образу обратились художники и писатели. М. В. Ломоносов написал трагедию «Тамира и Селим», в которой, как он пишет в предисловии, «изображается стихотворческим вымыслом позорная погибель гордого Мамая, царя татарского, о котором из российской истории известно, что он, будучи побежден храбростию московского государя, великого князя Дмитрия Иоанновича на Дону, убежал с четырьмя князьями своими в Крым, в город Кафу, и там убит от своих». Во второй половине XVIII века несколько раз издается лубочный лист «Ополчение и поход великого князя Дмитрия Иоанновича противу злочестивого и безбожного царя татарского Мамая, его же Божиею помощью до конца победи»; выходит предназначенное для народа сочинение поручика Ивана Михайлова «Низверженный Мамай, или Подробное описание достопамятной битвы… на Куликовом поле» и другие сочинения.
В 1807 году, когда Россия жила в ожидании неминуемой войны с Наполеоном, имела всеобщий успех трагедия В. А. Озерова «Дмитрий Донской». Современный критик писал о ней: «Озеров возвратил трагедии истинное ее достоинство: питать гордость народную священными воспоминаниями и вызывать из древности подвиги великих героев, служащих образцом для потомства».
О воздействии этой трагедии на зрителя рассказал в своем дневнике С. П. Жихарев: «Вчера, по возвращении из спектакля, я так был взволнован, что не в силах был приняться за перо, да, признаться, и теперь еще опомниться не могу от тех ощущений, которые вынес с собою из театра… Я сидел в креслах и не могу отдать отчета в том, что со мною происходило. Я чувствовал стеснение в груди, меня душили спазмы, била лихорадка, бросало то в озноб, то в жар, то я плакал навзрыд, то аплодировал из всей мочи, то барабанил ногами по полу — словом, безумствовал, как безумствовала, впрочем, и вся публика, до такой степени многочисленная, что буквально некуда было уронить яблоко… Сцена слилась с зрительной залой; чувства, которые выражались актерами, переживались всеми зрителями; молитва, которою трагик Яковлев заключал пьесу, неслась из всех грудей, принималась как выражение общих стремлений».
В трагедии Озерова Мамай как действующее лицо не выходит на сцену, но его имя постоянно звучит в репликах героев пьесы.
Таким образом, в XVIII — начале XIX века воскрешенное имя хана Мамая, ставшее первым и главным символом ордынского ига, широко и во всех слоях общества распространяется по России. И тогда-то вновь оживает старая поговорка, но слово «мамай» теперь воспринимается как личное имя татарского военачальника и поэтому приобретает в написании прописную букву.
Шемякин суд
Выражение «Шемякин суд» в смысле «несправедливый, пристрастный, лживый суд с откровенно преднамеренным приговором в пользу не правой, а той стороны, которая дала большую взятку», существует в русском языке уже более шести веков, потому что, к сожалению, в течение всего этого времени не переводились ситуации, провоцирующие его применение.
Слово «шемяка» — старинное, к тому же, по указанию В. И. Даля, областное — нижегородское, и означает «бродяга, шатун». В средневековой Руси оно употреблялось как прозвище, но давно вышло из употребления, и его первоначальное значение забылось, хотя корень сохранился в фамилии Шемякин…
Своим нынешним значением поговорка обязана внуку Дмитрия Донского Дмитрию Юрьевичу (1420–1453), который имел прозвище Шемяка и принимал самое активное участие в междоусобной борьбе за московский великокняжеский престол.
Великим князем московским тогда был Василий II, тоже внук Дмитрия Донского, сын его старшего сына. Дмитрий Шемяка был сыном младшего. Так что противники были двоюродными братьями.
В этой борьбе Шемяка не гнушался никакими средствами. Когда в 1445 году Василий во время сражения с татарами, предпринявшими очередной набег на Русь, попал в плен, Дмитрий, воспользовавшись этим, со своей дружиной изгнал из Москвы бояр Василия и объявил себя великим князем московским. Полгода спустя Василий вернулся из плена в Москву. Шемяка схватил его, ослепил и отправил с семьей в Углич в заточение.
Только в 1447 году сторонники Василия сумели объединиться, собрать войско и при поддержке москвичей, которые признавали законным своим князем Василия, Дмитрий Шемяка был свергнут и изгнан в свой удельный город Галич Костромской.
Вся более чем двадцатилетняя борьба Дмитрия Шемяки за великокняжеский престол представляет собою бесконечную череду то примирений с Василием, то военных нападений на его земли. Во всех действиях Шемяки проявлялись главные черты его характера: жадность, жестокость и вероломство. Он грабил горожан и крестьян, у бояр, как у своих, так и у чужих, отбирал села, дома, нарушал законы и свои собственные обещания. Обиженных им было много, а княжеский суд — в те времена высший гарант справедливости — превратился в поношение правосудия. «От сего убо времени, — говорится в летописи, — в велицей Руссии на всякого восхитника во укоризнах прозвался Шемякин суд».
Митрополит Московский и всея Руси Иона в своем послании Шемяке, призывая его одуматься, дает такую характеристику его жизни и деяниям:
«Когда великий князь пришел из плена на свое государство, то дьявол вооружил тебя на него желанием самоначальства: разбойнически, как ночной вор, напал ты на него, будучи в мире, и поступил с ним не лучше того, как поступили древние братоубийцы Каин и Святополк Окаянный. Но рассуди, какое добро сделал ты православному христианству или какую пользу получил самому себе, много ли нагосподарствовал, пожил ли в тишине? Не постоянно ли жил в заботах, в переездах с места на место, днем томился тяжелыми думами, ночью дурными снами? Ища и желая большего, ты погубил и свое меньшее».
Дмитрий Шемяка кончил свою жизнь в Новгороде, куда он убежал, спасаясь от гнева великого князя. Говорили, что его отравил собственный повар, подкупленный кем-то из его врагов, которых у Шемяки было очень много.
Со временем память об историческом князе Шемяке и его деяниях изгладилась из народной памяти, но поговорка осталась.
