Александр Попов - Два Петербурга. Мистический путеводитель
Любопытно также, что дневниковые записи самых приближенных к Александру лиц (императрицы Елизаветы Алексеевны, генерал-адъютанта П. М. Волконского и лейб-медика Я. В. Виллие), повествующие о пребывании императора в Таганроге, начинаются в один и тот же день (5 ноября 1825 года) и заканчиваются практически одновременно. 11 ноября (у Волконского и Виллие) и 19 ноября (у императрицы).
5 ноября никакая опасность здоровью императора еще не угрожала, и историк А. Н. Сахаров заявляет, что «…приходится считать такое единодушие необъяснимым, либо объяснить его лишь желанием создать единую версию течения болезни, нужную как Александру, так и этим трем его близким людям».
Очень странно и то, что истинно верующий (по свидетельствам современников) Александр не пригласил к себе священника! И этого не сделал никто из окружения, хотя, если бы было все так, как гласит официальная версия, для всех близких было понятно, что государь умирает. Но если пренебрежение таинством исповеди и причастия с натяжкой можно отнести к суете, царившей вокруг больного государя, то отсутствие священника в доме уже и при самой кончине, которая не была внезапной, как минимум, странно.
Со временем было доказано, что подпись доктора Тарасова под протоколом вскрытия тела является подложной. Так что до сих пор даже не вполне ясно, что же за болезнь так скоропостижно свела императора в могилу. Видные медики, изучившие уже в XX веке протоколы вскрытия тела, отрицали возможность смерти царя от малярии или брюшного тифа, которые (в разных источниках) назывались причинами смерти.
В протоколе вскрытия тела было записано, что спина и ягодицы императора были багровые, сизо-красные (каким образом на спине самодержца могли появиться следы побоев?). По одной из версий, вместо императора было похоронено тело унтер-офицера 3-й роты Семеновского полка Струменского, до смерти засеченного шпицрутенами. Он и в самом деле, как вспоминали современники, был весьма похож на императора, и его приятели даже часто называли унтера в шутку «Александром». По другой версии, вместо императора похоронили фельдъегеря Маскова, также весьма похожего на императора, но умершего раньше, еще 3 ноября. (В пользу этой версии говорит и то, что тело покойного было забальзамировано настолько усердно, что пожелтели даже надетые на него белые перчатки. Да и в семье Маскова существовало предание о том, что это именно их дед похоронен в соборе Петропавловской крепости вместо императора Александра I.)
Тело ехало в Петербург два месяца, и крышку гроба открывали лишь несколько раз, всегда ночью и в присутствии очень узкого круга доверенных лиц. 7 декабря 1825 года князь П. М. Волконский писал из Таганрога в Петербург: «Хотя тело и бальзамировано, но от здешнего сырого воздуха лицо все почернело, и даже черты лица покойного совсем изменились… почему и думаю, что в С.-Петербурге вскрывать гроба не нужно».
Гроб был вскрыт только в присутствии членов императорской семьи, а затем неделю простоял закрытый в Казанском соборе – для прощания. После этого тело было похоронено в Петропавловской крепости.
На панихиде и траурных церемониях в Москве и Санкт-Петербурге не было ни императрицы Елизаветы Алексеевны, ни ближайшего сподвижника императора П. М. Волконского…
Таинственный старец
Ранней осенью 1836 года к кузнице на окраине Красноуфимска Пермской губернии подъехал верхом рослый пожилой человек, одетый в крестьянскую одежду. Попросив подковать лошадь, он рассказал, что едет «мир да добрых людей посмотреть», и представился «Федором Кузьмичом».
Личность странника вызвала у кузнеца какие-то подозрения, и он не поленился доложить о нем в полицию. Паспорта у Федора Кузьмича с собой не было, и потому он был подвергнут аресту. На допросе странник заявил, что родства своего не помнит и откуда происходит – не знает. За бродяжничество ему дали двадцать плетей и отправили по этапу на поселение в Сибирь. Приговором Федор Кузьмич остался доволен, но заявил, что неграмотен (хотя последующие факты опровергают это), и попросил расписаться за него мещанина Григория Шпынева. Сохранилось описание загадочного арестанта: «рост 2 аршина и 6 с 3/4 вершков, глаза серые, волосы на голове и бороде светло-русые с проседью, кругловатый подбородок, на спине – следы от побоев кнутом».
26 марта 1837 года Федор Кузьмич прибыл в Боготольскую волость Томской губернии, где был помещен на жительство при Краснореченском винокуренном заводе. Как человека пожилого, Федора Кузьмича к принудительным работам привлекать не стали. Местный казак Семен Сидоров, видя склонность старца к уединению, построил ему аккуратную келью-избушку в станице Белоярской.
Обустроившись, Федор Кузьмич много ходил по соседним селам, обучал крестьянских детей грамоте и Священному Писанию. По воспоминаниям современников, он отлично знал тонкости этикета, различные нюансы петербургской придворной жизни и обо всех популярных в народе государственных деятелях высказывал весьма верные и точные замечания. Хотя отказывался (причем категорически) высказывать свое мнение о двух императорах – Павле и Александре. Старец тесно общался с Макарием, епископом Томским и Барнаульским, и с Афанасием, епископом Иркутским. С последним, кстати, старец всегда беседовал на превосходном французском.
Его манера держаться (например, при разговоре он характерно держал руки за поясом), его скрытая властность, его глухота на одно ухо – все это весьма напоминало императора Александра. Беседуя однажды о красноярском начальстве и будучи чем-то недоволен, старец сказал: «…стоит мне только гаркнуть слово в Петербурге, то весь Красноярск содрогнется от того, что будет».
Несколько казаков, ранее служивших в Петербурге, и некий священник, сосланный в Томскую губернию из столицы, опознали в старце покойного императора, божась, что много раз того видели и никак не могут ошибаться. На прямые вопросы о своем происхождении старец никогда не отвечал прямо, но всегда изъяснялся уклончиво: «Я сейчас свободен, независим, покоен. Прежде нужно было заботиться о том, чтобы не вызывать зависти, скорбеть о том, что друзья меня обманывают, и о многом другом. Теперь же мне нечего терять, кроме того, что всегда останется при мне, – кроме слова Бога моего и любви к Спасителю и ближним. Вы не понимаете, какое счастье в этой свободе духа».
Не осталась в тайне и обширная переписка, которую вел Федор Кузьмич. Среди его многочисленных корреспондентов называют барона Дмитрия Остен-Сакена и даже императора Николая I, с которым старец обменивался зашифрованными письмами. Получив известие о смерти Николая, Федор Кузьмич заказал отслужить панихиду, во время которой горько плакал, как о смерти близкого человека.
В 1858 году старец переехал в выстроенную в четырех верстах от Томска купцом С. Ф. Хромовым келью. Современники вспоминали, что старец всегда отмечал память Александра Невского, и в этот день ему готовили праздничный обед. Федор Кузьмич говорил, вспоминая: «Какие торжества были в этот день в Петербурге – стреляли из пушек, развешивали ковры, вечером по всему городу было освещение, и общая радость наполняла сердца человеческие…»
Посещал старца, уже в Томске, и император Александр II.
* * *Незадолго до смерти, словно предчувствуя кончину, Федор Кузьмич навестил своего старого друга казака Семена Сидорова, а затем вернулся в Томск, где началась его затяжная болезнь. Перед смертью его посетил для исповеди отец Рафаил из Алексеевского монастыря, но даже на исповеди глубоко верующий старец отказался назвать имя своего небесного покровителя («Это Бог знает»), а также имена своих родителей («Святая Церковь за них молится»). Между тем несколько местных священников, которых старец сам выбрал для исповеди, сообщали уже после его смерти, что знают, кто он такой, но, ссылаясь на тайну исповеди, открыть это миру не могут.
Скончался старец 20 января 1864 года и был похоронен в ограде Богородице-Алексеевского мужского монастыря.
* * *Купец Хромов, разбирая немногочисленные вещи, оставшиеся после покойного, нашел среди них:
– два листка с зашифрованным текстом записок;
– нарисованный вензель в виде буквы «А»;
– документ о бракосочетании императора Александра I: «толстый лист синеватого цвета, где часть слов была отпечатана типографским способом, а часть написана от руки; внизу листа находилась белая печать с изображением церкви»;
– небольшое резное распятие из слоновой кости;
– псалтырь с надписью: «Сей псалтырь принадлежит Саранской Петропавловской обители рясофорному монаху Алексею Золотареву»;
– цепь ордена Андрея Первозванного.
Листки с загадочным шифром так и не были окончательно разгаданы, а в 1909 году оригиналы таинственным образом исчезли. В. В. Барятинский, пытавшийся разгадать секрет старца, предлагал следующий вариант расшифровки текстов записок:
