Евгений Кутузов - Варяги. Славяне. Русские
Стало быть, в правление Игоря Старого хазары «с войной и победами» приходили на Русскую землю, и приходилось им платить дань «по векше со двора». И эти несчастья как-то увязываются с неразумным походом в степь Игоря Новгород-Северского.
Единственное, что в связи с этим приходит на ум, это события 939–940 гг., о которых есть довольно глухие известия. Князь Игорь в 939 г. пошел войной на Хазарию, взял штурмом хазарскую крепость Самкерц на Дону Обратим внимание: в «Слове…» князь Игорь тоже стремится на реку Дон:
Сядем же, братья, на своих борзых коней,
поглядим в дали синего Дона!
Хочу сложить свою голову
либо испить шеломом Дона!
Последствием Игоревой акции был поход на Русь хазарского полководца Песаха, разорение русской земли в 940 г., обложение ее данью. При сборе хазарской дани князь Игорь и был убит древлянами. Для времени Песахова похода подходят строки поэмы:
Тогда на Руси редко пахари покрикивали,
но часто вороны каркали,
мертвечину деля меж собою…
Для вражеского похода такая ситуация больше подходит, нежели для княжеских усобиц. Как ни жестоки княжеские распри, все же бессмысленного массового истребления населения при них не практиковалось. Могли ограбить, угнать в полон.
Итак, между событиями 939–940 гг. и событиями 1185 г. обнаруживается ряд параллелей. В обоих случаях князь по имени Игорь идет в степь воевать с чуждым, враждебным народом. Его цель — река Дон. Первоначальный успех. Поражение при столкновении с главными силами. Вражеское нашествие и жестокое разорение страны. Остается открытым вопрос: было ли в Восточной Европе какое-либо солнечное затмение около 939 г.?
Не только современники, но и последующие поколения русских людей хорошо понимали, что «Слово о полку Игореве» базируется на событиях времен Игоря Старого. В противном случае трудно понять, почему киевский князь Игорь Рюрикович упоминается в нескольких списках «Задонщины» [158, с. 211–212]. Бесспорно, что «Задонщина» создана под огромным влиянием «Слова…». В сущности, Софроний Рязанец проделал с поэмой конца XII в. нечто подобное тому, что создатель «Слова…» проделал с поэмой или песней 40-х гг. X в. Видимо, во время создания «Задонщины», в конце XIV в., еще была на слуху первоначальная версия «Слова о полку Игореве», где фигурировал Игорь, сын Рюрика. Софроний знал и то, и другое произведение, стало быть, наглядно мог представить себе, как из старинного текста можно сделать новое произведение, чтобы откликнуться на громкое событие своего времени, каким была Куликовская битва.
Можно высказать еще некоторые догадки. В конце «Слова…» есть строки:
«Тяжко тебе, голова без плеч,
зло и телу без головы» —
Русской земле — без Игоря!
Что если эти строки отражают ситуацию, сложившуюся на Руси после убийства Игоря древлянами, описанную и проанализированную выше? Смысл здесь такой: правление Игоря было тяжелым и горестным для страны, но когда князя не стало — ситуация сложилась еще хуже, чреватая развалом государства. В данном случае вполне правомерно сопряжение с Игорем всей «Русской земли», а Игорь 1185 г. был князем не слишком большого княжества, а никак не общерусской фигурой. Может быть, эти слова реально были произнесены Ольгой — вдовой Игоря. На эту мысль наводит то, что в предшествующих строках говорится именно о ней. Древнерусский текст звучит так:
Рекъ Боян на ходы на Святьславля,
Песнотворецъ стараго времени —
Ярославля, Ольгова, коганя хоти…
В.И. Стеллецкий здесь видит одно из самых темных мест поэмы. Но высказывает предположение, что здесь речь идет про княгиню Ольгу [158, с. 211]. Термин «каган» как монархический титул имел хождение в Восточной Европе в X–XI вв. Назваться каганом значило объявить себя правителем сильного независимого государства. Если этот титул принесли в Киевскую Русь аланы Русского каганата, ушедшие на запад после его разгрома, то киевские князья могли считать себя законными наследниками титула, преемниками власти роксоланских каганов. «Хоти» на древнерусском языке значит «жена», «любовница». Наша летописная Ольга — жена кагана Игоря. Наверное, и про нее ходили исторические песни в русской среде, и их исполнял Боян как песни старого времени. Заодно он пел про походы Святослава Игоревича, про времена Ярослава — эпоху расцвета Киевской Руси.
И еще одна догадка, имеющая отношение к теме всей данной работы. В самом конце «Слова…» есть еще несколько совершенно непонятных строк:
Девицы поют на Дунае,
Вьются голоса их через море до Киева.
Объяснения по поводу упоминания реки Дунай, предложенные ранее, меня ни в коей мере не устраивают. Что касается упоминания моря, то о нем вообще все молчат. Выдвигаю предположение: это строки из песни еще праславянского периода, когда предки славян жили на своей прародине. Прародина располагалась на реке Дунай, а морем славяне в то время называли озеро, фигурирующее в письменных памятниках VI в. как Мурсианское. Пение девиц, разумеется, не могло слышаться через озеро, это поэтическая гипербола, а вместо Киева в первоисточнике назывался другой объект.
Такова, в общих чертах, моя концепция происхождения «Слова о полку Игореве». Эта великая поэма — творение не одного автора, а нескольких, причем каждый из них широко пользовался песенным материалом своего времени. В этом смысле поэму можно считать творением народа, причем не только восточнославянского, но и других народов Восточной Европы — дославянских, неславянских, слившихся в единое русское море.
Заключение
В 1972 г. в нашей археологической экспедиции работала молодая женщина-антрополог. Возле ее палатки и в самой палатке лежало большое количество человеческих костей, черепов, болтались связки, гирлянды нанизанных косточек. За этот антураж мы прозвали ее Галочка-Людоедочка. Как-то раз Людоедочка исследовала мой череп и сделала вывод, что он принадлежит к северопонтийскому расовому типу. С тех пор, если требуется узнать, как бы выглядел скиф, окажись он в нашем времени, мне достаточно посмотреть в зеркало. Вот он — скифский облик, донесенный через сотни поколений. Я — восточноевропеец, и в эту почву уходит мое генеалогическое древо на немыслимую глубину. Осознание этого факта всегда порождало желание навести хотя бы относительный порядок в древнейшей истории моих предков, особенно когда стало ясно, что без такого порядка невозможно ответить на вопрос «Откуда есть пошла Русская земля?». За последние сто лет не так уж много людей решались браться за исторические труды обобщающего характера. Позитивистская инерция XIX в. давила на сознание историков XX в., давит и сейчас. Когда стало ясно, что количество работ по частным вопросам достигло критического уровня, я решил сам заняться работой обобщающего характера. Задачу я видел в том, чтобы создать общую модель функционирования и развития индоевропейской языковой общности как системы, частным феноменом которой было возникновение и развитие славянской языковой и этнической подсистемы, а еще более частным — возникновение этноса древних русов и русского языка. Меня интересовал древнерусский этнос, потому что сам я русский. Но совершенно неожиданно для меня созданная модель индоевропейской этноязыковой системы начала указывать на то, что я не имел цели выяснить. Стало ясно, почему скандинавские викинги помещали Асгард на Дону. Откуда стеклянные горы в кельтской мифологии. И вообще, сейчас можно точно указать не только прародину германцев, кельтов, италийцев, эллинов, хеттов, балтов, иллирийцев, славян, фракийцев, но и промежуточные «родины» на пути от прародины к окончательному месту обитания. Если созданная теория предсказывает факты, дотоле неизвестные, — это важный критерий ее истинности. Как теория Д.И. Менделеева позволяла предсказывать неоткрытые элементы, так модель индоевропейской этноязыковой системы позволяет «вычислить» много неизвестных фактов индоевропейского прошлого, а также прошлого народов и языков, с ними плотно контактировавших. В данной работе «вычислены» только некоторые из таких фактов.
Кто-то из читателей скажет, что автор и себя, и свою работу ставит в слишком уж эпохальный ряд. Будет очень хорошо, если добросовестные историки предложенную здесь модель проверят на прочность. Умную критику приятно услышать. Но уже имеющийся у автора опыт заставляет в первую очередь ждать «яростные клики беотийцев».
Возвращаясь к русской теме, по итогам предлагаемой работы сделаю вывод: все связанное с русским духом уходит корнями в очень отдаленные времена, в дославянские, скифские и еще более ранние главы восточноевропейской истории. Взять, к примеру, этноним — русские. Было в восточноевропейской истории множество племен и народов, либо имевших в своем названии корень рос/рус, либо называвшихся именами, калькирующими смысл этого корня. Им обозначались цвета: красный, белый, лазоревый (сине-голубой). «Страна сколотов», «страна сакалиба», «страна Рус», — одно и то же название, связанное с перечисленными цветами. Похоже на мистику, но когда в XVII в. возник российский государственный флаг, в нем присутствовали все три перечисленных цвета. Специалисты по геральдике спорят по сию пору о происхождении сочетания этих трех цветов на флаге, впервые официально появившемся при Алексее Михайловиче, но ответа нет. Гораздо понятнее было бы, если бы тогда подняли темно-красный (рдяный) флаг. Этот цвет тесно связан и с Древней Русью, и с названием Русь. И опять же, такой флаг, только не рдяный, а кумачовый, на время опять вынырнул из глубин истории и стал государственным флагом. В чем тут дело — неизвестно. Может, все-таки «коллективное бессознательное» — реальный феномен истории?
