Евгений Анисимов - Петр Великий: личность и реформы
В переработанном виде эта мысль попала в «Плакат», причем в новой редакции подчеркивалось, что помещики должны присматривать не только за своими крестьянами, но и за соседскими: «Также помещикам и прочим владельцам объявляется, чтоб они для удержания крестьян от побегов имели такое смотрение, ежели кто не токмо о своих, но хотя и о посторонних крестьянах о намерении их к побегу уведают, те б о том немедленно сказывали владельцам их, будет же до того время не допустит, то, собравшись, ловить и посторонним». Одновременно строжайшим образом запрещалось принимать беглых крестьян в тех уездах, где они не были учтены к платежам. Полицейские функции государства в социальной сфере особенно отчетливо проявились при решении вопроса о так называемых «вольных и гулящих». Как известно, законодательство XVII века признавало существование «вольных и гулящих», которыми, согласно Уложению 1649 года, считались те, кто находился вне трех, отчасти дублирующих друг друга, общественных состояний (служилого, крепостного и тяглого). В Уложении говорится, что они – «вольные люди» – «не служилых отцов дети, в государевой службе и в тягле нигде, и в холопех, во крестьянех, и в бобылях ни у кого не бывали». Наличие «вольных и гулящих» людей, из числа которых вербовались служилые, холопы, работные, составляло ту характерную особенность русского средневекового общества, которая стала немыслима при строительстве петровского «регулярного» государства.
Примечательно, что при обсуждении в Палате по составлению Уложения 1700 года статьи о приеме «вольных» людей в крестьяне и бобыли было решено: «Сию статью отставить… для того, что после первого Уложения (1649 года. – Е. А.) вольных опричь церковников, никого нет». После церковной и податной реформы даже о церковниках этого сказать было нельзя, ибо, проводя преобразования, Петр тщательно смотрел, чтобы никто не «избыл» службы, тягла, не оказался без дела. Все усилия законодательства и практики были нацелены на то, чтобы раз и навсегда покончить с сословной, социальной неопределенностью, бестяглостью и неслужением. Если уж согласно петровскому указу 1722 года каждая монашка должна была выучиться прядению или рукоделию «от времени получения о сем указа в два или три месяца без отлагательства», а согласно другому указу все сельские и городские дураки, а «также слепые, и весьма увечные, и дряхлые» должны были платить подушную подать (хотя, как отмечалось в указе, «конечно, действия и пропитания не имеют»), то понятно, что участь «вольных и гулящих» была предрешена.
Категории «вольных» не было места в сословной структуре петровского государства. Их стали попросту приравнивать к беглым, уголовным элементам и в соответствии с этим преследовать. Особенно последовательно принцип такой политики реализовывался в ходе податной реформы. Все подданные должны были быть включены либо в службу, либо в тягло, а кто был негоден к службе и тяглу – определялся в богадельню, «только чтоб… без дела и в гуляках не были». Так писалось в указе об освидетельствовании мелких служилых людей. Принцип этот действовал и применительно к другим сословиям. Так, в указе о пересмотре штатов подьячих по всей стране отмечалось, что не попавшие в штаты канцелярий служащие должны быть причислены в оклад и выбрать себе любое занятие, «токмо б безокладны и втуне в гуляках не осталось». Негодным к службе и отставным солдатам также было предписано, «чтоб никто из них в гуляках не был, а определяли в другие службы или к кому в дворовое услужение». Подобным же образом решалась и судьба «нештатных» церковников, бывших холопов.
Меры по борьбе с «вольными» были распространены и на нищих. 6 апреля 1722 года Петр «изволил разсуждать, дабы учинить нищих во всех местах ловить, а кто их будет держать или оные х кому пристанут, с таких имать штраф». В опубликованном после этого «разсуждения» указе говорилось: «Смотреть накрепко, дабы по прежним указам бродящих нищих не было. А ежели где таковые явятся, и таких ловить и приводить в Полицмейстерскую канцелярию, а из оной молодых на урочные годы употреблять к казенным работам, а старых – отсылать для определения в гошпиталь, в Синод, а к кому оные пристают, и с таковых имать штраф». По этому и другим указам производились массовые облавы на «юродивых», «дураков», «сирых и убогих», нищих и им подобных, как бы сейчас сказали «бомжей» – стыдливый эвфемизм старинного термина «бродяга». Например, в январе 1724 года проводивший ревизию душ в Нижнем Новгороде поручик Тимофеев докладывал начальству, что им с нижегородского кружечного двора (то есть из кабака) взяты «голые, которые допросами показали, что они в поголовных скасках нигде не написаны», и их разослали «на прежние жилища» для определения в оклад или в богадельню. Речь идет о пьяницах-забулдыгах, пропивших все до нитки и живших до теплой погоды в кабаках, благо они практически не закрывались.
Поручик Тимофеев действовал согласно правительственным решениям о ликвидации нищенства и бродяжничества. 3 июня 1724 года был подготовлен указ о грандиозной полицейской акции по учету и переписи нищих всей страны. Акцию предполагалось провести в один день – 1 октября – во всех местах, «где есть старые, больные и увечные нищие и сироты, как мужеска, так и женска полу, которые были в богадельнях и в гошпиталях, и сверх тех, которые явятся такие ж больные и увечные, которые работами пропитать себя не могут, а ни к кому не приписаны, и в подушной оклад не положены». А чтобы эта акция не стала заранее известна в народе, до 1 октября вскрывать конверт с указом губернаторам и воеводам категорически запрещалось, а по вскрытии «переписывать бы начали все вдруг того ж дня, как распечатают». Государство, как видим, успешно исполняло предписание регламента Главного магистрата: «полиция… призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих, защищает вдовиц, сирых и чужестранных по заповедям Божиим».
В целом «вольные и гулящие» рассматривались как инородное тело в общественном организме, представляющее социальную опасность. При освидетельствовании церковников от ревизоров требовалось «всемерно смотреть, чтоб из них гулящих и подлогом отнюдь нигде не было… Понеже от таковых, которые шатаются без служеб государственной пользы надеятися немочно, но токмо умножается воровство». Здесь и заключено то главное, ради чего был устроен «перебор людишек» при Петре, – приложить к каждому человеку критерий государственной пользы и в соответствии с ним оценивать человека, меняя при необходимости его статус.
Борьба с «вольными и гулящими» стала частью целой системы борьбы с бегством. Естественно, что эта борьба имела давние традиции еще в допетровский период. Но мы опять не можем не отметить многих количественных и качественных перемен, происшедших в ходе реформ и в связи с ними. Суть перемен состояла не только в усилении практических мер по борьбе с побегами, но в изменении подхода законодателя к оценке этого распространенного социального явления. Как писала Е. И. Заозерская, «под бегством стали подразумевать вообще уход без разрешения всех тех, кто находился в тягле или крепостной зависимости, а в таком положении была вся масса крестьянства и посадского населения, особенно со времени введения подушного обложения. Так как подобный уход, по мере его роста, задевал фискальные интересы феодального государства и интересы господствующего класса, он все более инкриминировался, что и выражалось самим названием „бегство“, „беглый“, то есть нарушитель порядка. Сами же виновные лица обычно называли акт ухода словами „сшол“, „сошел“, „ушел“». Как отмечает исследователь, эти термины как бы подчеркивали момент передвижения крестьянина без того одиозного характера, которое придавалось термину «беглый», «бежал» и т. д.
Столь расширительное толкование бегства отражало новое направление политики, ставшее преобладающим во времена оформления «регулярного» государства Петра, точнее – с начала податной реформы, подушной переписи и ревизии, использованных, как мы видели, для наведения нового социального порядка в стране, в том числе и для борьбы с бегством.
Здесь выделим самый важный момент. В XVII – начале XVIII века борьба с бегством велась с помощью отправки в места расселения беглых специальных экспедиций так называемых «сыщиков» (вспомним, с чего началось восстание Булавина), которые, прибыв в определенный район, вылавливали беглых, преимущественно владельческих, крестьян и отправляли их на прежнее место жительства. Подчас сами владельцы беглых крестьян были вынуждены заниматься сыском и, найдя, подавать властям челобитные с требованием содействовать возвращению беглых. В годы Северной войны правительство не имело возможности уделять этому много внимания. Кроме того, потребность в рабочих руках на заводах, стройках, в армии и на флоте приводила к тому, что власти смотрели на бегство сквозь пальцы. Тем выразительнее кажутся перемены в политике правительства Петра начиная с 1721 года, когда был издан ряд законов, ужесточивших борьбу с бегством по сравнению с предшествующим периодом. Особенно важен закон от 1 февраля 1721 года, разработанный при активном участии самого царя. Им устанавливался четкий срок для вывоза всех беглых: полтора года с момента опубликования указа. Был резко расширен контингент тех, кого считали беглыми, – к их числу были отнесены зятья беглых, даже если сами по себе они ниоткуда не бежали и жили отдельно от тестя. Этой нормы, кстати, не знало право XVII века. Указ вдвое увеличивал штраф за невывоз беглых в срок и вводил телесные наказания и ссылку на галеры старост и приказчиков, виновных в утайке беглых.
