Лоуренс Рис - Освенцим: Нацисты и «окончательное решение еврейского вопроса»
Руди Бир19 и его семья также вернулись домой, в Данию, и обнаружили, что их квартира находится в «безупречном» состоянии. Все то время, пока их не было, друзья вносили за них арендную плату. «Возвращение оказалось просто замечательным, – вспоминает он, – создавалось впечатление, что нас ждали». Худшее, что он может назвать, – это проблемы в семье его жены. Они забыли в квартире сырую утку, и 18 месяцев спустя, вернувшись домой, обнаружили утку на месте, но почти полностью разложившуюся. С того момента его теща больше никогда не ела утку.
Как правило, по возвращению датские евреи жили намного лучше, чем польские или словацкие евреи, и причины этого, в основном в сложившейся ситуации. Евреи, пытавшиеся заново организовать свою жизнь в странах, теперь занятых Советским Союзом, оказались перед лицом практически невыполнимой задачи – попытаться вернуть себе собственность в новой политической системе, которая проповедовала полную национализацию и старалась не допускать того, чтобы дома и фабрики оказывались в личной собственности, как было до войны. Не-евреи, въехавшие в дома или квартиры, стоявшие пустыми, когда евреев насильственно депортировали, теперь могли просто сказать, что это – государственная собственность, и они ее арендуют (как произошло, когда Фриды попытались вернуть свой ресторан в Словакии). Разумеется, многие не-еврееи в этих странах не хотели вспоминать о том, как они вели себя во время нацистской оккупации и преследования евреев; кроме того, учитывая масштабы убийств, немногим евреям вообще удалось вернуться домой, и поднимать подобные вопросы было просто некому. Желание советской власти изобразить нацистскую кампанию геноцида как направленную исключительно против тех, кто выступал «против фашизма», также сыграло на руку желанию многих не-евреев в Восточной Европе вымарать травмирующие события «окончательного решения еврейского вопроса» нацистами из своей истории. Щекотливых вопросов оказалось просто слишком много, чтобы на них отвечать.
Пример за примером в этой истории демонстрируют, как тяжело большинству идти наперекор преобладающим культурным традициям. Йошо, старый друг Вальтера Фрида, повернулся к нему спиной не потому, что самостоятельно принял такое решение, а потому, что изменилась окружающая его культура – как в результате прибытия советских сил, так и вследствие присутствия после войны тех немногих евреев, кому все же удалось возвратиться домой, и кто самим своим существованием напоминал всем о том прошлом, которое многим хотелось позабыть. Выбор есть всегда, но плыть по течению гораздо легче. И если это течение, в итоге, несет к антисемитизму и гонениям, то так тому и быть.
Датчане, с другой стороны, с такими трудностями не сталкивались. Поскольку они чувствовали, что осенью 1943 года, перед лицом совершения попытки депортации, вели себя безупречно, то возвращение датских евреев после окончания войны стало событием, достойным грандиозного праздника, а не забытья. С экономической, политической, возможно, даже нравственной точки зрения, сразу после войны было проще быть датчанином, чем поляком или словаком. Я вовсе не хочу сказать, что жизнь для евреев, вернувшихся в свои бывшие дома в странах Западной Европы, всегда была легкой – ни в коем случае. Несмотря на работу Американского еврейского объединенного распределительного совета и средств на возмещение ущерба, выплаченных Федеративной Республикой Германия Израилю через Люксембургское соглашение в 1950-х гг., многие евреи так и не получили причитающиеся им суммы. Борьба за надлежащую компенсацию и возмещение убытков продолжается, разумеется, и по сей день.
В то время как пережившие нацистское преследование попали в совершенно разные ситуации уже после окончания войны, их преследователи из СС с момента капитуляции Германии точно знали, что оказались на грани ареста и судебного преследования. И точно так же, как стремился скрыть свое прошлое Рудольф Хесс, Оскар Гренинг20, намного менее значительный винтик в машине Освенцима, пытался последовать его примеру. В 1944 году его ходатайство о переводе в пограничные войска, наконец, удовлетворили, и он поступил в распоряжение подразделения СС, сражавшегося в Арденнах. Он успел получить ранение, пролечиться в полевом госпитале и вернуться в строй, прежде чем подразделение сдалось британцам – это произошло 10 июня 1945 года. Как только они оказались в плену, британцы вручили им всем анкеты. Тогда-то Гренинг и понял, как он выражается, что «причастность к работе концентрационного лагеря Освенцим вызовет негативную реакцию», и потому он «попытался не привлекать к этому внимания». И он написал в анкете, что работал в Главном административно-хозяйственном управлении СС в Берлине. Он поступил так не потому, что его внезапно охватил стыд из-за событий в Освенциме, но потому, что «победитель всегда прав, и мы понимали, что то, что произошло там [в Освенциме], не всегда соответствовало правам человека». Гренинг по-прежнему считает: «время, проведенное мной в качестве военнопленного, стало последствием моего членства в «Ваффен-СС», которую задним числом назвали преступной организацией. Вот так я и узнал, что, сам того не подозревая, был членом преступной организации».
Вместе с остальными эсэсовцами он оказался заключен в старый нацистский концентрационный лагерь, что было «не очень приятно – своеобразная месть виновным». Но жизнь улучшилась, когда, в 1946 году, его перевели в Англию. И уже здесь, вынужденно став чернорабочим, он вел «очень комфортную жизнь». Он хорошо питался и зарабатывал достаточно на остальные потребности. Он стал петь в хоре Ассоциации молодых христиан, и в течение четырех месяцев разъезжал по Англии и Шотландии, участвуя в концертах. Он исполнял немецкие религиозные гимны и английские народные песни, такие, как «Влюбленный и его девушка», благодарным британским слушателям, которые спорили за право предоставить ночлег одному из немцев, дать им возможность сладко поспать и вкусно поесть.
В 1947 году, когда его, наконец, освободили, и он вернулся в Германию, то обнаружил, что, как член СС, не может занять свою прежнюю должность в банке, и потому согласился на работу на стекольном заводе и начал долгий путь наверх по служебной лестнице. Он и дальше старался не привлекать «неуместного внимания» к своей работе в Освенциме, и, более того, настаивал на том, чтобы его близкие тоже вытерли эти воспоминания из своей памяти. Однажды, вскоре после возвращения в Германию, он сидел за обеденным столом с отцом и родителями жены, и «они сделали какое-то глупое замечание об Освенциме», намекая на то, что он «потенциальный или настоящий убийца». «Я взорвался! – говорит Гренинг. – Я ударил кулаком по столу и сказал: «Это слово и эта ситуация никогда, никогда больше не должны упоминаться в моем присутствии, иначе я съеду!» Я говорил довольно громко, и ко мне прислушались, и больше никогда об этом не упоминали». Таким образом, семья Гренинга устроилась на прежнем месте и начала строить свое будущее в послевоенной Германии, наслаждаясь плодами немецкого «экономического чуда».
Послевоенные годы также увидели создание государства Израиль и, как следствие, согласованные действия хорошо финансируемых и хорошо организованных сил безопасности по розыску нацистских преступников. Их самой известной успешной операцией стал арест Адольфа Эйхмана в Аргентине, его последующая тайная транспортировка в Израиль и суд в Тель-Авиве в 1961 году. Моше Тавор21 был членом той группы израильской службы безопасности, которая захватила Эйхмана. Но, хоть он и гордился результатом спецоперации, о которой объявили на весь мир, с его точки зрения, гораздо более важным итогом работы стала секретная «месть», которую он осуществил в первые послевоенные месяцы.
В 1941 году, в возрасте 20 лет, Моше Тавор вступил в британскую армию, а впоследствии перешел в Еврейскую бригаду, где служили 5 тысяч еврейских солдат под командованием бригадного генерала Эрнеста Бенджамина, канадского еврея. Их войсковой эмблемой была Звезда Давида – сейчас она изображена на флаге государства Израиль. Евреи из Палестины впервые стали служить в британских войсках в 1940 году, а в 1942 году Палестинский полк уже сражался в Северной Африке. Но долгие годы в правительстве Великобритании существовало сильное неприятие, особенно со стороны Невилла Чемберлена, формирования отдельной части, состоящей исключительно из евреев. Уинстон Черчилль оказался намного терпимее в этом отношении, и в 1944 году Еврейская бригада, наконец, была сформирована.
Во время продвижения с боями по северной Италии и сразу после окончания войны Моше Тавор и его товарищи все больше узнавали о том, что евреям приходилось терпеть от нацистов. «Мы были в ярости, – просто говорит он. – И многие из нас почувствовали, что нашего участия в войне недостаточно». И Моше Тавор с товарищами стали думать, как можно «отомстить» немцам. Во-первых, по его словам, они использовали все свои связи в военной разведке и еврейских организациях, чтобы получить список имен немцев, которые, предположительно, тем или иным образом были причастны к убийствам евреев. Затем они замаскировали свои машины: закрасили Звезду Давида, а на ее месте нарисовали опознавательные знаки не-еврейских подразделений, и надели нарукавные повязки британской военной полиции. Закончив всю эту подготовку, они стали подъезжать к домам подозреваемых преступников и забирать их для «допроса»: «У тех не возникало никаких подозрений, – говорит Тавор, – ведь они не знали, что мы из Еврейской бригады – они думали, что мы британские солдаты. Мы просто забирали их, одного за другим, и они не оказывали нам никакого сопротивления. И с тех пор они уже больше ничего не видели. Они больше никогда не видели своего дома».
