Борис Ельцин - Президентский марафон
Часть площадей - их "Горбачев-фонд" сдавал в аренду - мы действительно передали другому учреждению, гуманитарному университету, но не по политическим соображениям. Сотрудники говорили, что аренда необходима, чтобы зарабатывать деньги для фонда. Но коммерческое использование площадей "Горбачев-фонда" противоречило сути указа.
Я знаю, что за прошедшие девять лет после своей отставки Михаил Сергеевич укрепил в глазах мировой общественности свою репутацию мудрого политика, свою популярность как человека, сломавшего "железный занавес".
Не раз и не два на мой стол ложились докладные записки: Горбачев вовсю критикует за рубежом, в своих книгах и в поездках, политику новой России, пытается набрать очки за счет критики Ельцина. Были люди, которые подталкивали меня к тому, чтобы я "наказал" Горбачева. Но все подобные разговоры я довольно жестко пресекал.
... Хотя первые несколько лет после его отставки, откровенно говоря, справиться с собой было нелегко. Внутри все кипело, когда я слышал о том, что говорит Горбачев за границей обо мне, о наших внутрироссийских делах.
Парадокс ситуации состоял в том, что единственным гарантом неприкосновенности Горбачева был... только я. Сделать Михаила Сергеевича в глазах общества козлом отпущения, политическим "преступником номер один" было в то время легче легкого. Многие демократы "первой волны" не могли простить Горбачеву его метаний, его шараханий из стороны в сторону. Тогда казалось, что для народа он олицетворял номенклатурное партийное зло, в нем видели средоточие всех наших бед, кризисов. Наконец, обычная аппаратная логика заставляла свалить на предшественника грехи прошлого. Словом, внутри страны это была одна из самых непопулярных фигур.
... И все-таки каждый раз я заставлял себя усилием воли справиться с нахлынувшими чувствами, забыть о наших личных отношениях. (Не хочу здесь касаться этой темы, поскольку о том, как Горбачев преследовал меня за критику, как потом пытался помешать каждому моему политическому шагу, я уже подробно говорил в предыдущих своих книгах.)
Я прекрасно понимал, что, несмотря на наши взаимные обиды, возможность для Горбачева жить своей жизнью, говорить все, что он хочет, участвовать в президентской кампании 96-го года для всей России, для новой демократии важна не менее, чем для самого Михаила Сергеевича.
Когда после 96-го года мои помощники принесли мне на подпись приглашение Михаилу Сергеевичу на очередное торжественное мероприятие в Кремле, я вдруг впервые почувствовал, что привычного протеста в душе не нахожу. Напротив, почувствовал облегчение, подумал, что нам будет о чем поговорить.
Ближе к концу второго президентского срока я окончательно понял, что был прав, когда сдерживал свою обиду, не давал волю эмоциям. Обида и эмоции прошли, а цель была достигнута. Мы хотели создать прецедент открытой, раскованной, спокойной жизни экс-главы государства - и мы его создали. Впервые в российской истории. Создали, несмотря ни на что.
... Однако Михаил Сергеевич ни разу (до инаугурации Путина) не откликнулся на мое приглашение. А ведь прошло почти восемь лет, как мы не видели друг друга. Восемь лет!
Последний контакт нашей семьи с Горбачевым произошел при известных печальных обстоятельствах. Умерла Раиса Максимовна...
Я не знал, стоит ли мне ехать на похороны. Очень хотелось выразить свое сочувствие, но в то же время понимал - мое присутствие может вызвать лишние эмоции, добавить горечи. На похороны поехала Наина. С Горбачевым она пробыла почти час, и встреча эта после долгого перерыва была искренней, человечной.
Сегодня изменилось общественное мнение в отношении Михаила Сергеевича. Горбачеву простили многое. Тем более после безвременной кончины Раисы Максимовны, когда простые люди впервые за много лет испытали к бывшему главе государства обычные, теплые чувства - сочувствие, понимание.
Наверное, естественно, что когда обдумывал свое решение об отставке, пытался понять: что будет со мной после ухода?
Как будут относиться ко мне?
Иллюзий не было - любить, обожать не будут. Были даже такие сомнения: а когда появлюсь после отставки на публике, в театре - не освищут ли?
Ясно, что через какое-то время многое из того, что я делал, будет понято людьми. Но сразу после отставки, когда по старой русской традиции обычно на ушедшего сваливают все беды, все грехи - как я буду чувствовать себя, как жить?
Чем закончились те мои декабрьские сомнения, размышления, порой мучительные, - вы уже знаете.
В первые недели и месяцы, пока Владимир Путин находился у власти, было, с моей точки зрения, одно довольно спорное решение. О нем я хочу вспомнить именно в связи с размышлениями об уходящем президенте. Я говорю о гарантиях, которые он предоставил мне.
Я никогда никого не просил об этом. Всегда наотрез отказывался обсуждать эту тему. Ко мне не раз приходили переговорщики из Думы, в том числе представители компартии, просили "посоветоваться" по поводу закона о гарантиях, предоставляемых ушедшему президенту, но я всегда
говорил: "Хотите принимать? Принимайте. Я здесь ни при чем".
Закон так и не был принят.
... Мне потом Волошин объяснил, что на срочном выпуске указа настояли юристы из администрации; они считали, что ждать принятия закона в Госдуме нельзя, ибо в правовом поле образуется дыра, а такое понятие, как юридический статус ушедшего со своего поста президента, временных дыр не терпит. Как это прописано в Конституции, в случае отсутствия закона президент обязан заполнить правовой вакуум своим указом. 31 декабря президент ушел в отставку, закон отсутствовал... Но тем не менее даже ради этих высоких юридических материй не стоило торопиться. Хотя по-человечески я Путина понять могу.
Кстати говоря, и у нас в стране, и в мире о содержании указа ходит много нелепых слухов, толкований: будто бы все члены моей семьи освобождены от любой юридической ответственности перед законом. Будто бы указ о гарантиях предоставляет Ельцину какие-то немыслимые привилегии. Ну и главная нелепость: будто указ - это сделка между Ельциным и Путиным. Он мне дает неприкосновенность, а я ему за это освобождаю раньше времени Кремль.
Последний тезис про сделку комментировать не буду. Из-за его полной абсурдности. Никакой указ никакой неприкосновенности обеспечить не может. Только человек глубоко наивный, ничего не понимающий в политике может поверить, что указы или законы могут что-то гарантировать бывшему лидеру страны.
Будет общество нездоровым и озлобленным, оно обязательно найдет виновного в своих бедах, и тогда Ельцина обвинят во всех смертных грехах. И тут не то что указ - никакой закон не поможет.
Если же страна будет развиваться демократически, цивилизованно, а я уверен, именно так и произойдет, само здоровое общество и будет главным гарантом неприкосновенности президента, ушедшего в отставку.
Теперь о самом указе. Вот как звучит этот пункт о неприкосновенности: "Президент Российской Федерации, прекративший исполнение своих полномочий, обладает неприкосновенностью... не может быть привлечен к уголовной или административной ответственности, задержан, арестован, подвергнут обыску, допросу либо личному досмотру... "
На членов моей семьи иммунитет не распространяется. Никаких юридических препятствий к тому, чтобы расследовать любое дело, относящееся к окружению президента, не существует. Это миф, созданный прессой.
В указе речь идет о некоторых обычных, я бы сказал, служебных, гарантиях, которые дает государство президенту.
Это право на автотранспорт и на охрану, право пользоваться специальными залами для официальных лиц и делегаций на вокзалах и в аэропортах, право пользоваться правительственной связью. Есть в указе пункт о государственной даче, которая предоставляется президенту в пожизненное пользование. Есть пункт о медицинском обслуживании. Словом, ничего сенсационного.
Впрочем, тогда, в конце декабря, я об этом указе ничего не знал и думал совсем о другом.
Если говорить лаконично, я думал о том, что ждет меня и всех нас за той датой - 31 декабря. Какая жизнь?
ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
Первые дни января 2000 года меня сопровождало какое-то удивительное настроение.
Как будто попал в другую жизнь.
Я почти физически ощущал: с плеч упала безумная тяжесть всех последних недель, месяцев, лет. Передать это словами невозможно. Никакой депрессии, пустоты, которой так боялся и к которой себя исподволь, заранее пытался готовить, не было и в помине. Совсем наоборот - положительные эмоции, хорошее, ровное настроение.
1 января к нам в гости пришли Владимир Путин с женой Людмилой.
... Я за все эти дни, которые прошли после отставки, услышал очень много приятных слов. Даже слишком много. Столько мне сразу никогда не говорили.
И новогодний тост Владимира Владимировича, конечно же, помню.
