Александр Мясников - Я лечил Сталина: из секретных архивов СССР
Еще одно впечатление, идущее вразрез с обычным: погода в Англии даже осенью (мы были в сентябре) может давить вас солнцем не хуже, чем в Сочи (за все 10 дней пребывания не было ни одного дождя), стояла теплынь. А вернулись мы домой через Ленинград и от Ленинграда поездом, так как над Москвой стояли свинцовые тучи, лил холодный дождь, и «Внуково» не принимало.
Второй раз я был в Англии в 1963 году на международном конгрессе по питанию в Эдинбурге, ездил я вдвоем с З. А. Бондарь. На небольшом пустынном аэродроме никто не встречал, нас довезли до центра японцы (тоже прибывшие на съезд). В городе мы нашли оргкомитет, меня направили в общежитие. З. А. устроили в частном доме (пансион). В общежитии для студентов никого не было (были еще вакации - хотя конец сентября), в маленькой комнате помещалась лишь койка, столик, шкаф. Уборная общая. Утром давали обычный английский брекфест, вечером чай с печеньем. Было просто. Обедали в столовой университета. Конгресс был сложным: не только для медиков, но и для химиков, специалистов по питанию и т. п. Все же было много весьма интересных докладов. Мой доклад «Витамины и атеросклероз» прошел удачно; он был программным, поэтому я даже получил гонорар, 20 фунтов, что позволило участвовать в платном банкете и разных поездках (я платил и за З. А.).
Эдинбург красивый город - он основан еще в VII веке Эдвином (в честь кого и назван сам город); с горы прекрасный вид на центр города, на Princess Street с памятником Вальтеру Скотту. Эдинбургская национальная галерея весьма богата произведениями лучших мастеров мировой живописи. Особенно привлек мое внимание Гойя - El Medico (врач в красной тоге приготовляет лекарства - книги, таз с каким-то снадобьем - великолепно лицо и особенно руки врача), хороши и другие испанцы - Веласкес, Эль Греко, а также Рубенс. Очаровательнейший Ван Гог, весенний пейзаж Арля, удивительный по ощущению радости, нежности (как многообразна натура художника!). Был дома у одного из организаторов конгресса - профессора Оливера (я его встречал раньше на других конференциях и его милую жену - у них четверо детей, старший сын собирает марки и был рад получить русские). Там были и другие специалисты по атеросклерозу - Кисе, Кинзер, Кричевский, Броун-Стюарт.
Конгресс был сложным: не только для медиков, но и для химиков, специалистов по питанию
Съездили мы и в соседний Глазго; блеск магазинов, отличные улицы и все такое. Особенно понравились парки около Университета, там же памятник Гарвею, открывшему кровообращение. Когда бродишь по незнакомому городу - а именно надо ходить пешком, - испытываешь особое чувство нового. Одно из несомненных удовольствий жизни. Но как много на свете людей! Как много обширных городов, в каждом из которых своя, сложившаяся веками жизнь да и столько живет индивидуальных жизней с их любовью, заботами, радостями, успехами, несчастьем; наконец, все-все умирают и живут другие, а потом эти умирают и живут другие и т. д. Это, конечно, философия дурацкая, но приходит в голову. В Эдинбурге два года тому назад была с туристами-медиками моя жена Инна. Мне было приятно проходить мимо той большой гостиницы у вокзала на главной улице, в которой она останавливалась. Мне даже по временам казалось, что в ней, этой гостинице, что-то осталось мне родное. Вот когда - издалека - иногда находит на вас нежность к своим. Вообще за границей я могу быть обычно с хорошим настроением только две недели - позже начинает брать скука по дому. В гостях хорошо - дома лучше. И это относится как к стране, так и к семье. Летишь домой со смешанным чувством: а) не случилось ли там чего? б) какие там новости, события; в) сколько буду рассказывать! Наконец; г) везу подарки. Для этого последнего надо, конечно, суметь потратить свои маленькие деньги, оставшиеся от еды, на что-то, которое должно вызвать радость, возможно, что женщины ждут то, что можно красиво надеть. На этот раз я, впрочем, истратил 9 фунтов на себя, а именно купил очень интересную книгу о новом русском искусстве (о нашем «авангарде», то есть левых художниках), блестяще написанную молодой и умной англичанкой.
И в Бельгии я был дважды.
В первый раз на III международном конгрессе по кардиологии в 1958 году. В состав делегации входили Парин, Горев, Вовси, Василенко и мн. др. Мы приехали никому неизвестные, как бедные родственники. В программе наших докладов не было, их заявили слишком поздно (да и состав делегации был фиксирован только перед отъездом - все на правах туристов). На открытии мы где-то скромно поместились, как вдруг - откуда ни возьмись - Пол Уайт! Он обнял меня, Парина, повел в президиум и т. п. Появились и другие американцы, в том числе знаменитый Курнонд (автор катетеризации сердца, лауреат Нобелевской премии), Киис, Эндрюс. Потом они приглашали нас на обеды, мы им дарили матрешек, они смеялись. Доклады наши были приняты на одну из секций, состоялись в конце конгресса, при малой аудитории, без особого успеха. Пожалуй, только Вовси сделал доклад на уровне и притом на прекрасном немецком языке, а Нестеров из Воронежа молол (на том же, но очень скверном языке) какую-то непонятную чушь об опухолях сердца - для чего - неизвестно. В честь конгресса был дан в Palais des beaux arts концерт (в программе Шуберт, Брамс и «Жар-птица» Стравинского), в королевской ложе сидела старая Елизавета. В заключение был банкет; я сидел между двумя дамами, с одной из них (профессор Падмаватти из Нью-Дели) должен был изъясняться на английском, с другой (женой профессора Судье из Парижа) на французском, а когда плохо знаешь несколько языков, они создают в голове такую смесь, что становишься самому себе смешон и жалок. Я еще удивлялся деликатности господ иностранцев, вынужденных терпеть в условиях светского, высшего уровня - за ужином в строго вечерних туалетах - беспомощное косноязычие ученых из России. Но я скорее шучу: ведь они-то обычно по-русски не знают ни слова! К тому же постепенно положение меняется, и мы уже можем поддерживать разговор.
Доклады наши были приняты на одну из секций, состоялись в конце конгресса, при малой аудитории, без особого успеха
Бельгия - маленькая страна, но обладает большими сокровищами искусства. Еще в Брюсселе его не так много: музей, обладающий отличными полотнами Рубенса, а особенно старых нидерландцев, все же не производит большого впечатления. Сам Брюссель - приятный город: он соединил в себе черты современной столицы и старого города. Наибольшее впечатление производит замечательная ратуша (Hotel de ville) - изящное готическое здание, а также расположенный против него музей города (раньше - Maison du roi) с аркадами в первом и втором этажах, да и сама прямоугольная площадь между ними - прелесть, в том числе и в утренние часы, когда она занята под разноцветную базарную торговлю, или вечером, когда она чиста, пустынна, а старинное здание залито огнями. Фигура мальчика, писающего на вас на одной из углов старых улиц, на меня не оказала умилительного впечатления. Громадный Дворец правосудия - здание скорее безобразное (в каком-то египетско-ассирийско-вавилонском стиле). Хороши улицы, дома которых вытянуты в длину на 4 этажа и стиснуты между собой, узкие, всего в два-три окна в ширину. Я и восхищался этими домами до тех пор, пока не увидел их более красивыми и старинными в Геате и других городах Бельгии.
План Брюсселя своеобразен - вокруг города идет широкий проспект, наподобие нашей Садовой улицы, а к центру идут радиусы; по периферии города мне понравились пяти-шести- или восьмиугольные маленькие площади, как звезды, собирающие лучи улочек. В одном из парков - рядом с королевским дворцом где-то на боковой аллее - стоит заброшенная маленькая статуя Петру Великому.
В дни нашей поездки на III конгресс кардиологии еще продолжалась Международная выставка. Наш павильон, а также Польши публике очень нравились. Мне, впрочем, показалось, что слишком много даем там науки и еще чрезмерно раздуто «материнство и младенчество» - например, ясли (которые европейцы скорее отталкивают - вот, дескать, подтверждаются суждения о том, что при коммунизме семьи не будет!). Поэтому веселее в Американском павильоне, где красотки показывали новые моды. На выставке был организован павильон «50 лет мирового искусства». Наши картины, исторические, бытовые и т. п. в устаревшей манере соцреализма, почти не привлекали зрителей, за исключением превосходных полотен Дейнеки, в том числе и революционного содержания (подлинное искусство может покорять, несмотря на классовые расхождения). Но и среди западноевропейских и американских картин были плохие: весь субреализм мне показался противным - плывут по реке части трупа человека или лошади и т. п. Красив лишь кубизм и полный абстракционизм - линии, пятна, краски в волшебных, как музыка, сочетаниях (но это искусство - широкое поле для шарлатанства, а потому хорошо в нем только немногое). Понравились мне чудные Дюфи (детски чистые и наивно поэтические), а также композиции Villon (в которых наименование вещи, данное автором, конечно, вызывает только восклицание: «Не похоже!») или сады Кlee (просто сочетание каких-то размытых разноцветных прямоугольников) и т. д.
