Андрей Пауль - Балтийские славяне. От Рерика до Старигарда
В 1218 году сын Прибислава Генрих Борвин I перевёз останки отца из Люнебурга для захоронения в новом Доберанском монастыре, ставшим с тех пор семейной усыпальницей мекленбургских князей. Склеп Прибислава сохраняется и доступен для посетителей Доберанского монастыря до наших дней. Надпись на памятной табличке в честь последнего независимого князя ободритов гласит:
Здесь покоится с Богом
ПРИБИСЛАВ
божьей милостью
владыка Мекленбурга,
князь вендов,
последний король ободритов,
христианский родоначальник князей мекленбургских,
основатель Доберанского монастыря,
умерший в Люнебурге 30 декабря 1178 года,
захороненный здесь в году 1219
Сложно сказать, как долго сохранялся славянский язык в Мекленбургском княжестве и в более западных бывших ободритских провинциях. Уже в середине XII века Вагрия начала активно заселяться немецкими колонистами. Под 1139 годом Гельмольд упоминал, что «обычно государи охраняют славян, чтобы увеличить свои доходы» (Гельмольд, I, 56), такой же смысл он вкладывает и в уста осаждавших во время крестового похода на славян вассалов Генриха Льва: «Разве земля, которую мы разоряем, не наша земля, и народ, с которым мы воюем, не ваш народ? Почему же мы оказываемся врагами самим себе и сами уничтожаем доходы свои? Разве этот удар не падает и на головы повелителей наших?» (Гельмольд, I, 65). На первый взгляд, истреблять славянское население завоёванных территорий саксонским правителям действительно не было выгодно: доход приносила не сама земля, а возделывавшие её люди. Тем не менее, сообщается и об опустении некоторых славянских областей в результате исхода населения после завоевания или вытеснения его оттуда колонистами. Так, крепость Плуне была разрушена, а славянское население её уничтожено в 1139 году.
Памятная доска перед саркофагом Прибислава в Доберанском монастыре
Вместе с тем, Гельмольд сообщает, что, в то время как Полабье было заселено вестфальцами, разные области Вагрии заселялись колонистами из разных областей (Даргунская – вестфальцами, Утинская – голландцами, Сусле – фризами), а некоторые остались славянскими (северные приморские области, включая Старигардскую и Лутилинбургскую), плуньская земля осталась незаселённой колонистами. В 1156 году на месте славянской крепости Плуне был возведён уже новый, немецкий город. «И ушли славяне, жившие в окрестных селениях, и пришли саксы и поселились здесь. Славяне же постепенно убывали в этой земле» (Гельмольд, I, 83). Также сообщается и об исходе славян или вытеснении их из своих земель после крестового похода и в подконтрольных Альбрехту Медведю землях: «Теперь же, когда бог одарил герцога нашего и других государей счастьем и победой, славяне частью перебиты, частью изгнаны, а сюда пришли выведенные от пределов океана народы сильные и бесчисленные и получили славянские земли, и построили города и церкви, и разбогатели сверх всякой меры» (Гельмольд, I, 88).
Уходить со своей земли, кроме войн и насильственной христианизации, славян заставляли и большие подати новых саксонских правителей. Описание этого бедственного положения славян в новых саксонских графствах Гельмольд вкладывает в уста князя вагрского Прибислава, укоряющего старигардского епископа:
Когда он [епископ] закончил свою речь к народу, Прибислав сказал с согласия остальных: «Твои слова, достопочтенный епископ, – божьи слова и ведут нас к спасению нашему, но как вступим мы на этот путь, когда мы опутаны столь великим злом? Чтобы ты мог понять мучение наше, выслушай терпеливо слова мои, ибо народ, который ты здесь видишь, это – твой народ, и справедливо будет нам раскрыть пред тобой нужду нашу. И тогда ты сам посочувствуешь нам. Ибо государи наши так жестоко поступают с нами, что из-за платежей и тягчайшей неволи смерть кажется нам лучше, чем жизнь. Вот в этом году мы, жители этого маленького уголка, уплатили тысячу марок герцогу, потом столько-то сотен марок графу, и этого еще мало, ежедневно нас надувают и обременяют вплоть до полного разграбления. Как приобщимся мы к новой вере, как будем строить церкви и примем крещение, – мы, перед которыми ежедневно возникает необходимость обращаться в бегство? Но если бы было такое место, куда мы могли бы убежать! Если мы перейдем Травну, там такое же несчастье, если пойдем на реку Пену, и там все так же… На что епископ сказал: «Если князья наши до сих пор плохо обходились с вашим народом, то это неудивительно, ибо они полагают, что совершают не такой уж большой грех по отношению к язычникам и тем, кто живет без бога. Почему вы не прибегнете скорее к христианской религии и не подчинитесь творцу вашему, пред которым склоняются те, кто носит мир. Разве саксы и другие народы, которые носят имя христиан, не живут в покое, довольные своими узаконенными порядками? Только одни вы от всех терпите ограбление, так как от всех отличаетесь по религии». И сказал тогда Прибислав: «Если герцогу и тебе угодно, чтобы у нас с графом была одна и та же вера, пусть будут нам даны права саксов на владения и доходы, и мы с охотой станем христианами, построим церкви и будем платить свои десятины» (Гельмольд, I, 83).
Эти новые десятины должны были быть весьма обременительны для крестьянского населения. Любопытно, что занимавшиеся христианизацией ободритов немцы сами видели причину непрекращавшихся славянских восстаний и ненависти, царившей с середины X по XII века между обоими народами и полного неприятия славянами христианства вовсе не в природной жестокости «варваров»-язычников, а ставили это в вину своим же собственным соотечественникам, саксам-христианам. Именно непомерные, доводившие славян до форменного обнищания, если не рабства, накладываемые на них после побед саксов дани, по мнению Адама Бременского и Гельмольда становились причинами отпадения славян.
«Терпевшие несправедливости от христианских судей, сбросили, наконец, иго рабства и вынуждены были оружием защищать свою свободу», – констатировал Адам Бременский (Адам, II, 42(40)) причины первого славянского восстания (983 г.). Схожим образом видел он и причины, приведшие ко второму восстанию 1060 г.: «Я слышал также, когда правдивейший король данов коснулся в разговоре этой темы, что славянские племена вне всякого сомнения уже давно можно было бы легко обратить в христианство, если бы этому не мешала жадность саксов. “Их помыслы, – говорил он, – направлены более на взимание дани, нежели на обращение язычников”. Эти несчастные не думали о той грозной опасности, которую повлекла за собой их жадность. Ибо сперва они своей жадностью поколебали христианство в славянских землях, затем жестокостью вынудили подданных к восстанию, а ныне, требуя исключительно денег, пренебрегли спасением тех, которые хотели уверовать» (Адам, III, 23(22)).
Не отличалась в этом плане и оценка политики саксов в славянских землях и у самого жившего среди славян Гельмольда, так же резко критиковавшего своих соплеменников:
«Отсюда можно узнать ненасытную жадность саксов, которые хотя и превосходят воинственностью и военным опытом остальные народы, соседящие с язычниками, однако предпочитают лучше дани увеличивать, чем обретать господу [новые] души. Давно бы уже при поддержке священников окрепла краса христианства в Славии, если бы этому не мешала жадность саксов. Да будет прославлен и всякой хвалой возвышен достойнейший Готшалк, который хотя и происходил из языческого народа, однако со всей пылкостью любви снова возвратил своему народу дар веры, благодать религии! И да будут порицаемы знатнейшие из саксов, которые, будучи рождены от христианских предков и взлелеяны в лоне святой матери церкви, в деле господнем всегда оказывались бесплодными и бесполезными» (Гельмольд, I, 21).
Однако именно христианизация и церковный налог и были тем «новшеством», которое делало жизнь славянского населения зачастую невыносимой. Десятины были церковным налогом, а «жадность знатных саксов» была не чем иным, как жадностью саксонских епископов. Точно такая же картина наблюдалась в то время не только в Гамбургской епархии, но и Гавельбергской, где церковные сборы заставляли людей браться за оружие или покидать родные места. Эббо рассказывает, как в 1128 году Отто Бамбергскому во время его второго путешествия в Поморье, пришлось побывать в соседнем Гавельбергском епископстве. Там он застал жителей бывшего некогда столицей епархии города Гавельберг вернувшимися к язычеству. Гавельбергский градоначальник сообщил ему, что народ восстал против гнёта магдебургского архиепископа Норберта и предпочитает смерть тяжести такого угнетения (Ebbo, III, 3). Не менее наглядно тяжесть церковного налога демонстрирует и другая поведанная Гельмольдом история. Так, при попытке заставить саксов-гользатов платить в 1160-е годы такую же десятину, которую уже платили ободриты, те подняли мятеж, заявив, что «предпочитают лучше поджечь собственные дома и уйти из этой земли, чем подчиниться игу такого рабства» (Гельмольд, I, 91).
