Аркадий Первенцев - Секретный фронт
Ткаченко думал: "Что за человек? Ловкий, хитрый? Или просто вынужден приноравливаться, чтобы вовремя сманеврировать, не дать сшибить себя в кювет? Почему он так быстро пошел на попятную? Или испытывал его, Ткаченко, еще раз доказывая, что истина рождается в споре?" Во всяком случае, он, Ткаченко, хитрить не намеревался.
- Хватит. И времени и здоровья. И энергии нам не занимать. Позвольте вам...
- Ну, я уполномочен на малое. Мое дело - собрать информацию, доложить. Я даже аккумулировать не имею права, Павел Иванович. Вы творец, я исполнитель... - Любомудров полуобнял Ткаченко и, примирительно улыбнувшись, вышел.
После его ухода Ткаченко попросил к себе Забрудского и, не слишком распространяясь, поделился с ним впечатлением от разговора о представителем центра. Меры, которые могут созреть в центре, будут зависеть прежде всего от положения на местах, от того, как здесь справятся, не потребуется ли административного вмешательства. Имело значение, и к тому же немаловажное, состояние организации колхозов, что уже само по себе стабилизировало бы положение, ввело бы крестьян в колею, помогло бы обеспечить проведение законов страны, налаживание образования, культуры, медицинского обслуживания. Колхоз имени Басецкого мог послужить как бы эталоном, на его успехи можно было бы опереться в своих доказательствах, да и просто по-человечески хотелось знать, к а к там, ч т о там?
- У меня есть последняя сводка... - начал было Забрудский.
Ткаченко не дал ему договорить, поморщился.
- Дорогой мой Забрудский, сводка есть бумага, мне хочется, чтобы ты, именно ты, живым и заинтересованным глазом посмотрел, не формально, не со стороны, без всякой помпы. Сумеешь?
Забрудский ответил согласием и тут же прикинул небольшой планчик, чтобы заручиться мнением первого секретаря. Планчик заключался в том, чтобы, поговорив с селянами, прощупать нового председателя сельсовета, человека в общем достойного, но еще не проверенного на практике. Кроме того, стоило бы узнать, как вошел в новое для него дело Демус, нет ли у него "кривой линии" и каких-либо загибов.
- Вы только не формально. "Линия", "загибы" звучат сухо и маловыразительно, товарищ Забрудский, - ненавязчиво напомнил Ткаченко.
- Терминология такая, Павел Иванович, никуда от нее не денешься.
- Уходи от терминологии... Словом, не возбраняется прощупать, но осторожно, деликатно. - Ткаченко с добродушной ухмылочкой, тронувшей его губы, спросил, будто бы невзначай: - Кстати, как там твои "крестники"?
Забрудский склонил голову, спросил:
- Какие? Уточни, Павел Иванович.
- Имею в виду твой эксперимент с Ухналем.
Забрудский рассказал все известное ему. Дело в том, что по просьбе самого Ухналя, особенно активно поддержанной Ганной, им было разрешено поселиться на жительство в селе Буках, и, больше того, им был отдан поступивший в государственную собственность осиротевший дом Басецкого. Сам факт был несколько необычен, что возбуждало кое у кого сомнения. Говорили: как это можно - душегуба поселить в доме великомученика! А некоторые, обжегшись горячим молоком, дули на холодную воду - предсказывали невесть что: и колхоз, мол, развалит, и банду приведет за собой, и подпалит общественное добро...
Забрудский, будучи инициатором "перевоспитания доверием" своих "крестников", поднялся во весь рост в за щиту этой идеи. В ответ на разумные доводы осторожничающих людей он выдвигал собственные, нисколько не противоречащие указаниям партии соображения. Но одно дело - повторять к месту и не к месту указания, а другое дело - претворять их в жизнь.
Ткаченко поддержал Забрудского, но в то же время рекомендовал не забывать "крестников", помогать им словом и делом, доказав тем самым реальную возможность "строить" нового человека из старого материала.
- Тактично выясни, каково их настроение, не обижай излишними подозрениями, - советовал Ткаченко. - Положение их трудное: уйти из кровожадной банды, не выполнив задания, проломить брешь в их тайной агентуре - этого подполье не прощает...
- Трещит по швам их подполье! - воскликнул Забрудский. - Куда им фасон держать!
- Нет и нет! - Ткаченко не согласился с излишним оптимизмом Забрудского. - В массе своей - да, недовольство среди бандеровцев растет, но ядро, вожаки - а их, обагривших руки кровью, немало - сплачиваются, ими овладевает мужество отчаяния... Вот в такие моменты особенно необходимо быть собранным, быть начеку!
Ткаченко задержался возле окна. День становился синевато-пасмурным, такая погода обычно навевала тоску, предсказывала затяжную зиму, особенно трудную для пограничной вахты. Уже проветриваются полушубки, валенки, просушиваются меховые шапки, расчленяются, как слоеные пироги, тюки с ватными штанами и телогрейками. Человек в недавнем прошлом военный, Ткаченко жил интересами окружавшей его армейской среды.
Забрудский говорил о том, как представитель центра изучал обстановку, побывав не только в райкоме, но и в райисполкоме и райотделе МГБ. Об этом знал Ткаченко, ему докладывали и Остапчук и Тертерьян. Изучался злободневный вопрос о возможности более широкой выдачи оружия активу для самообороны. Ведь вооружить надо было не только добровольные отряды, помогавшие пограничникам, но и каждого активиста, чтобы тот в любую минуту мог встретить бандитов огнем. А это было далеко не простое дело: требовались точные списки надежных людей, требовались характеристики, поручительства...
- Тогда, в Буках, последнее слово, какое я увез оттуда, было "дайте нам зброю", - сказал Забрудский, - теперь заявлюсь туда с пустыми руками опять ни два ни полтора... Ухналь и то просит оружие, Павел Иванович, а? Забрудский не случайно поставил на прощание этот вопрос. Насчет Ухналя скрещивались шпаги, а его просьба о выдаче ему оружия явилась последней каплей в переполненной чаше.
- С Ухналем надо трезво подумать, - сказал Ткаченко. - Дело даже не в том, надежен ли он или ненадежен, а в реакции населения. Как люди расценят это? Решить кардинально пока отказываюсь. - Уловив разочарование в выразительных глазах Забрудского, добавил: - Давай решим так: пригласи Ухналя ко мне, привези его. Спросишь, зачем? Просто хочу поглядеть ему в очи. Бумаги, характеристики, информация - одно, а вот в очи поглядеть другое... Так ему и скажи, будто невзначай, чтобы он не перелякался...
- Это мне нетрудно, Павел Иванович, - пообещал Забрудский. - Разреши исполнять?
Энергичная напряженность, свойственная Забрудскому, была понятна Ткаченко. Этот не опустит руки, и не только из опасения проштрафиться перед начальством, а по твердому убеждению. "В нем то хорошо, что он всегда остается самим собой, - думал Ткаченко, - какой есть, нескладный, иногда крикливый, бряцающий орденами и медалями, их он не снимает и гордится. Вот такой он и есть - искренний и правдивый..."
Чтобы отвести душу и укрепиться в своих мыслях, Ткаченко позвонил генералу Дуднику, хотя не рассчитывал застать его, неугомонного и вездесущего, возле стационарного аппарата. Обычно его разыскивали по сложной сети военной связи, с позывными и паролями.
А сейчас, вопреки предположениям Ткаченко, Дудник оказался на месте. Его басовитый смешок как бы обласкал закручинившегося бывшего танкиста, и генерал, почувствовав, как важно для Ткаченко его видеть, пообещал подскочить в Богатин.
Неожиданно ударил морозец, вода взялась хрупкой хрустальной пленкой, особенно ранними зорями, да и вышел уже приказ о переходе на зимнюю форму одежды, поэтому генерал приехал не в обычном для него пропыленном комбинезоне, а в щегольской бекеше, высокой серокаракулевой папахе, посвежевший и помолодевший.
- Вы, товарищ генерал, владеете секретом молодости, - весело приветствовал его Ткаченко. - А ну-ка, поворотись, сынку, як сказал Тарас Бульба!
- Удалось прихватить десяток дней в счет законного отпуска и промыть кишки в Трускавце, - объявил генерал, сбросив бекешу и принимаясь за традиционный чай вприкуску. - Скажу тебе, Ткаченко, отличная водица "нафтуся". Намечалось покалывание в области почек - как рукой сняло... Ты что же, не сумел убедить представителя? Наполовину убедил? Этого маловато, на половине-то и переламывается. - Неистощимый оптимизм Дудника, как успел убедиться Ткаченко, был лишь удобной маскировкой: генералу хватало забот, и далеко не все выглядело в розовых красках! И ему приходилось отбиваться от рьяных администраторов, предлагавших крутыми мерами раз и навсегда покончить с осиным гнездом бандеровцев.
- Я не хочу создавать галерею мучеников, - горячась, возражал он. Надо срывать с этих мучеников веночки, а не водружать над их отпетыми головами!
Найдя в Ткаченко своего единомышленника, Дудник не раз говорил ему:
- С тобой, Павел Иванович, душой отдыхаешь. По-хорошему размягчаешь ты меня, Ткаченко. Видать, легко было Якубовскому воевать с такими, как ты. Переписываешься с ним?
- Ну, как сказать. У нас не такие отношения, чтобы переписываться. Поздравления с праздниками посылаю ему...
