Наталья Думова - Кадетская контрреволюция и ее разгром
Между тем силы Красной Армии сосредоточивались для решительного удара по Колчаку. Реввоенсовет Восточного фронта, обращаясь к реввоенсоветам армий, требовал: принять «все меры, чтобы каждый коммунист на фронте отчетливо знал, что мы теперь должны сломить Колчака, чего бы это ни стоило… Решается вопрос не об Ишиме и Омске, а о Москве и Петрограде»25.
14 октября части Красной Армии перешли в наступление. В результате двухнедельных боев им удалось отбросить противника на 250 км. 22 октября был взят Тобольск, 30 октября — Петропавловск, 4 ноября — Ишим. Теперь красные отряды продвигались к столице «колчакии».
Огромную помощь в освобождении Омска оказал пролетариат города, руководимый подпольной большевистской организацией. Осенью 1919 г. на собраниях омских большевиков-подпольщиков подробно обсуждались вопросы, связанные с усилением борьбы против белогвардейцев. Листовки, распространявшиеся Омским комитетом РКП(б) среди рабочих города, призывали их организоваться и готовиться к восстанию26. Рабочие тормозили проводившуюся колчаковцами эвакуацию, устраивали забастовки на железной дороге, выводили из строя паровозы и вагоны. В результате подавляющая часть вывозившихся колчаковцами грузов попала в руки красноармейцев.
Когда 14 ноября красные войска подступили к Омску, там вспыхнуло восстание рабочих. Восставшие вместе с двумя переправившимися через реку Омь полками Красной Армии очистили город от белых, захватили огромные трофеи. Фронт разваливался, белогвардейские части в полной сумятице удирали со своих позиций, солдаты и офицеры тысячами сдавались в плен. Колчаковский Совет министров бежал в Иркутск еще 10 ноября. Вслед затем из Омска по забитому эшелонами железнодорожному пути двинулся поезд самого «верховного правителя».
Бегство, паника, неразбериха, абсолютная дезорганизация власти… В этой катастрофической обстановке, бывший председатель колчаковского правительства Вологодский был заменен новым премьером — В. Н. Пепеляевым, возглавившим так называемое «ответственное министерство». Пепеляев и его сподвижники-кадеты все еще верили в возможность благополучного исхода, пытались убедить в этом широкие массы (в начале октября, в самый канун решающего наступления Красной Армии, выходившая в Иркутске кадетская газета «Свободный край» писала: «Положение, как никогда, устойчиво»27).
В середине ноября, в момент полного развала колчаковского тыла, сибирские кадеты уповали на спасение путем запоздалых реформ. Пепеляев надеялся, что сможет осуществить их, обеспечив себе почти не ограниченную власть. Один из главных пунктов сформулированного им нового «Положения о Совете министров» гласил: «В обстоятельствах чрезвычайных, требующих быстрых и решительных мер, подлежащих одобрению верховного правителя, которое по какой-либо причине не может быть безотлагательно испрошено, предсовмин уполномочивается действовать всеми способами, не ожидая сего одобрения…»28.
В Иркутске новый колчаковский премьер занялся переформированием состава Совета министров «с неуклонным намерением оздоровить всю систему управления страной»29. Пепеляев настойчиво приглашал в свой кабинет местных эсеров, меньшевиков, народных социалистов, земцев, кооператоров, чтобы осуществить намеченную им программу «сближения с оппозицией» и, по его словам, «примирить правительство, сознающее и исправляющее свои ошибки, с обществом». На «негласной» встрече с эсерами Ходукиным и Колосовым Пепеляев заявил: «Я твердо решил ликвидировать военный режим и перейти к новому гражданскому управлению». Он выражал готовность ввести в правительство новых лиц, которых ему укажут, обещал добиться так называемого Земского собора, сократить министерский аппарат и т.д. Но собеседники Пепеляева не вняли уговорам. Чтобы общество поверило новому правительству, ответили они, «нужно устранить всех, виновных в создании диктатуры (Колчака. — Н. Д.) и ее ужасов, и прежде всего одного человека… — вас, Виктор Николаевич»30.
У сибирских эсеров и меньшевиков были другие планы. Сознавая обреченность колчаковского режима, они готовили восстание против него и надеялись захватить власть в собственные руки. Для этого на Всесибирском совещании земств и городов в середине ноября 1919 г. был создан специальный межпартийный антисоветский орган — так называемый Политцентр31. Свои цели он сформулировал следующим образом: «Мы произведем переворот, остановим наступление Красной Армии… выбросим большевиков из Сибири и остановимся на Урале»32. Надежды на создание «буферного» буржуазно-демократического государства подогревались позицией интервентов, которые, видя приближение краха Колчака, готовы были поддержать эсеро-меньшевистский Политцентр как реальную силу в дальнейшей борьбе против Советской власти.
Потерпев неудачу в стремлении сблизиться с оппозицией, Пепеляев ввел в состав Совета министров посланцев Национального центра: приехавших с Юга, от Деникина, Червен-Водали и Бурышкина, а также добравшегося в Сибирь из Парижа Третьякова. Соединившись по прямому проводу с Колчаком 22 ноября 1919 г., Пепеляев говорил о «резкой критике власти всеми кругами», о том, что он убедился «в общей ненависти к нынешней уродливой двоевластной военной системе внутреннего управления тылом». Колчак ответил: «Я по-прежнему считаю вас единственным лицом, способным создать твердую правительственную власть». Далее Пепеляев перечислил свои условия: «1) верховный правитель управляет страной через назначенных им министров, командование воюет; 2) необходимо проникновение в народ, сближение с оппозицией, объединение здоровых (читай: антисоветских. — Н. Д.) сил страны; 3) отказ от исключительно военной системы управления страной, поддержка широкого добровольческого движения, решительное вступление на путь законности и борьбы с произволом, сокращение ведомств; 4) расширение прав Государственного земского совещания; 5) попытка сближения с чехами»33.
Как видим, почти все пункты программы Пепеляева близко перекликаются с астровскими «Тезисами». Если в период военных успехов белогвардейщины кадеты дружно «равнялись направо», то во время поражений они словно по команде делают шаг влево — ратуют за демократизацию власти, за союз с мелкобуржуазными партиями. Накануне крушения кадетская партия вновь возвращается к тактическим приемам, уже испробованным ею на первом этапе борьбы против Советской власти и отброшенным тогда за негодностью.
Кадетские теоретики изобретали «достойное» обоснование подобных, зигзагов. «Политика вообще не знает вечных истин, — писал, например, Устрялов. — В ней по-гераклитовски „все течет”, все зависит от наличной „обстановки”, „конъюнктуры”, „реального соотношения сил”»34. Это лишний раз доказывает, что для буржуазии демократия — всегда средство, а не конечная цель.
В начале декабря Пепеляев, оставив Третьякова своим заместителем, выехал из Иркутска навстречу Колчаку (поезд которого медленно двигался из Омска) с намерением добиться отречения «верховного правителя» в пользу Деникина, созыва Земского собора и других уступок «демократии».
Показной характер этих демонстраций полевения сибирских кадетов как нельзя лучше доказывается тем, что в то самое время, когда Пепеляев сделал ставку на «либерализацию» режима, часть его однопартийцев во главе с Третьяковым бросилась в другую крайность. Если сначала в поисках силы, способной помочь в борьбе против Красной Армии, они безуспешно пытались вести переговоры с белочехословацким командованием35, затем обращались к представителям союзников (но те не скрывали, что считают правительство Колчака конченным)36, то в середине декабря они устремили свои взоры на японского ставленника атамана Семенова, олицетворявшего собой самую черную реакцию.
Обращение к Семенову кадеты оправдывали «объективными обстоятельствами». «Нет пути, кроме вооруженной борьбы с большевиками, — заявлял, например, Волков, — и на этом пути нужно идти с кем угодно, не исключая атамана Семенова»37. Переговоры с атаманом облегчались тем, что одним из ближайших к нему людей по-прежнему оставался кадет Таскин, занимавший теперь должность управляющего гражданской частью.
Конечно, за Семеновым стояла Япония. Но и это не могло служить препятствием — ведь сибирские кадеты неизменно рассчитывали на широкую интервенцию с ее стороны. Вспомним переговоры Востротина с японским военным руководством весной 1918 г. В марте 1919 г. Пепеляев писал в своем дневнике: «Всякое наше сближение с японцами не только не обострит отношений с союзниками, напротив, они вынуждены будут к большему вниманию… Уже месяца через 2 можно достичь появления японцев на нашем фронте»38. Устрялов даже пытался подвести под непристойное кадетское японофильство целую «философско-экономическую» базу: «Никто из русских, — писал он, — не отрицает специальной заинтересованности Японии в нашей дальневосточной окраине. Предоставление ей известных концессий и экономических льгот было бы только справедливым признанием ее национальных прав. Россия ныне не в силах сама эксплуатировать все свои естественные богатства, и тем более немотивированной явилась бы ее неуступчивость в сфере этого вопроса»39.
