Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Синицын Федор Леонидович

Конечно, была в советском обществе и поддержка власти, и сознательность, и трудовая активность — но ясно, что далеко не единодушная и не такая «пафосная», как это было отражено в докладах чиновников. Были недовольные или просто индифферентные люди, что нормально для любого общества. В социуме имелись и усиливались разного рода проблемы. Однако местные власти боялись сообщать «наверх» об этом. Даже в информации, поступавшей от КГБ, сведения о «нездоровых» и «враждебных» настроениях порой давались в порядке исключения [1373], а когда Комитет предоставлял руководству страны достоверные сведения о ситуации в стране, очевидно, они противоречили позитивным докладам партийных органов, и это могло снижать значимость этих сведений.

Советские идеологи зачастую неадекватно оценивали изменения в массовом сознании. Они считали, что разного рода «негативные» настроения «являются своеобразной реакцией на ошибки, связанные с культом личности (это было близко к истине. — Ф.С.), а также недостатки, имеющие у нас место в некоторых областях хозяйственной жизни, особенно в сфере обслуживания», т. е. причины таких настроений сводили к «бытовому» уровню. В проблемах видели воздействие «враждебных социализму сил» из-за рубежа и «конфликтные ситуации в нашей экономике» [1374], но не изменения в социуме и массовом сознании.

Г.Л. Смирнов полагал, что причиной снижения приверженности «идеалам» было несоответствие советской реальности сложившимся с детства у многих молодых граждан СССР романтическим и идеалистическим установкам (приверженность «идеям равенства, свободы, утверждения справедливости во всем мире, своей причастности к общему делу»). Когда в повседневной жизни они сталкивались «с различного рода коллизиями, черствостью, оскорблениями достоинства личности, нечуткостью, бюрократизмом», у них возникал «конфликт между воззрениями и реальностью» [1375]. Это так, но были и существенные «идеологические» причины для таких изменений.

Причину «деидеологизации» интеллигенции идеологи видели в стремлении просто «уйти от сложности жизни, от классовых конфликтов, проблем войны и мира, политической борьбы, замкнуться в кругу профессиональных или личных интересов» [1376], а не выхолащивание, «выветривание» самой идеологии, ее несоответствие нуждам дня. Обвиняли людей, но не себя, не партию, не идеологию.

Власти СССР не воспринимали особенности психологии человека. Например, они считали недопустимой музыку, «проповедующую пессимизм, отчаяние, неверие в будущее» [1377]. С такими настроениями пытались бороться, без понимания, что они — часть нормы, которая, как и другие эмоции человека, находит свое выражение в творчестве. Руководство страны хотело видеть исключительно всеобщую радость и оптимизм, а в реальной жизни так не бывает.

Произведения, посвященные любви и другим переживаниям человека, идеологи обвиняли в «мелкотемье» и уводе граждан СССР «от важнейших процессов, происходящих в нашей стране». Так, в сентябре 1968 г. секретарь парткома Министерства культуры СССР Н.М. Алещенко подверг за это критике спектакли и кинофильмы «104 страницы про любовь», «Еще раз про любовь», «Снимается кино», «Серафим, или Три главы из жизни Крамольникова», т. е. весьма популярные произведения (спектакли по пьесам Э.С. Радзинского, поставленные в 1964–1965 гг. вначале в Театре им. Ленинского Комсомола и затем в других театрах страны, фильм режиссера Г.Г. Натансона, снятый по той же пьесе в 1964 г., и спектакль по пьесе Л.Г. Зорина, поставленный в 1967 г. в Театре им. К.С. Станиславского). В феврале 1971 г. Бауманский райком КПСС сообщил в вышестоящие инстанции, что в МВТУ им. Баумана, институтах «Энергосельпроект» и ВНИПИнефть состоялись встречи с режиссером М.Н. Каликом, которые «сопровождались демонстрацией неполноценных в идейно-художественном отношении кинофильмов «Любить», выпущенного ограниченным тиражом, «Цена» — недопущенного к показу», вследствие чего «были допущены грубейшие нарушения правил проката фильмов, финансовой дисциплины, что приводило к спекулятивному обогащению режиссера Калика» [1378].

В 1968 г. функционеры ЦК КПСС выявили, что на Центральном телевидении «допущен ряд серьезных ошибок, снижающих роль телевидения как одного из важнейших средств пропаганды, наносящих определенный ущерб идеологической работе. Имеются случаи показа по телевидению низких по своему идейному и художественному уровню передач. Некоторые телевизионные программы строятся в отрыве от современной обстановки, без необходимой классовой направленности и политической остроты. В погоне за развлекательностью Центральное телевидение нередко передает легковесные материалы, лишенные воспитательного значения» [1379]. Таким образом, не было понимания, что «в телевизоре» люди искали отдых, тем более, что в СССР была слабо развита индустрия развлечений (особенно по сравнению с капстранами), а люди нуждаются в них.

Отсутствие понимания властью психологии масс невольно способствовало усилению «западнизации» советского социума. Изоляция страны, усиление цензуры, борьба с иностранными культурными веяниями, многие из которых изначально были идеологически безобидными (джаз, рок-н-ролл и пр.), в итоге привели, наоборот, к усилению у советских людей интереса к этим «веяниям» и «слепому подражанию, превосходящему даже образец» [1380]. Наивный и устаревший подход чиновников к массовой культуре сохранялся и в дальнейшем — например, в «Справке о недостатках в работе дискотек Оренбургской области», составленной в 1981 г., говорилось, что «программы дискотек… вместо поэтических страниц, показов одежды и танцев под классическую музыку носили чисто развлекательный характер с пропагандой зарубежной малосодержательной рок-музыки. Танцы происходили в полумраке для создания раскованной интимной атмосферы под слабую и низкопробную западную музыку» [1381]. Такие сентенции вызывают только недоумение.

С одной стороны, в СССР обращали внимание на проблемы молодежи. Идеологи признавали наличие в этой сфере новых вызовов — в том числе проблему преемственности поколений, появление «субкультур» (Г.Л. Смирнов отмечал, что «молодежь воспринимает не только нормы и принципы социализма, но и определенные стандарты буржуазного общества» [1382]). В 1967 г. впервые была сделана попытка разработки «Закона о молодежи», получившего в окончательном варианте название «О повышении роли советской молодежи и молодежных организаций во всех областях государственного, хозяйственного и социально-культурного строительства СССР» [1383]. Термины «молодежь» и «молодежное движение» обрели статус научных понятий в новом издании «Большой советской энциклопедии», выпущенном в 1974 г. На XXV съезде КПСС (февраль — март 1976 г.) Е.М. Тяжельников поставил вопрос о необходимости принятия «Закона о молодежи» [1384]. В 1977 г. была создана Рабочая комиссия по подготовке предложений о разработке проекта такого закона на уровне заместителей министров, руководителей различных ведомств и организаций, ученых и работников ЦК ВЛКСМ [1385].