Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.
Архиепископ Дублинский Генрих оказался самой подходящей фигурой для осуществления этой политики. Он был сыном лондонского олдермена, по меньшей мере трое его братьев занимали в Лондоне пост шерифа. Генрих готовился к духовной карьере, к 1192 году имел сан архидьякона Стаффорда и при короле Иоанне служил королевским судьей, администратором и дипломатом. После назначения архиепископом Дублина он провел в епархии преобразования англо-французского толка, видоизменил ее архитектурный облик, реформировал структуру управления, создал капитул по образу и подобию Солсбери, а первым деканом в нем сделал одного из своих лондонских племянников. Архиепископ исполнял и некоторые светские обязанности в масштабах Ирландии, в частности, королевского юстициария и руководителя работ по реконструкции Дублинского замка. Генрих был истинный колониалист, и неудивительно, что грамота, сопровождавшая выделение ему земли в Стаффордшире, называла адресатом пожалования «архиепископа и его преемников, которые также не являются ирландцами»{783}.
Политика отстранения коренных ирландцев от церковных постов в епархии навлекла критику со стороны папы{784}. Впрочем, претворить ее со всей строгостью едва ли было возможно. Однако отголоски этой политики можно найти в действиях английских властей и в последующие столетия. В 20-х годах XIII века собраниям каноников давалось право выбора новых членов с тем условием, что «они будут избирать из англичан»{785}, а назначенная Эдуардом I комиссия сформулировала такую рекомендацию: «В интересах короля, чтобы ни один ирландец никогда не становился архиепископом… поскольку их проповеди всегда направлены против короля, и в своих ирландских церквях они всегда призывают к тому, чтобы ирландцы могли избираться епископами для сохранения их нации»{786}.
В последующее столетие были разработаны правила, согласно которым «никто не может быть посвящен в церковный сан и исцелять души смертных, если он не говорит и не понимает по-английски надлежащим образом»{787}. Как и в Польше, язык религиозного обряда приобрел ключевое значение для сохранения этнополитической целостности и власти.
Если обратиться к черному духовенству, то здесь этнические конфликты носили иной характер. С одной стороны, здесь не было такого упора на исцеление душ, хотя полностью исключать его тоже было нельзя. С другой стороны, факт существования к XII веку международных монашеских орденов означал, что круги от разногласий внутри обители расходились далеко за ее пределами. Иннокентий III не считал чем-то «новым или нелепым то, что братья разных национальностей служат одному общему Господу»{788}. Однако внутри таких монашеских общин наблюдалась естественная тенденция к формированию своего рода этнических фракций. Поскольку в XII, XIII и XIV веках монашеские братства редко были самостоятельными единицами местного значения, а чаще входили составной частью в достаточно сложные и разветвленные конгрегации в лице международных религиозных орденов, то и национальные фракции внутри братств тоже оказывались вовлечены в борьбу за влияние, формирование или противостояние этим орденам.
Организационно новые ордена строились строго по территориальному принципу, но они также имели важное национальное и политическое значение. Их вышестоящие инстанции находились во Франции и Италии; кроме того, могущественные административные центры второго порядка имелись в Англии и Германии. Аббатство Сито и четыре его «старших дочери», то есть самые ранние из цистерцианских монастырей, были расположены в королевстве Французском. Крупнейшие соборы доминиканского генерального капитула в XIII веке в 40 процентах случаев проводились в Италии (но никогда — южнее Рима), в 35 процентах — во Франции и в 10 процентах — в Рейнской области{789}. Стоит ли говорить, что они никогда не собирались в кельтских или славянских странах. Новые ордена XII–XIII веков пришли в кельтский и славянский мир из Англии и Германии, и их натурализация в новых краях так и не стала окончательной. На их религиозной «географии» явно отражалось взаимодействие политических и духовных аспектов. Например, степень независимости шотландских францисканцев менялась в зависимости от побед и поражений в шотландских войнах за независимость: в 1329 году, после успехов Роберта Брюса, они «были полностью отделены от английского братства», однако снова попали в их подчинение в XIV веке, когда верх в англо-шотландском противостоянии одержал Эдуард III{790}. В Восточной Европе маркграф Бранденбургский был против того, чтобы доминиканский монастырь, который он надумал организовать в своих владениях, находился в польской провинции ордена, поскольку «это может породить между нашими наследниками и польскими правителями территориальный спор»{791}. Вот как комментирует это событие Джон Фрид: «Если нищенствующий монашеский орден оказывался приписан к той или иной провинции, то становился потенциальной базой для территориальных или феодальных притязаний на весь регион»{792}. Одним из последствий германского заселения и колонизации Силезии, Пруссии и других областей за Одером была их передача францисканской провинции Саксония{793}.
В конце XIII века немецкие нищенствующие монашеские ордена стали рассматриваться некоторыми славянскими прелатами и правителями как инструмент культурной колонизации. «Братьев, говорящих на немецком языке, — гласил текст одной жалобы, поданной в Богемии,
«намного большей численности, чем требуется, направляют в отдельные францисканские обители нашего королевства и в польские герцогства, в то время как братья из числа славян рассеяны среди иноземцев, где пользы от них быть не может. В результате души славян пребывают в большой опасности»{794}.
Неудивительно, что Якуб Швинка занял твердую позицию в отношении проникновения и распространения немецких монастырей. «Отдельные монахи, — негодовал он, — отказываются принимать в свои ордена наших коренных поляков, а напротив, отдают предпочтение иноземцам». Он повелел епископам лишать такие монастыри их владений. В конце концов, подчеркивал он, монастыри создавались «для спасения здешнего народа»{795}. В ряде случаев национальная исключительность даже провозглашалась в письменной форме, фиксировалась в уставах религиозных братств и богоугодных заведений. Например, в 1313 году Владислав Локитек Польский основал в Бресте (область Куявия) лечебницу, оговорив, что «в эту обитель и больницу братья не допустят ни одного немца, будь то клирик или мирянин». Двадцатью годами позже, основывая в Рауднице августинский монастырь, националистически настроенный епископ Пражский Ян Дражицкий сформулировал такое условие: «Мы не должны допускать в это братство или обитель ни одного представителя какой-либо другой нации кроме богемской [то есть чешской] и рожденного от двух родителей-чехов».
В Ирландии цистерцианский орден, ставший «первой эффективной международной организацией в Европе»{796}, расцвел пышным цветом задолго до вторжения и покорения ее англо-нормандцами. Первых монахов белого братства привез в страну св. Малахий, друг св. Бернара, ив 1142 году был основан первый в Ирландии цистерцианский монастырь — Меллифонт. Он «расплодился» множеством дочерних обителей, от него произошло большинство ирландских цистерцианских монастырей. После того как в конце XII века началась английская колонизация Ирландии, местные ирландские короли и вожди продолжали оказывать ордену покровительство. К 1228 году в Ирландии насчитывалось тридцать четыре цистерцианских братства, из которых только десять были основаны англо-нормандцами{797}.
Однако напряженность в отношениях между интернациональным орденом и ирландскими братствами в первой четверти XIII века вылилась в кровопролитие и скандал, получивший название «Меллифонтского заговора»{798}. Заморских эмиссаров, направленных цистерцианцами для устранения злоупотреблений, допускаемых в ирландских обителях, игнорировали, подвергали оскорблениям и нападениям. В монастырях возводились укрепления. Все громче слышался ропот, что в дочерних монастырях Меллифонта признаки монастырской жизни совершенно исчезли. В конце концов Генеральный капитул поручил Стефану Лексингтонскому, аббату английского цистерцианского братства Стэнли, совершить поездку с официальной инспекцией этих обителей, с тем чтобы подавить очаги оппозиции, добиться неукоснительного соблюдения правил монастырской жизни и полного послушания вышестоящим организациям ордена, причем в случае необходимости было предписано не отказываться и от содействия светских властей. В 1228 году Стефан исполнил это поручение. Меры дисциплинарного воздействия носили самый решительный характер. В результате его поездки (а также инспекции, предпринятой его предшественником годом раньше) были подавлены два непокорных братства, смещены со своих постов полдюжины аббатов, монахи из ирландских братств разосланы в разные заморские обители цистерцианцев и вся структура цистерцианских монастырей подверглась пересмотру. Место головных братств во многих случаях заняли английские монастыри, причем в первую очередь это касалось самого Меллифонта.
