Василий Сидихменов - Маньчжурские правители Китая
Мать великого князя Чуня, она же бабушка малолетнего Пу И, была сильно взволнована таким оборотом событий. Она горячо любила внука и не хотела с ним расставаться. Когда же мальчика уводили из родного дома, бабушка вышла на балкон и ее взгляд устремился к паланкину, где сидел внук. Говорили, что она перед собравшейся любопытной толпой в гневе обвинила женщину, под которой имела в виду свою сестру Цыси, такими словами: «Женщина, которая погубила моего сына (императора Гуансюя), теперь собирается погубить моего внука. Злая женщина, действительно, расставила западню для нашей семьи, связав ее с порочной родословной. Боги оказались бессильными. Если это не так, то почему же тогда они разрешают этой женщине-дьяволу совершать так много злодеяний».
Чунь доставил своего сына в уже опустевший дворец: Цыси после принятия опиума настолько ослабела, что удалилась в свои покои. Мальчика встретила Лун Юй, жена умирающего императора, которая обещала хорошо к нему относиться и отвела его в покои Цыси. Последняя, обласкав малолетнего императора, якобы сказала:
— Мой мальчик, ты будешь счастлив. Ты предназначаешься к великим свершениям, к более великим, чем был удостоен твой дядя.
Став регентом малолетнего императора, Цзай Фэн (князь Чунь) назначил одного брата, Цзай Сюня, министром военно-морского флота, а другого брата, Цзай Тао, — начальником Генерального штаба армии.
О своем отце великом князе Чуне Пу И оставил следующее воспоминание: «Мой отец отнюдь не был человеком, лишенным каких-либо устремлений. Все его помыслы прежде всего были направлены на то, чтобы захватить в свои руки военную власть. Это было нужно для поддержания господства императорского рода. Из своей поездки в Германию он усвоил, что армия обязательно должна находиться в руках императорской семьи, а ее члены должны быть военачальниками. Эту идею он проводил до конца».
«Он, — говорил Пу И, — не отвергал того, что остальные почтенные сановники считали странным и загадочным. Резиденция великого князя была первой при цинской династии, в которой появился автомобиль и были установлены телефоны. Косы там были срезаны раньше, чем у остальных, и первый, кто надел европейскую одежду, был все тот же великий князь Чунь. Но насколько отец разбирался в заморских вещах, можно судить хотя бы по тому, как он надевал европейскую одежду. Однажды, походив уже несколько дней в европейском костюме, он удрученно спросил моего брата:
— Почему у тебя рубашка как рубашка, а моя вечно длиннее пиджака на целый кусок?
Брат, посмотрев, увидел, что рубашка у отца была выпущена поверх брюк, и так отец ходил уже несколько дней».
Являясь главой государства и мечтая иметь в руках современную армию, великий князь Чунь в то же время был крайне невежественным и суеверным человеком, о чем свидетельствуют признания Пу И:
«Когда моя бабушка страдала от язвы груди, которую не могли вылечить врачи китайской народной медицины, отец послушался совета своих братьев и пригласил доктора — француза. Тот решил делать операцию, что вызвало бурный протест всей семьи князя. Доктор зажег спиртовку, чтобы продезинфицировать необходимые инструменты. Отец до смерти был напуган этим и бросился к переводчику со словами:
— Э… э… Это зачем же? Будут еще жечь?
Пораженный таким невежеством, один из моих дядюшек, стоя за спиной отца, стал подавать переводчику знаки, чтобы тот не вздумал переводить эти слова доктору».
Пу И о своей первой встрече с Цыси вспоминает: «Встречу с Цыси я уже смутно помню. Внезапно я оказался среди множества незнакомых людей. Передо мной находился темный полог, из-за которого выглядывало ужасно уродливое худое лицо — это была Цыси. Говорят, что, увидев ее, я стал опять реветь. Цыси приказала дать мне засахаренные фрукты на палочке, но я бросил их на пол и продолжал громко кричать, что хочу к няне. Цыси сделала недовольное лицо.
— Какой непослушный ребенок, — сказала она. — Возьмите его, пусть пойдет и поиграет».
По некоторым источникам, назначение регентом великого князя Чуня считалось далеко не добровольным актом покойной Цыси: она еще при жизни относилась к нему с недоверием. И если Чунь стал во главе империи, то он обязан этим глубокой ненависти вдовствующей императрицы к претенденту на престол — Пу Луню (ставленнику великого князя Гуна).
По утверждению современников, регентство великого князя Чуня было встречено в стране сочувственно: он считался сторонником реформ. Однако были у него и ярые противники: это прежде всего князь Цин (И Куан) — упорный реакционер, глубоко презиравший всякое новшество и ставивший личное благо превыше всего. Являясь приближенным вдовствующей императрицы, князь Цин в последние годы фактически управлял страной, и все ответственные посты в столице и провинциях были заняты его ставленниками.
Всем обитателям дворца, начиная от высших сановников и кончая рядовыми евнухами, было ясно, что и вдовствующая императрица, и император Гуансюй умирали медленной смертью. Гуансюй доживал последние дни в запущенных комнатах дворца Иньтай одиноким императором-узником, заброшенным всеми, кроме единственного преданного евнуха Ван Аня.
Цыси уходила в «мир теней» в роскошных апартаментах, в окружении князей, сановников, фрейлин, дворцовых служанок, готовых в любую минуту выполнить ее каприз. Для Цыси готовили самые изысканные блюда. Гуансюя же кормили простой грубой пищей.
Старый, 70-летний евнух Ван Ань, прислуживавший императору со дня его рождения, был единственным человеком, с которым он постоянно общался. Говорили, что Ван Ань несколько раз спасал Гуансюя от самоубийства, напоминая ему, что он — наследник великой ветви маньчжурских императоров, поэтому не имеет права просто так уйти из жизни. После смерти Цыси он, император, по предначертанию богов, должен занять законное место на троне, как правитель Китая. Если же покончит с собой, откажется от своего места и обязанностей, то что же он скажет своим предкам в загробном мире?
Такие рассуждения евнуха ставили в тупик Гуансюя, и он ничего не мог ответить: это побуждало его отказываться от самоубийства.
Гуансюй часто говорил Ван Аню:
— Я ненавижу себя за то, что родился горемычным императором и стану одиноким духом после своей смерти.
На это евнух отвечал:
— До тех пор, пока с вами находится ваш слуга, вы не будете одиноким духом.
Этим евнух Ван Ань хотел пояснить, что на том свете он будет сопровождать императора.
До последних дней жизни Гуансюй помнил о предательстве Юань Шикая и чувствовал враждебное отношение Цыси. Об этом свидетельствуют его предсмертные слова: «Мы были вторым сыном великого князя Чуня, когда вдовствующая императрица избрала нас на трон. Она всегда ненавидела нас. За наше несчастье в последние десять лет в ответе Юань Шикай и другие. Когда придет время, я желал бы, чтобы скорее обезглавили Юань Шикая».
13 ноября 1908 г., за день до смерти императора Гуансюя, от его имени был обнародован указ, в котором говорилось: «Наше телосложение от природы слабое. Заболев с осени прошлого года, мы лечились до сих пор, но наше пищеварение расстроилось, чувствовалась боль в пояснице, ноги ослабли, страдаем от кашля и одышки; болезни возникали одна за другой и с течением времени усиливались. Наше здоровье подорвано, и положение сделалось безнадежным. Разве это не воля неба? Размышляя о важности иметь преемника трона, мы в настоящее время получили указ императрицы Цыси о назначении Пу И — сына регента Цзай Фэна нашим преемником на трон, который, будучи послушным и умным, сможет успокоить сердце императрицы и, получив это назначение, с усердием будет управлять государством».
Чувствуя, как тают ее силы, Цыси не хотела, уходя в «мир теней», оставить трон Гуансюю. По утверждению ряда источников, она распустила слух о том, что он гаснет с каждым днем и часы его жизни сочтены.
Некоторые иностранные послы в Пекине, узнав о серьезной болезни императора Гуансюя, выразили готовность прислать европейских врачей для оказания необходимой медицинской помощи. Такие предложения были вежливо отклонены.
О чем думал и что чувствовал император в эти трагические дни? Возможно, он думал о своих друзьях, жестоко поплатившихся за горячее желание обновить свою родину; о своей любимой наложнице Чжэнь Фэй, с которой так жестоко расправилась Цыси; о вероломном отношении к нему Юань Шикая.
Когда стало ясно, что Гуансюй доживает последние дни, его хотели перенести из дворца Иньтай в Павильон спокойствия и долголетия, где положено находиться императору Китая перед кончиной. Однако Гуансюй, придя в сознание после длительного забытья, решительно отказался и пожелал умереть в месте своего заточения. Он также не захотел надеть предсмертный «халат долголетия», положенный в этом случае умирающему императору.
