Эварт Окшотт - Археология оружия. От бронзового века до эпохи Ренессанса
Само по себе оружие было простым, т. е. идеально подходило для крестьянской армии (не отличалось сложностями в механизме, как арбалет, и не требовало профессиональной подготовки). Возможно, английский лучник XIV в. занимался так же мало (если, конечно, не считать стрельбы по мишеням), как и бурский фермер 1899 г., но справлялся со своим оружием так же легко и естественно, как этот самый фермер — с винтовкой.
Основная сила лука зависела от того, действительно ли его натягивали правильно, держа у уха. В этом случае стрелок стоит к врагу боком и целится и спускает стрелу с тетивы практически одним движением. Максимальный результат получается в том случае, если он при этом не только включает в игру верную руку и острый глаз, но и натягивает тетиву таким образом, чтобы достичь максимального расстояния между вытянутой левой рукой и правой, находящейся чуть ниже правого уха. Таким образом сразу используются мышцы спины, плеч и рук, а натянутому луку передается и вес, и сила.
Эффективность выстрела зависела от расстояния, точности прицела, быстроты, с которой стрела слетала с тетивы, силы, с которой она ударялась в мишень, и, конечно, от слаженности действий тренированных людей, стреляющих одновременно. Что касается до дальности, можно вспомнить, что один из героев Шекспира умел стрелять в цель с 240 ярдов, а на дальность — на 280–290 ярдов, но хороший профессиональный лучник времен Эдуарда III побил бы этот рекорд и выстрелил на традиционные 400 ярдов; Шекспир основывался на современных ему фактах, а тогда искусство стрельбы из лука было в упадке. Широко известно, что Генрих VIII не позволял своим солдатам стрелять по мишени, которая находилась ближе чем в 220 ярдах. Если говорить о быстроте, то здесь большой лук, как и современную винтовку, можно сравнить с мушкетом: лучник мог выпустить в цель пять стрел в минуту, тогда как арбалетчик — всего одну. О пробивной силе выстрела мы уже кое-что слышали, причем это касалось периода, далеко предшествовавшего полному расцвету большого лука.
Стрелы, которые использовали в это время, заканчивались маленькими стальными «булавочками», не шире древка, на которое были посажены. Это были маленькие наконечники приблизительно в 1 дюйм длиной, квадратного сечения приблизительно ⅜ дюйма в диаметре на самом широком конце, короткой муфтой соединенные с древком. От этого крошечного наконечника стрелы, летящей с невероятной быстротой, кольчуга, по понятным причинам, ни капли не защищала. С другой стороны, пластинчатый доспех мог это сделать; очень вероятно, что поэтому он так быстро и вошел во всеобщее употребление после того, как победа при Креси наконец убедила всю Европу в том, что английский лучник — это новая сила, с которой нужно считаться. В хрониках французских войн найдено множество доказательств того, что, если полностью закованные в доспехи рыцари пытались выстоять против такого противника, оставив в тылу своих чересчур уж уязвимых лошадей, у них появлялся хотя бы некоторый шанс дожить до рукопашной. Если представить отряд воинов, вооруженных так, как лорд Кобхэм на известном изображении, и со склоненной головой пробивающихся под ливнем стрел, то легко увидим, что, как бы сильно эти стрелы ни ударялись в жесткую, скользкую и изогнутую поверхность доспехов, они неминуемо соскользнут, если не найдут щель между прилегающими друг к другу пластинами; единственным уязвимым местом был участок, где «крылышки» встречались с прорезями в нагруднике, предназначенными для рук.
Однако даже в том случае, если стрелы не пронзали свою жертву, эффект был примерно таким же, как если бы это произошло: присутствие на поле боя лучников заставляло противника спешиться. Хотя пластинчатые доспехи ненамного тяжелее кольчуг и собраны на очень гибких шарнирах, они вовсе не предназначались для ходьбы. Необходимость протащиться с милю или около того, часто в гору по вспаханному полю (как при Азенкуре в 1415 г.) или через высокую траву и кустарник (Марон, 1352 г., Потье, 1356 г.), а затем сражаться практически так же истощала французских рыцарей, как и в том случае, если бы их лошадей застрелили. Примечательно, что во всех случаях, когда во время Столетней войны побеждали англичане, именно французы атаковали первыми и вынуждены были лезть в гору в своих тяжелых доспехах; их противники просто занимали сильную позицию и со свежими силами спокойно ждали, пока уже уставшие воины вступят в рукопашное сражение.
Вдобавок к этим неблагоприятным условиям тот, кто вынужден был стоять лицом к лицу с лучниками, постоянно слышал приводящий в замешательство, действующий на нервы свист и гул смертоносных предметов, ударяющихся о доспехи и отскакивающих от них. Немногие солдаты вынуждены были одновременно сталкиваться со стрелами и мушкетными зарядами, но по свидетельству тех, кому это случалось делать (в Индии), первые куда больше деморализуются, чем вторые.
Рис. 143. Арбалеты: а — заряженный, готовый к выстрелу, b — крючок, конец XIV в., с — блок, d — часть тетивы, зажатая в блоке, e — ворот «козлиная голова». Франция, прибл. 1480 г., f — ворот. Германия. Прибл. 1450 г.
В то время как длинный лук представляет собой самый простой механизм, какой только можно себе представить (всего лишь дуга и тетива), арбалет более сложен, и для того, чтобы натянуть его, нужно было преодолеть множество сложностей. Это маленькая переносная версия баллисты, которую римляне в основном использовали как легкое полевое орудие; она состоит из самого лука, сделанного из рога (множества крохотных полосок, склеенных вместе) или, в более позднем варианте XV в., из стали. Тетива представляла собой плетеную веревку из множества прядей, скрученных или сложенных вдвое; лук прикрепляли к концу ложа, обычно вырезанного из дерева, а оттянутую тетиву зацеплял и придерживал цилиндрический блок с выемкой для тетивы. Блок вращался в прорези в самом ложе; для того чтобы отпустить тетиву, нужно было нажать на спусковой крючок, отпускавший блок, в результате чего она высвобождалась из выемки (рис. 143). Ранние арбалеты «заряжал» либо стрелок, который обеими руками держал тетиву, продевая ногу в железную петлю наподобие стремени, которая располагалась на конце ложа, и оттягивая лук вниз (рис. 144), либо тетиву придерживал крепкий крюк, закрепленный в передней части рукояти. Луки более позднего времени, которые обычно были тяжелее и мощнее, требовали механизма, который мог бы их натягивать. Одно из устройств создали по принципу трещотки с длинной ручкой, другое — наподобие брашпиля с двумя изогнутыми рукоятками, с помощью которых вращался двойной крючок, который, в свою очередь, приводил в движение тетиву, прикрепленную к двум веревкам, работавшим как сложные блоки. Более простой вариант представлял собой рычаг и ось (его называли «козлиной головой»), который играл ту же роль, что и трещотка или брашпиль, только быстрее и проще, но, возможно, не подходил для использования на таких мощных арбалетах.
Рис. 144. Простой способ зарядки легкого арбалета. С манускрипта Джорджи де Топуско. XV в. Кафедральная сокровищница, Загреб
Со всеми этими принадлежностями, которые нужно было прикрепить к оружию, а потом еще заводить перед каждым выстрелом, нетрудно догадаться, почему лучник мог сделать пять выстрелов за то время, которое требовалось арбалетчику, чтобы сделать хоть один; кроме того, опять же вполне понятно, что для достижения максимальной эффективности отряды последних необходимо было долго тренировать в выполнении сложных действий, необходимых для выпуска стрелы.
Глава 17
Мечи и кинжалы в XIV и XV вв
Когда в искусстве изготовления доспехов кольчужное полотно уступило место металлическим пластинам, потребовалось соответственно изменить назначение и форму клинков. Против жесткой, скользкой поверхности лат легкие и плоские лезвия, предназначенные для нанесения режущих ударов, были практически бесполезны; они устарели, поскольку даже самые тяжелые из возможных ударов отскакивали, а при колющем движении меч просто согнулся бы и соскользнул, не пробив металл. Таким образом, приблизительно в середине XIV в. мода на клинки изменилась так же резко, как и мода на броню.
Рис. 145. Меч № 4 из коллекции Уоллеса. Прибл. 1270–1350 гг.
В последней части XIII в. вошел в употребление тип клинков, предназначенных для колющих ударов. Они были остроконечными, а очень жесткое центральное ребро и четырехстороннее сечение (как у мечей середины бронзового века и клинков римских всадников типа, обнаруженного в болотных залежах Нидама) делали лезвие чрезвычайно жестким. Существует несколько мечей этого вида, которые по форме вполне могли бы относиться к 1250–1300 гг., но, к сожалению, с тем же успехом могут быть датированы и 1350–1400 гг. (рис. 145). Есть достаточно доказательств того, что подобные клинки использовали в XIII в.; их много на иллюстрациях к манускриптам, к тому же один из них очень четко виден на известном изображении фигуры Уильяма Лонгспи Младшего, сына знаменитого графа Солсбери и единокровного брата Ричарда I и принца Джона. Его убили в битве при Мансорахе, во время неудачного Крестового похода в Египет в 1250 г., затеянного Людовиком Святым; статуя находится в северном нефе Солсберийского собора и изображает человека, вкладывающего меч в ножны. Из устья ножен видна пара дюймов клинка, причем ясно видно четырехстороннее сечение с ребром (рис. 146). Эпизод, рассказанный господином де Жуэнвиллем, произошедший во время битвы при Мансорахе, описывает случай с мечом, предназначенным для фехтования. Его отрезали от соратников во время уличных боев; с одной стороны на рыцаря напал сарацин с копьем в руке и ударил его в бок, далее следует рассказ рыцаря: «…Перекинул меня через шею лошади и сдавил так, что я не мог вытащить меч, который носил у пояса; тогда я придумал, как достать тот, что был на лошади, и когда сарацин увидел, что я достал его, то отодвинул копье и выпустил». Тогда Жуанвилль повернул коня и бросился на сарацина, «используя меч как копье», и убил его.
