Вячеслав Зарубин - Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.)
Среди лишенных жизни во время террора в Крыму встречаются адвокаты, артисты театра, банкиры, беженцы, дворяне, инженеры, интенданты, казаки, крестьяне, купцы, лесники, матросы, писари, помещики, прислуга, предприниматели, рабочие, бывшие сановники, солдаты, священнослужители, служащие, студенты, торговцы, учителя, чиновники военные и гражданские, юристы, бывшие полицейские, пограничники, стражники, судебные следователи, тюремные надзиратели, представители самых разных национальностей.
Юрист Л. М. Абраменко, опубликовавший выявленные (далеко не полные) списки репрессированных и расстрелянных, приводит данные о терроре в отношении членов семьи и «пособников» контрреволюционеров; лиц, сочувствующих белому движению; бойцов и командиров Красной армии, мобилизованных и служивших когда-то в Белой армии, но задолго до Перекопско-Чонгарской операции перешедших на сторону красных; расстрелах махновцев, которых зачастую уничтожали без всякого документирования; медицинских работников, сестер милосердия и служащих обществ Красного Креста; раненых бойцов Русской армии, находившихся на излечении в госпиталях, включая инвалидов, пленных (с 24 ноября 1920 года только в Симферопольском регионе расстреляно более 1700 пленных); рабочих и служащих на строительстве железнодорожной ветки Сюрень – Бешуйские угольные копи; о заключенных в концентрационные лагеря и расстрелянных женщинах за содействие в укрывательстве офицеров; о репрессированных возвращенцах, ранее служивших в белых войсках, но решивших в 1921 году вернуться в Крым из-за границы.
В числе погибших – министры второго Крымского Краевого правительства А. А. Стевен, за которого пытался безрезультатно ходатайствовать ректор Таврического университета В. И. Вернадский, и А. П. Барт; редактор «Таврических Губернских Ведомостей» Н. П. Чоглаков; соредактор либеральных «Южных Ведомостей», подвергающийся репрессиям при белах, А. П. Лурье; общественный деятель караим А. Я. Хаджи; бывший командир 1-го Крымского мусульманского полка «Уриет» («Свобода») Дж. Аблаев; полупарализованная княгиня Н. А. Барятинская, статс-дама двора Императора Александра III, 1847 года рождения, вместе беременной дочерью и зятем И. С. Мальцовым, внесшим немалый вклад в создание Симеизского курорта759; поэт, художник и искусствовед В. С. Бабаджан; протоиерей Андрей Косовский, настоятель Екатерининской церкви в Феодосии (несмотря на 275 подписей прихожан и 112 ходатаев-крестьян760) и многие, многие другие.
Менее, чем о самом терроре, известно о проявлениях недовольства и противодействия, которые вызвала эта чудовищная акция. Открытое возмущение происходящим могло стоить жизни. Так, 5 января 1921 года в Евпатории «за публичное осуждение репрессий» был расстрелян священник В. И. Сластовников, 1849 года рождения. Преданными казни могли быть и ходатаи за арестованных. Это, в частности, случилось с членами церковного совета В. Х. и С. К. Канаки, вступившимися за арестованного в Бахчисарайской округе священника И. Л. Спано. Несмотря на значительное число подписей в их защиту, собранных на деревенских сходах, все трое были расстреляны761.
Самойлова подписывает документ: «Путем регистрации, облав и т. п. (под «и т. п.» скрываются, прежде всего, доносы. – Авт.) было произведено изъятие служивших в войсках Врангеля офицеров и солдат. Большое количество врангелевцев и буржуазии было расстреляно (напр., в Севастополе из задержанных при обыске 6000 человек отпущено 700, расстреляно 2000 человек), остальные находятся в концентрационных лагерях (семьи расстрелянных высылались из Крыма. – Авт.). Действия Особых отделов вызвали массу ходатайств со стороны местных коммунистов – благодаря связи их с мелкой буржуазией – за тех или иных арестованных. Областкомом было указано на недопустимость массовых ходатайств и предложено партийным бюро ни в коем случае не давать своей санкции подобным ходатайствам, а, наоборот, оказать действительную помощь Особым отделам в их работе по окончательному искоренению контрреволюции»762 (начало декабря 1920 года).
О недовольстве и растерянности населения свидетельствует, в частности, протокол № 1 заседания бюро Севастопольской парторганизации (декабрь): «Об отношении организации РКП к создавшемуся положению в городе в связи с арестами и обысками. Повести агитацию среди рабочих масс о необходимости искоренения контрреволюционеров»763. Итак, участие в бойне в той или иной форме стало (отличие от 1918 года) прямой партийной директивой.
Кун и Самойлова настаивали на том, чтобы убрать из Крыма «мягкотелых»: довольно популярного Гавена, «ввиду недостаточной твердости и устойчивости»764, С. Я. Бабахана, И. К. Фирдевса, П. И. Новицкого, друга Гавена Л. П. Немченко и других (реляции в ЦК РКП(б). Вызывало неудовольствие и поведение Д. И. Ульянова, злоупотреблявшего спиртным. В конце концов, 7 мая 1921 года президиум Крымского обкома РКП(б) обсуждал вопрос «о случае появления тов. Ульянова в нетрезвом виде», на следующий день пленум обкома обратился к ЦК с просьбой об его отзыве из Крыма765. Ходатайство было удовлетворено.
В руководстве Крыма назревает конфликт, закончившийся отозванием в начале 1921 года «варягов» – Куна и Самойловой.
После отзыва Землячки из Крыма на время ее заменил член Реввоенсовета 4-й армии А. М. Лидэ, замещавший также должность председателя Крымревкома. М. Х. Султан-Галиев в упомянутом докладе отметил: «Тов. Лиде – больной психически, сильно утомившийся и нуждающийся в отдыхе работник. У него парализованы оба плеча и одна нога, и он с большим трудом двигается. Исследовавшие его недавно врачи утверждают, что переутомление его организма достигло крайних пределов, и что если он не будет лечиться, то через несколько месяцев может сойти с ума. Ясно, что требовать от такого работника умелого руководства партийной работой было нельзя. Он пошел по пути т. Самойловой, правда, временами с некоторыми ослаблениями, но это «ослабление» носило непостоянный характер и лишь раздражало организацию (областную партийную. – Авт.), вызывая в ней внутренние трения»766.
С 21 февраля Крымревком возглавил присланный в Крым М. Х. Поляков. По решению оргбюро ЦК РКП(б) от 3 марта на полуостров был направлен И. А. Акулов, ставший секретарем областного комитета РКП(б) и членом Крымревкома, также настаивавший перед ЦК РПК(б) об отзыве из Крыма Ю. П. Гавена, С. Я. Бабахана, И. К. Фирдевса, С. М. Меметова и других. М. Х. Султан-Галиев считал, что он вместе с некоторыми руководителями проявлял «вредную для классового расслоения татар политику «крайней левизны» в национальном вопросе».
Также, по мнению Султан-Галиева, «слишком широкое применение в Крыму красного террора» являлось «первой и очень крупной ошибкой», породившей ненормальность становления советской работы. «Самое скверное, что было в этом терроре, – продолжает он, – так это то, что среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, оставшихся от Врангеля с искренним и твердым желанием честно служить советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т. д. (…) Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании Крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед Советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба»767.
Газетные сообщения об ужасах крымского террора 1920–1921 годов (пароксизм расправ приходится на зиму, потом волна начинает понемногу спадать, до конца 1921 года) собрал и систематизировал С. П. Мельгунов в 1923–1924 годах768. Он же приводит различные сведения о количестве уничтоженных. Максимальное число жертв: 120 тысяч (по И. С. Шмелеву), «он утверждает, что официальн. большевистские сведения в свое время определяли число расстрелянных в 56 тыс. человек…»769. Современный исследователь С. А. Усов делает вывод о не менее 40 тысячах погибших770. Цифра крымского историка В. П. Петрова – 20 тысяч (как минимально доказуемая)771. Не исключено, что жертв было еще меньше. Во всяком случае, до настоящего времени не обнаружено их массовых захоронений. Не нашли их даже в период оккупации Крыма в 1941–1944 годах, когда нацистам очень хотелось таковые найти. Судя по некоторым сведениям (см., например, стихотворение М. А. Волошина «Террор»), родные и близкие имели возможность извлекать трупы убитых из расстрельных ям с целью их перезахоронения. По рассказу автору дочери А. А. Стевена М. А. Стевен, родственники перезахоронили тело бывшего министра на кладбище в Симферополе. Окончательный итог числу жертв террора подведет только тщательное изучение сохранившихся документов. Нам представляется, однако, что скрупулезные подсчеты жертв (бесфамильно) только притупляют реальное восприятие трагедии.
