Александр Солженицын - Двести лет вместе. Часть вторая
Очевидно, так. И обширные советские массы – не понимали тогда размеров еврейской Катастрофы, да. Это была и общая наша судьба: под твёрдой скорлупой СССР никогда не знать по-настоящему ничего, что происходит в мире. Всё же советские евреи – не могли уж вовсе не знать, что делается на германской стороне. «В середине 30-х гг. советская пресса много писала об антисемитизме в Германии… Роман Лиона Фейхтвангера «Семья Оппенгейм», а также экранизация этого романа и другой фильм – «Профессор Мамлок» – показали опасность, грозившую евреям»[1017]. – Вслед за погромами «Хрустальной ночи» «Правда» напечатала передовую под названием «Фашистские погромщики и каннибалы», резко осуждавшую нацистов: «С омерзением и негодованием смотрит весь цивилизованный мир на зверскую расправу германских фашистов с беззащитным еврейским населением… [С теми же чувствами] следит за грязными и кровавыми событиями в Германии советский народ… Вместе с капиталистами и помещиками уничтожены в советской стране все источники антисемитизма»[1018]. И затем весь ноябрь «Правда» печатала ежедневно, на первых страницах, сообщения: «Еврейские погромы в Германии», «Зверские расправы с еврейским населением», «Волна протестов во всём мире против зверств фашистских погромщиков». Митинги протеста против антисемитской политики Гитлера состоялись в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Минске, Свердловске, Сталине. «Правда» опубликовала подробный отчёт об общегородском митинге московской интеллигенции в Большом зале Консерватории, в том числе речи писателей А. Н. Толстого, А. Корнейчука, Л. Соболева, народных артистов А. Б. Гольденвейзера, С. М. Михоэлса, – и резолюцию московского митинга: «Мы, представители интеллигенции гор. Москвы… подымаем наш голос гнева и возмущения против фашистских бесчеловечных зверств и насилий над беззащитным еврейским населением Германии. Фашисты избивают, калечат, насилуют, убивают и сжигают живьём среди бела дня людей, которые повинны лишь в принадлежности к еврейскому народу»[1019]. На следующий день, 29 ноября, «Правда» дала на полную страницу информацию о митингах в других советских городах, под шапкой «Советская интеллигенция возмущена еврейскими погромами в Германии».
Однако с осени 1939, с момента заключения пакта Риббентроп-Молотов, не только критика нацистской политики, но и какая бы то ни было информация о преследовании евреев в захваченных немцами странах Европы полностью исчезла из советской печати. «Множество сообщений… достигали Советского Союза по различным каналам: разведка, посольства, советские журналисты… Важным источником информации… были еврейские беженцы, которым удалось пересечь советскую границу. Советские средства информации, включая еврейскую печать, хранили об этом молчание»[1020].
«Когда же началась советско-германская война и об антисемитизме нацистов заговорили вновь, многие еврей восприняли это как пропагандистскую акцию», пишет современный исследователь, опираясь уже и на собранные за полвека свидетельские показания переживших Катастрофу. «Многие евреи верили своему жизненному опыту, а не радио, книгам и газетам. В представлении многих немцы были такими, какими они их знали по первой мировой войне. Из всех режимов времён гражданской войны, в оценке евреев, немецкий был одним из наиболее толерантных в отношении евреев»[1021]. «Многие евреи помнили, что во время немецкой оккупации 1918 немцы относились к евреям лучше, чем к местным жителям, и это их успокаивало»[1022]. И потому «в 1941 число добровольно оставшихся евреев было значительно»; но даже и в 1942, «по рассказам очевидцев… в Воронеже, Ростове, Краснодаре и в других городах евреи, ожидая, пока фронт прокатится через их город, надеялись продолжать свою работу в качестве врачей и учителей, портных и сапожников, которые, по их убеждению, нужны при любом режиме… Евреи не могли или не хотели эвакуироваться и по чисто материальным соображениям»[1023].
В то время как советская пресса и радио затушёвывали информацию о зверствах оккупантов по отношению к евреям, – с лета 1942 о том разрешено было писать полным голосом газете на идише «Эйнигкайт» («Единство») – органу Еврейского Антифашистского Комитета. – Первым шагом к созданию этого Комитета можно считать устроенный в августе 1941 радиомитинг «представителей еврейского народа»; для пропагандистской обработки союзников его транслировали на США и другие союзные страны (участвовали С. Михоэлс, П. Маркиш, И. Оренбург, С. Маршак, С. Эйзенштейн и другие). «Произведенный на Западе эффект превзошёл самые оптимистические ожидания Москвы… в странах-союзницах стали создаваться еврейские организации по сбору средств для нужд Красной армии». Отсюда и возникла в Кремле мысль о пользе создания в СССР постоянного Еврейского комитета. «Так с 1941 года началось продолжавшееся потом в течение семи лет сотрудничество советских властей с мировым сионизмом»[1024].
Само создание Комитета – шло через пень-колоду, в больших колебаниях власти. Для возглавления его в сентябре 1941 освободили из тюрьмы авторитетного Генриха Эрлиха, старого бундовца, ещё в 1917 члена пресловутого Исполкома Петросовета, тогда всевластного (затем Эрлих эмигрировал в Польшу, где и был схвачен советскими в 1939). Он со своим товарищем бундовцем Альтером, также из Полыни, стал готовить проект – весь ориентированный на мобилизацию мирового еврейского мнения, на участие более заграничных евреев, чем советских. «Опьянённые свободой польские бундовцы… всё более активно действовали на свой страх и риск. Эвакуировавшись вместе со столичным чиновничеством в Куйбышев [Самару], они вошли в контакт с переместившимися туда же западными дипломатическими представителями… предложив, в частности, сформировать в США Еврейский легион с последующей отправкой его на советско-германский фронт»; «дело зашло так далеко, что польские бундовцы… стали самостоятельно готовиться к выезду на Запад». К тому же оба деятеля Бунда «самонадеянно полагали (и не скрывали этого от окружающих), что им удастся реформировать советскую систему в сторону политической либерализации». В декабре 1941 перебравшие воли вожди Комитета были арестованы (Эрлих повесился в тюрьме, Альтер расстрелян)[1025].
Однако с весны 1942 опять схватились сколачивать Еврейский Антифашистский комитет, и для того опять собрали митинг «представителей еврейского народа», и избрали Комитет, но уже из одних советских евреев – председателем стал Соломон Михоэлс, ответственным секретарём – бывший фанатичный бундист, а затем фанатичный чекист Шахно Эпштейн – «в еврейских делах «око Сталина»; членами стали писатели Давид Бергельсон, Перец Маркиш, Лейб Квитко, Дер Нистор, учёные Лина Штерн, акад. Фрумкин и другие[1026]; заместителем Михоэлса – поэт Ицик Фефер (бывший троцкист, но отмоливший одами Сталину пощаду себе, «крупный агент НКВД», поездку на Запад ему поручили как «проверенному агенту»[1027]). А задача этого Комитета опять-таки была: влияние на мировое общественное мнение, «апелляция к „евреям всего мира“, практически главным образом к американским евреям»[1028], сбор симпатий и денежной помощи Советскому Союзу (для чего и посылали в Штаты Михоэлса и Фефера – их поездка летом 1943, совпавшая с роспуском Коминтерна, имела триумфальный успех, митинги в 14 крупных городах США, в Нью-Йорке – 50-тысячный. Их принимали и тогдашний лидер сионизма Хаим Вейцман, и Альберт Эйнштейн[1029]). А негласно – подчинялся Комитет всё тому же Лозовскому-Дридзо, заместителю начальника Совинформбюро, в СССР же нигде не имел отделений и возможности действовать и фактически был «не столько органом по собиранию средств в пользу Красной армии, сколько орудием… просоветской пропаганды за границей»[1030].
Иные еврейские авторы утверждают, что с конца 30-х годов происходило скрытное, но настойчивое потеснение евреев из советских командных верхов всех видов. Д. Шуб пишет, что, по состоянию на 1943 год, в высшей коллегии НКВД не осталось ни одного еврея, «лишь в комиссариатах торговли, промышленности и продовольствия они до сих пор значительно представлены. Немало евреев есть также в комиссариате народного просвещения и в Наркоминделе»[1031]. – Иной вывод, основанный на архивных материалах, ставших доступными в 90-х годах, делает современный исследователь: «На протяжении 1940-х роль евреев в карательных органах оставалась весьма заметной и сошла на нет лишь в послевоенные годы, в ходе кампании по борьбе с космополитизмом»[1032].
Однако не встречается разногласий относительно большого числа евреев на высоких командных постах в армии. «Еврейский мир» сообщает, что «в Красной армии сейчас [во время войны] насчитывается более ста генералов-евреев» и приводит «небольшой перечень таких генеральских имён, взятый наугад», причём «пехотные генералы в него не вошли», – 17 фамилий (правда, туда анекдотично включён и гулаговский «генерал-майор инженерно-технической службы Френкель Нафталий Аронович»)[1033]. – что евреев-генералов в разгар войны было не меньше ста – через четверть века подтверждает и другой сборник, и приводит ещё добавочные фамилии[1034]. (Однако и большое упущение, что в этих сборниках среди генералов не называется сверх-генерал Л. З. Мехлис, с 1937 по 1940 ближайший и доверенный сталинский подручный, с 1941 вновь – начальник ПУРККА, через 10 дней после начала войны переарестовавший дюжину генералов из высшего командного состава Западного фронта[1035]. Уж не говоря о его карательных мерах в финскую войну, а позже под Керчью.)
