Дмитрий Лысков - ВЕЛИКАЯ РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: 1905-1922
10. Особая позиция Троцкого: преподать Германии урок
Наконец, третья точка зрения по «брестскому вопросу» в партии большевиков — «ни войны, ни мира» — принадлежала Л. Троцкому и его сторонникам. Вот как описана история ее появления в работах самого Троцкого: «К этому моменту переговоры достигли той стадии, когда перерыв стал необходим (речь о заседании 18 января, на котором Гофман предъявил делегации карту с германскими требованиями — Д. Л.). Все притязания немцев были оглашены, и оставалось выждать, какое это произведет впечатление на Западе и внутри РСФСР, где уже начинали выявляться разногласия как внутри партии большевиков, так и между обеими правительственными партиями…»
«О подписании мира в этот момент речи быть не могло, да и не было… повсеместно упорно держалась сплетня о том, что большевики являются агентами Германии и разыгрывают в Бресте комедию с заранее распределенными ролями. Об этом усердно трубили как антантовские газеты, так и буржуазная и соглашательская печать в России. <…> Клеветническая кампания еще усилилась в связи с разгоном Учредительного Собрания. Подписание мира в этот момент явилось бы как бы подтверждением всех этих слухов и сплетен. В связи с этими обстоятельствами и возник впервые… план — объявить войну оконченной, но в то же время отказаться от подписания мира».
«Именно под влиянием этих соображений… я пришел в Брест-Литовске к мысли о той «педагогической» демонстрации, которая выражалась формулой: войну прекращаем, но мира не подписываем. Я посоветовался с другими членами делегации, встретил с их стороны сочувствие и написал Владимиру Ильичу. Он ответил: когда приедете, поговорим; может быть, впрочем, в этом его ответе было уже формулировано несогласие с моим предложением; сейчас я этого не помню, письма у меня под руками нет, да я и не уверен, сохранилось ли оно вообще» [1].
Троцкий считал «педагогическую» демонстрацию» осуществимой, исходя из предположения о неспособности Германии начать наступление — как в силу чисто военных причин (развал Восточного фронта, вызванный агитацией и братанием, плюс военное давление на Западе), так и в силу внутриполитических факторов — нарастающей германской революции. Как показала практика, он поспешил на несколько месяцев.
Впоследствии сам Троцкий признавал: «глубокой ошибкой» и «переоценкой событий» «революционную фразу: «Немец не может наступать», из которой вытекала другая: «Мы можем объявить состояние войны прекращенным. Ни войны, ни подписания мира». Но если немец наступит? «Нет, он не сможет наступать» [2].
Примечания:
[1] Л. Троцкий «Советская Республика и капиталистический мир» 4.1. «Первоначальный период организации сил», сноска 40. URL: http://lib.rus.ec/b/169687/read (дата обращения 15.12.11).
[2] Л. Троцкий «Сталин» Т.2. URL: http://lib.rus.ec/b/169699/read (дата обращения 15.12.11).
11. Стратегия: отдать Россию на разграбление, но спровоцировать партизанскую войну
Союзная большевикам Партия левых эсеров–интернационалистов (ПЛСР), представленная в СНК, во ВЦИК, коллегиях наркоматов, ВЧК и других учреждениях, по вопросу о мире оказалась даже более радикальна, чем левые коммунисты. В свое время лидеры ПЛСР порвали с эсеровской партией из‑за непримиримых противоречий в оценке Первой мировой войны. Левая фракция ПСР вслед за большевиками заняла «пораженческую» позицию, в то время, как правые эсеры влились в ряды «оборонцев».
Левые эсеры в вопросе войны и мира оказались куда более последовательными марксистами, чем правое крыло ПСР и даже меньшевики, что крайне сближало их с партией Ленина. В 1917 году даже поднимался вопрос объединения партий [1].
С Октября партийная идеология претерпела уже знакомую нам трансформацию от революционного «пораженчества» к революционному «оборончеству». Левые эсеры, как и левые коммунисты, стояли на позиции революционной войны против Германии, отрицали возможность заключения мира, как отодвигающего Мировую революцию в далекую перспективу.
На II съезде ПЛСР Камков — один из авторитетнейших (наряду со Спиридоновой и Натансоном) лидеров левых эсеров — яростно критиковал позицию большевиков, которые своими мирными инициативами не только отдали на «поток и разграбление» Украину, Прибалтику, Финляндию, но и блокировали революционный процесс в Германии и Австро-Венгрии [2].
При этом саму революционную войну партии понимали по‑разному. Аргументация Ленина, что Россия не может воевать ввиду отсутствия ресурсов и армии, левых эсеров не убеждала. Войне, как делу государственному, они противопоставляли абсолютно анархистское представление о народном восстании — как деле самих масс.
Один из лидеров ПЛСР Мстиславский выдвигал лозунг «Не война, но восстание!». Он так объяснял партийную позицию: «Для нас, социалистов и революционеров, — нет вообще «государственных границ». И поэтому мы должны рассматривать австрийские и германские войска не как армии чужого государства, находящегося в войне с нашим государством, а совершенно так, как смотрели мы в былые революционные годы на карательные отряды нашего собственного, ныне низвергнутого монарха. А потому одинаков должен быть и метод действий против этих отрядов. Не войну против них должны мы вести, но восстание» [3].
Мстиславский отмечал, что подготовка к революционной войне большевиков и подготовка левых эсеров к восстанию — вещи разные. У большевиков «в такой постановке «государство» заслоняет «класс», борьба революционная уступает место государственной войне. В этом — отклонение, в этом — отход от чистых позиций революционного социализма на путь оппортунистического служения Молоху государства… Для нас революция и война — понятия непримиримые. Мы были и будем партией восстания как метода классовой — классовой, а не государственной — революционной борьбы».
В этом проявлялся глубокий анархизм левых эсеров, отрицающих государственность даже после завоевания власти. Для них по‑прежнему актуальна была ставка на революцию, восстание, стихийное выступление. Революционная партия, наследники народников, они так и не сумели выйти из своего революционаризма, осознать, что теперь, взяв власть, они являются не вечным борцом, что теперь на них лежит ответственность за судьбу страны. Они продолжали борьбу.
Левые эсеры, вслед за левыми коммунистами, не исключали утраты власти Советов в России в результате революционной войны, не исключали оккупации страны, утраты суверенитета. Но более того, в таком развитии событий они видели существенные плюсы. Будучи реалистами и понимая, что воевать народ не хочет, лидеры ПЛСР полагали, что оккупация вызовет широкое партизанское движение, то есть породит то самое восстание.
Уже после заключения мира в Брест–Литовске Мария Спиридонова на III съезде ПЛСР говорила: «Мы против войны и к войне народа не зовем… Мы зовем к тому, чтобы мирный договор… был разорван… В ответ будут репрессии по отношению к нам, и германские империалисты пришлют карательные экспедиции, — это наше спасение. Карательные экспедиции в Украине создали восстание. Никакими лозунгами, никакими митингами мы не в состоянии поднять крестьянство, сейчас скашивающее хлеб, на отпор. И только тогда, когда карательными экспедициями будет покрыта вся Россия… будет создан стимул, заставляющий народ сопротивляться!» [4]
Примечания:
[1] Л. Овруцкий «Левые социалисты–революционеры» // «Политические партии России: история и современность» М.: РОССПЭН, 2000. URL: http://grachev62.narod.ru/mnpt/chapt17.htm (дата обращения 23.01.12).
[2] Там же.
[3] Там же.
[4] В. Владимирова «Год службы «социалистов» капиталистам…»
12. Троцкий срывает мирные переговоры
27 декабря 1917 года (9 января 1918) Кюльман заявил, что Германия считает себя свободной от советской формулы мира. 5(18) января в ходе переговоров Гофман продемонстрировал российской делегации карту с германскими территориальными претензиями. Советская делегация потребовала нового перерыва мирной конференции на 10 дней.
7(20) января Ленин сформулировал и 8(21) января прочел на собрании около 60‑ти партийных деятелей свои тезисы «По вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», чем четко обозначил свою позицию «передышки». Ленин впервые, задолго до сталинской концепции построения социализма в отдельно взятой стране, заявил, что в основу действий советской власти должны быть положены в первую очередь интересы Советской России, и лишь затем — международные задачи, в том числе вопросы Мировой революции. «Положение дел с социалистической революцией в России должно быть положено в основу всякого определения международных задач нашей Советской власти», — писал Ленин. «Было бы ошибкой, — продолжал он, — построить тактику социалистического правительства России на попытках определить, наступит ли европейская и особенно германская социалистическая революция в ближайшие полгода (или подобный краткий срок) или не наступит. Так как определить этого нельзя никоим образом, то все подобные попытки, объективно, свелись бы к слепой азартной игре» [1].
