Владимир Кузнечевский - Сталин: как это было? Феномен XX века
Есть все основания считать, что если бы послевоенные события развивались именно по такому сценарию, мир не получил бы не только пресловутой холодной войны, но и развитие внутриполитической ситуации в самом СССР могло пойти совсем не так, как оно пошло в действительности.
Но История никогда не развивается по логически выверенным схемам. Рано или поздно появляются привходящие обстоятельства (и люди), которые эту схему нарушают, а иногда и опрокидывают. Как в присущем ему лапидарном стиле выразил эту мысль в своей первой книге об опыте своей 30-летней работы в советской разведке Леонид Шебаршин, «историческая неизбежность реализуется не сама собой, а через политических лидеров и ведомые им массы»{245}.
СТАЛИН И МАКСИМ ЛИТВИНОВ
В перечне геополитических констант, которыми руководствовался Сталин в определении своих внешнеполитических приоритетов, я бы выделил два, как мне представляется, основополагающих момента: территориальный, или географический, принцип и имперский.
Начнем с первого.
В октябре 2011 года Лорен Гудрич, ведущий специалист американской разведывательно-аналитической компании «Стратфор», которую в американской прессе часто называют «теневым ЦРУ», опубликовала аналитический обзор под названием «Россия: восстановление империи по возможности», где отметила: «Определяющая географическая характеристика России — это ее незащищенность, что означает, что ее основной стратегией является стремление обезопасить себя. В отличие от большинства сильных и влиятельных стран российский ключевой регион — Московия — не имеет барьеров для защиты самого себя, и поэтому его несколько раз завоевывали. Из-за этого на протяжении всей истории Россия расширяла свои географические границы с целью создания опорных пунктов и стратегического пространства между ядром России и мириадами врагов, ее окружающих. Это означает расширение России до ее естественных пределов: Карпатских гор (на Украине и в Молдавии), Кавказских гор (до малого Кавказского хребта, мимо Грузии и в Армению) и Тянь-Шаня на дальней стороне Средней Азии. Единственной географической дырой является Североевропейская равнина, где Россия исторически стремилась занять как можно большую территорию (районы Балтики, Белоруссию и даже часть Германии). Словом, чтобы Россия чувствовала себя в безопасности, ей нужно создать что-то вроде империи»{246}.
Думаю, что сотрудница «Стратфора» сама взяла эту идею у старого революционера, члена большевистской партии с 1903 года, известного советского дипломата, бывшего народного комиссара по иностранным делам СССР, Максима Максимовича Литвинова (настоящее имя Макс Моисеевич Баллах Филькенштейн — по данным Википедии и Баллах Меир-Генох Моисеевич — по данным Электронной Еврейской энциклопедии).
В июне 1946 года заместитель министра иностранных дел СССР М. Литвинов сформулировал тезис о том, что Сталин в формировании своих взаимоотношений с ведущими зарубежными государствами руководствуется «устаревшим» (именно так сказал Литвинов) принципом, а именно «географическим» подходом. А произошло это при очень необычных обстоятельствах.
В июне в Москву приехал новый корреспондент американской информационной компании Си-би-эс Ричард Хоттелетт. И сразу же запросился на интервью с М. Литвиновым. Встреча состоялась в служебном кабинете Литвинова, причем замминистра иностранных дел СССР, вопреки существовавшим тогда (да и сегодня) порядкам, никого не поставил в известность об этом контакте. Состоялась очень продолжительная и содержательная беседа, о результатах которой корреспондент «Коламбиа Броадкастинг Систем» немедленно сообщил послу США в Москве Уильяму Смиту, а тот в тот же день направил соответствующую телеграмму в Госдеп США. Как пишет известный российский историк-американист В. Печатнов, содержание этого интервью оказалось настолько ошеломительным, что, получив его, президент Трумэн спрятал эту телеграмму в своем сейфе, запретив показывать ее кому бы то ни было. Одновременно госдепартамент наложил эмбарго на передачу текста интервью в штаб-квартиру Си-би-эс. Текст этого интервью американцы «держали в глубоком секрете до самой смерти Литвинова как сообщение “чрезвычайной государственной важности”»{247}.
Вот полный текст этого документа{248}:
«861. 00/6—2146: Телеграмма. Посол в Советском Союзе (У. Смит) Государственному секретарю. Совершенно секретно. Москва, 21 июня 1946 г. 19.00 В первую очередь.
Корреспондент «Коламбиа Броадкастинг Систем» Хоттелетт 18 июня взял интервью у Литвинова в его кабинете. Поскольку Литвинов был весьма откровенен, Хоттелетт не использовал информацию, полученную во время интервью. Он сообщил ее нам и Государственному департаменту для сведения и просил, чтобы ее суть была изложена Мэрроу из Си-би-эс только для его ориентации. Подробное сообщение направляется и, очевидно, требует особенно осторожного с ним обращения.
Обсуждая международное положение, Литвинов сказал, что в перспективе нет ничего хорошего и, по его мнению, разногласия между Востоком и Западом зашли слишком далеко, и их нельзя будет примирить. На вопрос о причинах он ответил, что, с его точки зрения, в основе лежит идеологическая концепция, преобладающая здесь, согласно которой война между коммунистическим и капиталистическим мирами неизбежна.
По его мнению, ранее возникала возможность сосуществования двух миров, но, видимо, сейчас уже не так. В СССР произошел возврат к устаревшей концепции географической безопасности.
Обсуждая принципы, искомые ныне в качестве основы для сотрудничества, Литвинов сказал, что основой сотрудничества должно быть согласие между великими державами. Дело в том, что Гаити или Дания не могли бы угрожать международному миру, и СССР имеет основания относиться с подозрением к любому форуму, на котором он постоянно находился бы в меньшинстве.
Хоттелетт спросил, как можно было бы навести мосты через возникшую пропасть? Литвинов ответил, что он не будет высказывать своего мнения, пока к нему не обратятся, а они наверняка не обратятся. Хоттелетт спросил, уверен ли он, что к нему не обратятся, и он ответил утвердительно. Он сказал, что является сторонним наблюдателем и доволен своим неучастием.
Всем видом во время этой части разговора он демонстрировал отчужденность от происходящего.
Хоттелетт поинтересовался, существуют ли возможности оттянуть конфликт между Востоком и Западом настолько, чтобы позволить вырасти и прийти к власти новым и молодым руководителям? Его ответ сводился к тому, что это не имеет значения, так как молодые люди воспитываются в духе точного соответствия старому мышлению.
Хоттелетт поинтересовался, слышал ли собеседник о предложении Баруха передать атомные секреты Международному контрольному органу, заметив, что, по его мнению, во всем этом очень четко сфокусировалась дилемма, вставшая ныне перед миром, и задал вопрос, как поступит СССР — согласится ли он с международным контролем или откажется от него? Литвинов немного подумал и сказал, что есть большая разница между поддержкой принципа международного контроля и постановкой на деле себя под строгую инспекцию. Хоттелетт попросил его уточнить, вероятно ли согласие СССР на то, чтобы пойти до конца? Он сказал, что, по его мнению, маловероятно, чтобы СССР согласился подвергнуться инспекции. Хоттелетт спросил, не стало ли бы меньше подозрений; которые, судя по всему, в большой степени мотивируют советскую политику, если бы Запад неожиданно уступил и согласился со всеми требованиями русских, скажем, в вопросе о Триесте, итальянских колониях и т.д., не привело ли бы это к смягчению напряженности? Он сказал, что это привело бы к тому, что Запад потом столкнулся бы со следующей серией требований.
Обсуждая вопрос о взаимных подозрениях, коснулись темы об обеспечении прочной безопасности от империалистической агрессии. Литвинов сказал, что, видимо, Гитлер действительно считал, что его требования оправданны, что ему нужно было “жизненное пространство”. Гитлер, наверное, был искренне убежден в том, что его действия имеют превентивный характер и навязаны ему внешними обстоятельствами.
Обсудили вопрос о преимуществах, которыми пользуется любое тоталитарное правительство благодаря возможности игнорировать общественное мнение в своей стране. Литвинов по своей инициативе высказал мысль о том, что внутри тоталитарного государства ничего нельзя сделать, чтобы изменить его. Он сказал, что итальянский и немецкий народы не подняли восстание, когда перед ними встала перспектива самого ужасного наказания. В 1792 году французский народ смог взять штурмом арсеналы, захватить мушкеты и совершить революцию, но сегодня народу понадобилась бы артиллерия, танки, радиостанции, печатные машины, а все это крепко держится в руках любым тоталитарным государством. Вот почему, например, было бы крайне трудно отстранить от власти Франко. Даже для дворцовой революции понадобилась бы поддержка армии и полиции.
