Сергей Бородин - Костры похода (Звезды над Самаркандом - 2)
А снизу сюда долетал лишь то легкий запах жарящихся фисташек, то горький чад горелого лука.
Мулло Камар побывал и в окрестностях Бурсы, поклонился праху Османа Первого - первого османского султана. Изукрашенная мрамором и яшмой, его гробница восхитила бы Мулло Камара, если б не поглядывал он по сторонам, где раскинулись шатры османских воинов, охранявших Бурсу.
Он осмотрел и мавзолей султана Мурата, отца нынешнего Баязета и победителя короля Лазаря Сербского. Мулло Камар любовался, как тени стройных, еще молодых кипарисов, подобно вдовам, склоняются к мрамору усыпальницы. Но из-за кипарисов виднелась деревушка, именуемая Чекерки, что значит - кузнечики. Не кузнечики, а конница Баязета размещалась там ныне, и звенели там кузнецы, ковавшие лошадей.
Было лишь одно место, где Мулло Камар насладился без забот. Неподалеку от города, в горячем роднике Каплиджи, пахнущем серой и клокочущем, он то купался, то отлеживался на теплых коврах. Банщики служили ему, подавая сладости и предлагая еще более сладостные забавы.
Отсюда город выглядел иным, заслоненный покачивающимися кипарисами, из-за которых показывались башни, минареты и купола. Так здешние танцовщицы прельщают сердца взирающих, ибо через их широкие шальвары от щиколоток до пояса проходят длинные прорехи, и во время танцев шаловливые гурии как бы закрыты и как бы нет.
О соблазны, о искушение путников - неведомые города и неизведанные радости! Мулло Камар предпочитал неторопливую беседу в харчевне или в бане, в полуденный час на краю базара, под древесной сенью или у мраморных водометов, какими полна прекрасная Бурса.
Ему рассказывали, что здешние купцы уже сговариваются с константинопольскими греками о цене на дома, на караван-сараи, даже на греческие монастыри в Константинополе, ибо, когда султан Баязет займет Константинополь, бурсские купцы захотят иметь там свою собственность. Рассказывали, что греки, смущенные благородством турков, желающих купить то, что вскоре они могут взять даром, как военную добычу, охотно отдавали за бесценок лучшие здания города. Даже составились особые понятые, дабы свидетельствовать о сделке: один из них - турок, другой - христианин.
Рассказывали, что войска султана Баязета уже подошли вплотную к Константинополю и ныне город открыт лишь с моря да по узкой береговой полосе, что, едва пройдет эта зима, султан въедет в Константинополь.
- А с востока надвигается амир Тимур! - как бы невзначай высказал свои опасения Мулло Камар.
- О! - отмахивались собеседники. - Не посмеет сунуться. А сунется тут и останется. Не знает он, что ли, нашего отважного Баязета? Молниеносного! Непобедимого Баязета!
Но более осторожные передавали слухи, исходящие сверху, из крепости:
- Султан рассчитал так: взять Константинополь. Оставить там охрану, на случай появления франкских рыцарей, а все войска, как только освободятся, двинуть на Хромого Тимура, сбросить его в море Каспий и простереть пределы своего царства до Кавказских гор, а потом пойти на Иран, где некому с ним бороться. И царство османов расширится от Бурсы до Басры!
- А там - один шаг и... Индия! - восклицает другой собеседник.
Такие беседы в харчевнях влекли Мулло Камара сильнее, чем стоны бубна и мольбы дудок в приютах, где пляшут красавицы.
Наконец Мулло Камар нагляделся на Бурсу, утолил жажду ее прозрачной водой: близилась осень.
Бурсу рассекал и делил надвое стремительный горный поток. По ту сторону жили армяне и греки, по сю - мусульмане. Идя над водоворотами по древнему мосту, сложенному еще римскими рабами, может быть теми же, что построили водопровод в Халебе, Мулло Камар качнул головой: "Эх! - слыхал я про халебское чудо, а посмотреть так и не удосужился!"
С мусульманского берега он перешагнул в тесноту армянских проулочков и там после настойчивых поисков нашел деревянный невзрачный дом Вахтанга-аги, занимавшегося перевозкой бурсских кладей через горы Тавра.
Здесь, дожидаясь дня, когда выйдет караван на Тавриз, Мулло Камар приглядывался к мирной жизни армян - к играм детей, к хлопотливым скромным женщинам, прявшим шерсть, или вязавшим бесконечные чулки, или месившим тесто. Хотя зола накрепко прилипала к тесту и потом хрустела на зубах, армянские пресные хлебцы полюбились Мулло Камару. Ему по душе был мирный уют армянского дома, скупой, даже суровый уклад жизни и непреклонная верность обычаям, своей вере, своему миру.
Наконец караван пошел.
Мулло Камар, дремля, сидел на осле, а осел шел через многие города султана Баязета.
Кое-где бродяги пытались напасть на караван. Завязывались схватки между охраной и нападавшими. Однажды разбойники отбили караван от стражи. Но из них мало кто заметил серенького путника в серой чалме на сереньком незавидном осле.
- Паломник? - спросили разбойники.
- Во славу аллаха! Возвращаюсь с богомолья... - ответил Мулло Камар. Помилуйте грешника, как милует нас, грешных, аллах милостивый!..
Разбойники, пограбив кое-что и отняв осла у Мулло Камара, скрылись, едва завидев возвращающуюся охрану.
Но рваные сапоги, залатанные лоскутками порыжелой кожи, никого не прельстили.
Пересев на другого осла, Мулло Камар отправился своим путем дальше, через новые и новые города, крепости, селения, постоялые дворы, где хозяйничали воины Баязета, где распоряжались спесивые османы, а торговлю в цепких руках держали греки, армяне и генуэзцы.
Мулло Камар примечал: хороши ли базары и крепки ли стены в тех городах, многочисленны ли воины и воинственны ли. А осел так же понуро шел, дробно переступая копытцами, по городской ли мостовой, мимо высоких стен и древних башен, по нагорным ли тропинкам Понтийских гор, над безднами ли высокого Тавра.
Так прибыл Мулло Камар в маленький древний Терджан, уже зная от встречных караванщиков, что Тимур стоит в Арзруме.
* * *
Постукивая палочкой по площади, где из-под грязи просвечивали остатки мостовой, опираясь на палочку в переулках, где ноги скользили по грязному месиву, вглядываясь в продавцов и в товары, Мулло Камар прошелся по Терджану.
Он увидел пути, пройденные войсками Тимура, всю меру разорения стран, откуда они пришли в Арзрум, всю твердость их рук, когда они брали то, что спешили отдать здесь, в тесных сырых закоулках Терджана, и на что Мулло Камар поглядывал лишь мимоходом; все это достояние, вырванное вместе с жизнью прежних хозяев, все это - не товар для купца, направляющегося в страну, где собраны эти вещи, - волчьими оглодками не насытишься!
Ни лошади, ни рабыни, ни разрозненные серьги или запястья не влекли Мулло Камара, - это лишь пыль больших событий, а дельный купец сам творит события, чтобы снимать с них свою добрую долю.
Вдруг он остановился.
В глубокой нише чьих-то тяжелых ворот трое курдов разглядывали полосатый мешок, перекладывая в нем книги.
- Чем торгуете? - как бы шутя спросил Мулло Камар и чуть не сломал палочку: с такой силой уперся в нее, чтобы не проскользнуть мимо.
- Книги вот... - застенчиво ответил курд, явно стыдясь этакой безделицы, когда кругом торгуют серьгами и запястьями.
- Про что писаны?
- Кто знает? Один из нас грамотей - этот вот, да язык-то не наш.
- А что за язык?
- Кто его...
- Откуда они у вас?
Курдам не хотелось говорить, но избежать ответа тоже нельзя: затем и приволоклись сюда, чтоб отвязаться от тяжелого мешка.
- Из армянского монастыря. У армян взяли.
- Сколько ж вам за этот мешок?
Двое из курдов хотели поскорей сбыть свою добычу. Но третий оказался упрям:
- Мешком не отдадим. Нам армяне за каждую заплатят, как за пленника.
Двое заворчали было, но, вспомнив, что третий из них - грамотей и что в Тимуровом войске вот-вот выслужится в десятники, смолкли.
Упрямец настаивал:
- Вот в серебре вся!..
- Говори же цену!.. - спешил Мулло Камар.
- За пленных берут...
Как бы припоминая, упрямец задумался, помолчал и добавил:
- А за книги - вдвое: на этой неделе сам повелитель так определил. Армяне увидят нас - торговаться не станут! Сразу возьмут.
- Нам бы только армян разыскать! - добавил другой курд. - Тут они толкутся, да сами все в обносках...
- Сколько ж вам... Книг там сколько?
- Около сорока там...
- Это сколько же выйдет?
- Цена - по книге: эта вот - вся в серебре. Ей цена...
Двое других курдов заторопили своего грамотея:
- Прохожие тут, отойдем за ворота!
Но Мулло Камар повел их к себе в келью: спокойней было пересмотреть товар без помех.
На затоптанном паласе, устилавшем келью, разложили все эти потемнелые, писанные неведомыми людьми, кое-где закапанные воском книги.
И все четверо - трое курдов и сам Мулло Камар - смотрели на них с удивлением и опаской: этакие деньги за них платят, а понять ничего нельзя.
Здесь, у себя дома, как ни кратковременно это пристанище, Мулло Камар заговорил о цене спокойно, прижимисто.
