Александр Мясников - Я лечил Сталина: из секретных архивов СССР
Роскошны покои Алказара, с восточными аркадами и орнаментом и внутренними райскими садами (оттуда сады Черномора в опере «Руслан и Людмила»).
После Севильи мы приехали через Кадикс, о скалы которого уже плещут волны Атлантического океана, потом по его берегу в обратную сторону, то есть на восток, мимо Гибралтара. Мы видели берега Африки. Сам полуостров, врезавшийся в пролив, с английской крепостью на огромной скале, остался справа - мы проскочили мимо пограничного поста. Далее мы стали взбираться вверх, опять на плато, путешествие было довольно длительным, свернули на север, потом на восток, увидели цепь снегов Сьерро-Невада и, спустившись в цветущую долину, очутились в поэтической Гренаде. Если в Севилье прекрасен мавританский Алказар, то в Гренаде изумительная Альгамбра перенесла нас в сказочный мир, о котором образы у нас сложились в детстве и тлели в душе, как что-то фантастическое. Гренада - столица последнего халифата арабов на Пиренейском полуострове (завоеван испанцами в 1432 году), здесь в знойные дни лета сотни рабов тащили лед с гор Сьерра-Невада для охлаждения яств и вин на пир повелителя; в мраморных бассейнах купались его наложницы. Отсюда мы опять спустились в Малагу, порт на Средиземном море (в котором я выкупался) - красивый южный город на скале горы в субтропических садах - и, наконец, возвратились в Мадрид, откуда через Париж приехали в Москву, домой.
Испанская культура - и сами испанцы - предстали мне в новом виде во время поездки в Южную Америку.
В ноябре 1959 года мы отправились туда как представители Общества «СССР - страны Латинской Америки» (коего я состою вице-президентом). Мы - это я, «глава делегации», поэт Семен Кирсанов (друг и последователь Маяковского), депутат Верховного Совета Армянской ССР Григорян (она) и наш секретарь, сотрудник Дома дружбы, хорошо владеющий испанским языком (окончил соответствующее отделение Института иностранных языков), интеллигентный молодой человек.
Перелет «Париж - Рио-де-Жанейро» на Air France был впечатляющим - так далеко, лазурное море, желтые пески Сахары, белые домики Дакара, в его аэропорте исполинские негры - сенегальцы в белых покрывалах и гибкие чернокожие девы с резкими чертами лица, далее - бесконечный океан, пустота. Мы висим над ним, сидим, ходим, болтаем (с нами оказалась еще группа советских артистов и писателей). Наконец, берега Америки и сразу - пышный Рио, со сверкающей изрезанной бухтой, горой, увенчанной громадным крестом, а внизу нагромождением зданий, улиц, площадей. Жарища.
Далее Сан-Пауло. Нашу армянку встречает армянская колония. Киоск с цветами - там две дамы: слышна русская речь, обращаются к нам на родном языке. «И мы русские». - «Как попали?» - «А все ваша любезная революция, вот теперь продаем цветы, а раньше у нас были свои усадьбы». Сан-Пауло - город рабочий, заводы и их труды, небоскребы.
Наконец, среди низменности Ла-Плато возвышается небольшая пологая гора, у подножия которой лежит Монтевидео (название, создавшееся, по преданию, в связи с восхищением одного моряка - «я вижу гору» - Monte Video). Нас встречают уругвайские друзья (здесь демократический режим, все партии легальны). Коммунисты имеют свои газеты, клубы и т. д. Они оплачивают наши номера, обеды и т. п. У них немало денег, так как некоторые прогрессивные буржуа их почему-то поддерживают. Так, нас возил на своей фешенебельной машине совладелец фирмы «Пепси-кола»; он бывал в Москве, он неоднократно читал публичные лекции в Монтевидео о своей поездке в Советскую Россию, он сказал нам: «Я готов пожертвовать всеми своими капиталами за «спасение своей души» - не в религиозном смысле, конечно, а в смысле служению правильной идее». В его вилле мы видели весьма левую библиотеку и испано-русский словарь. Кстати, общество Уругвай - СССР здесь открыло курсы русского языка, на которых занимаются тысячи молодежи; они имеют различные помещения для собраний, читален, продажи вещей из России, выставки и т. д.
Наступили дни Октябрьской годовщины. По сему случаю в одном из помещений города был многолюдный митинг, выступали члены общества Уругвай - СССР, а также и я (наша делегация была послана к этой дате).
После речей показали кино, последнюю часть «Тихого Дона». Мне показалось, что некстати: во-первых, одна из героинь заболела сифилисом, другая - утопилась на ваших глазах (сделано, правда, ловко), во-вторых, сам герой - ни вашим, ни нашим, его психология непонятна даже нам, как он может быть интерпретирован чужеземцами, неясно, в-третьих, какое все это имеет отношение к Октябрьскому празднику? (Дали бы «Ленин в Октябре» или «Человек с ружьем»!) Мне сказали: «Тех фильмов не было, и вообще плохо нам помогаете…»
В тот же день вечером мы отправились на вечер - в честь праздника - в Русский клуб. В Уругвае много выходцев из старой России - молокан, духоборов; позже мы посетили одно село, где они живут. Совсем Россия: поддевки, сапоги, избы, самогон, деревенский - рязанский или тамбовский говор… Молодежь, впрочем, - уже уругвайцы, они поженились на местных испанцах или испанках и почти уже не знают русских слов.
«Я готов пожертвовать всеми своими капиталами за «спасение своей души» - не в религиозном смысле, конечно, а в смысле служению правильной идее»
На следующий же день пришлось поехать на аналогичный митинг в клуб одной из еврейских общин (тут их две: одна - левых, другая - правых убеждений). Мне предложили выступить о Москве и т. п. Слушали с большим вниманием (они понимают по-русски). После доклада пришли записки: «Есть ли антисемитизм в Москве?» Я решил, что надо действовать не общими фразами, а примерами. «Могу вам привести в связи с этим вопросом два примера, близкие мне и потому абсолютно достоверные. Я - председатель Всероссийского общества терапевтов, а мой заместитель - профессор Мирон Семенович Вовси (бурные аплодисменты). Я заведую кафедрой терапии пятого курса медицинского факультета в Москве, а мой заместитель - профессор Борис Борисович Коган (бурные аплодисменты). Продолжать или ясно?» - «Ясно, ясно», - раздавались возгласы.
На пресс-конференции для сотрудников уругвайских газет и из других стран нас завалили вопросами о Пастернаке. Что за расправа над писателем? Разве у вас пишут только по указке начальства? Я эту неприятную историю объяснил так: «Пастернак - наш известный поэт, и как поэт и переводчик он свободно и всегда печатается. Как прозаик он не был известен. «Доктор Живаго» его первое произведение в прозе. У нас - централизованное издательство, перед тем как вынести решение о печатании того или иного произведения, требуется утверждение - внесение в план. Я, например, написал монографию «Гипертоническая болезнь» - прежде чем ее печатать, она была на рецензии у авторитетных специалистов. Так и «Доктор Живаго» - он поступил на рецензию к определенным, очень известным нашим писателям. Те нашли, что с художественной точки зрения он не находится на должном уровне, дали его критический разбор и посоветовали вернуть рукопись автору для внесения изменений. Что тут такого? Автор передал ее для прочтения кому-то из итальянских гостей, а тот отправил в печать, - далее вся эта шумиха с Нобелевской премией, присужденной нарочно, в пику нам. И совсем не потому не печатался этот роман, что в нем якобы нарисован сочувствующий интеллигент, не верящий в революцию или не желающий стрелять в юнкеров. Многие годы у нас не сходит со сцены спектакль «Дни Турбиных», в котором обрисованы человечески белые офицеры, как честные люди, исполняющие свой долг, принятый на себя перед отечеством - в их понимании. Но в пьесе дано все это художественно». Судя по напечатанным заметкам в газетах, «объяснение» было хорошо принято.
На приеме у посла я познакомился с приглашенными профессорами, литераторами и др. Была, между прочим, «Мисс Уругвай», завоевавшая на последнем конкурсе по красоте первое место. Как раз она сидела напротив меня за обедом, и я успел ее хорошенько разглядеть, - очевидно, все показатели подошли, но совершенство не в них, а в чем-то неуловимом, которого у красавицы, на мое восприятие, не оказалось. Познакомился я там с известным скульптором и графиком Марией Кармен - она мне потом подарила один свой чудесный рисунок (я любуюсь им на даче и вспоминаю его автора как исключительно тонкого и проникновенного человека).
На пресс-конференции для сотрудников уругвайских газет и из других стран нас завалили вопросами о Пастернаке
Монтевидео - прекрасный город; часто встречаются признаки испанской культуры - в чертах и характере жителей, в стиле домов с цветущими розами на балконах и внутренними садиками - патио - как в Севилье. Уругвай - маленькая страна, но очень просторная; низменность, небольшие рощи каких-то южных деревьев, изредка - живописные культурные городки. Много скота (кожа и мясо предметы экспорта). В ресторанчиках мы поглядели на ритмичные пляски с кастаньетами и затейливым стуком каблучков, - все поют какие-то сладкие, увлекающие романсы, сменяющиеся зажигательным престо. Живут хорошо, насколько об этом можно судить путешественнику. У одного доктора дома - чудесные дети: два мальчика и две девочки; все обучены французскому языку и игре на рояле, одна любит Прокофьева и Стравинского.
