Неизвестен Автор - Севастополь (сборник)
— Мне лейтенанта Соловьева.
— Убит.
— Помощника командира.
— Убит. Я один — и командир, и комиссар, и помощник.
— С Большой земли в ваше распоряжение.
— Пополнение?
— Так точно — пополнение!
— Много вас?
— Было семеро…
Понимающе посмотрел политрук на матроса.
— Ну что ж! И один нам нужен…
Молодой моряк достал пакет.
— Батальонный комиссар приказал вам передать… Разрешите быть свободным?
— Нет, матрос… Свободным ты здесь не будешь. Бери бинокль. Что увидишь — докладывай.
В окулярах бинокля — залитые горячим солнцем холмы. Тихо. Пусто. Кажется, что вокруг нет ни одного человека, что батарея затерялась в громадной мертвой пустыне.
Моряк оторвался от бинокля и, недоумевая, спросил:
— Товарищ политрук! А здесь на передовой есть еще наши люди? Один камень кругом…
Политрук не отвечал. Он спал, уютно подложив под щеку руку с зажатым в ней пакетом. Улыбнулся во сне — видимо, снилось ему что-то радостное и милое.
Негромко окликнул моряк:
— Товарищ политрук! А, товарищ политрук!
С трудом открылись глаза. Счастливо улыбаясь, он сказал:
— Жена сейчас приснилась… Чай пили. В саду. С вишневым вареньем. Только варенья не попробовал — ты разбудил… В чем дело?
— Вы о пакете забыли.
— Верно… Забыл…
Снова бинокль у глаз молодого моряка. Снова проплывают холмы и высоты. Возник разрушенный, истерзанный город, над которым клубился дым, а выше летали вражеские самолеты… Дальше море. И опять мертвые пустынные холмы. И тишина, пронизанная звоном цикад…
— Товарищ с Большой земли! — неожиданно громко позвал политрук.
— Есть, с Большой земли!
— Я ждал поддержки. А ты мне принес большее, гораздо большее. Спасибо тебе, товарищ…
Политрук держал в руках газету. В нескольких местах она была разорвана, по страницам расплылись кровавые пятна.
Комиссар подошел к спящему моряку, тронул за плечо.
— Старшина!
Мучительно преодолевая сон, тот ответил:
— Есть, старшина!
— Прочитай и передай следующему. Всем прочитать…
— Есть, всем прочитать.
Газета начала переходить из рук в руки. Ее передавали бережно, как дорогую святыню. Люди преображались. Блеск появился в их глазах, руки крепче сжимали винтовку. Приподнялся и ровнее стал дышать раненый.
Газета возвратилась к политруку.
Комиссар окинул взглядом моряков и увидел, что уже никто на спит. Бодрость вошла в сердца людей. Точно свежий морской ветер пронесся над этой вершиной, где земля и воздух были раскалены войной и солнцем.
— Все прочитали?
— Все, товарищ политрук.
— Отвечать будем?
Старшина сказал:
— Ответ ясный: сражаться до последнего человека. Последний будет сражаться до последней капли крови.
Прибывший с Большой земли матрос с недоумением смотрел на окружавших его моряков. Принесенная им газета чудесным образом подействовала на этих, перешагнувших предел усталости людей.
— Можно и мне прочитать? — спросил он политрука. — Хочу знать — почему с людьми такое сделалось.
— Читай!
Глаза не сразу нашли нужное место.
А когда прочитал, услышал голос политрука:
— Везде наши… В каждой ложбине, за каждым камнем, в каждой воронке… Они тоже измучены, тоже устали… И быть может не знают… А нужно, чтобы знали… Сейчас… Перед боем…
И молодой моряк понял, о чем думает комиссар.
— Я это сделаю.
Он вскочил на бруствер. В руках у него бескозырка и тельник. Он начал семафорить… И тотчас тишина оборвалась. С визгом и стоном полетели сюда снаряды, мины. Засвистели пули…
Моряк стоял открыто, на виду у всех. Пули не трогали его, снаряды падали в стороне, и тысячи защитников Севастополя читали то, что передавал он, вслух повторяя каждое слово:
— Горячо приветствую доблестных защитников Севастополя… — читали морские пехотинцы в своих окопах.
— …красноармейцев, краснофлотцев, командиров и комиссаров, — говорили артиллеристы, стоявшие у орудий.
— …мужественно отстаивающих каждую пядь советской земли, — разбирали семафор автоматчики, притаившиеся за камнями у вражеских позиций.
— …и наносящих удары немецким захватчикам и их румынским прихвостням, — читали на командном пункте бригады морской пехоты.
И уже казалось, что тысячи голосов гремят над холмами и долинами, над многострадальной севастопольской землей:
— Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа. Уверен, что славные защитники Севастополя с достоинством и честью выполнят свой долг перед Родиной. И. Сталин.
И те, кто уже раньше прочел эту телеграмму, и те, кто впервые о ней узнал, понимали, что их приветствуют, к ним обращаются партия и весь советский народ.
И когда фашисты начали очередную атаку, ожили мертвые до сих пор холмы и долины.
Встали севастопольцы и двинулись в контратаку. Они двинулись на врага, как грозная туча, как неизбежное возмездие. И в первых рядах с автоматом в руках шел матрос с Большой земли…
* * *После боя его не оказалось среди живых, его не нашли среди раненых. И никто не знал его имени.
Это был простой советский воин, один из многих, кто сражался в те годы на морях и фронтах.
Комиссар снял фуражку и сказал:
— Вечная слава тебе, неизвестный матрос!
И, точно салютуя погибшему герою, открыли в эту минуту огонь севастопольские батареи…
Вл. Лидин
Тебе, Cевастополь!
Мы знаем, Севастополь, твою русскую славу. Обращаясь к великим делам нашего прошлого, мы видим рыжие склоны, поросшие жесткой травой, между которыми лежишь ты, белый приморский город, колыбель Черноморского флота Севастополь. В ту пору, когда в Москве едва начиналась весна, ты уже белел горячим камнем юга, спускаясь домами к темносиней воде особенно синего, особенно густого в начале весны — Черного моря.
Каждый камень на жестких склонах, с которых видна беспредельность морского простора, говорил о героической судьбе этого города. Отсюда над всей историей русского флота поднялись в призывающем великолепии подвига фигуры адмиралов Нахимова и Корнилова, здесь в простоте народных славных дел нашел Лев Толстой образ русской великой души, которой он посвятил самые потрясающие страницы своих неумирающих книг, отсюда пошли, как боевой призыв к действию, имена лейтенанта Шмидта и броненосца «Потемкин».
Черноморские моряки! В песнях о боевых делах нашего флота осталась ваша запевка, ваш четкий шаг слышит поколение моряков, которое пришло вас сменить, оно научилось вашей храбрости, оно бережет традиции вашей борьбы, прославляя вновь на весь мир черноморцев. Многие месяцы тяжелую борьбу ведет осажденный Севастополь. Многие месяцы, отбивая врага, наваливал он тысячи неприятельских трупов на своих подступах. Снова, как в осаду 1855 года, изрыты склоны траншеями, и сухая крымская земля вздымается в воздух от разрывов снарядов, и боевые корабли из Севастопольской бухты ведут из своих пушек огонь.
Вся страна с любовью и гордостью следит за героической борьбой Севастополя. Тонны металла обрушивает враг на русскую эту твердыню. Тысяч солдат не досчитывается он при очередной перекличке. Он налетает на город эскадрильями, и алюминиевые скелеты сбитых и сожженных самолетов валяются на жесткой земле, и наши летчики, и наши зенитчики ведут счет будничным делам героического своего искусства. В осаду 1855 года был введен в действие севастопольский счет времени. Тогда каждый месяц обороны равнялся целому году. Ныне утроен, учетверен может быть этот севастопольский счет. Не парусники и гальоты ведут огонь по защитникам города. Тяжелая артиллерия врага бьет по городу. Черные коршуны появляются в небе. Только каменоломни и глубокие недра земли могут служить человеку убежищем.
И он борется, наш русский человек. В каменоломнях и подземных убежищах живет стойкий дух его беспримерного сопротивления. Великое мужество его моряков расправляет морской русский флаг, как великолепный попутный ветер моря. Можно физически убить человека, но нельзя сломить его дух. Дух защиты Севастополя — сколько месяцев он боролся, этот героический город! — дух, призывающий к действию. Никогда из песни о подвиге русских не будет выброшено имя Севастополя. Испытания, перенесенные им, сделали еще ближе, еще роднее для всех нас этот город. Каждый разрыв неприятельского снаряда или бомбы с самолета слышал весь народ вместе с вами, защитники Севастополя. Каждое ваше испытание мы делили вместе с вами, защитники Севастополя.
Вся страна простерла к вам свои руки, и в темных каменоломнях, и в окопах и траншеях, которыми ощетинился город, и на боевых кораблях, закопченных от дыма и пороха, знали вы, черноморцы, что мы с вами, мы вместе.
