Владимир Николаев - Сталин, Гитлер и мы
Что касается политики, то суд, пожалуй, прав, но вся остальная казуистика — явная уступка силам реакции, мечтающим повернуть вспять колесо истории.
В «Письмах из мертвого дома» Достоевский писал: «Кто бы ни испытывал власти, полной возможности унижать другое человеческое существо… до самой крайней степени унижения, хочешь не хочешь, утрачивает власть над собственными чувствами. Тирания — это привычка, она имеет способность развиваться, она в конце концов развивается в болезнь… Человек и гражданин умирают в тиране навсегда».
Итак, по Достоевскому, тирания развивается в болезнь. А может быть, наоборот? Спорный вопрос. Как это было у Сталина и Гитлера? Прежде чем попытаться разобраться в этом, обратимся к истории. Оказывается, за практическое осуществление коммунистических идей, невозможное без установления диктатуры (как прежде всего признали сами большевики), почему-то взялись люди психически неполноценные. Возможно, потому, что и сама эта затея была в принципе нездоровая? Начнем с Ленина. Возьмем воспоминания о нем Н. Валентинова, близко знавшего Ильича задолго до того, как тот стал вождем. Валентинов пишет: «В своих атаках, Ленин сам в том признавался, он делался «бешеным». Охватывавшая его в данный момент мысль, идея властно, остро заполняла весь его мозг, делала одержимым… За известным пределом исступленного напряжения его волевой мотор отказывался работать. Топлива в организме уже не хватало. После взлета или целого ряда взлетов начиналось падение энергии, наступала психическая реакция, атония, упадок сил, сбивающая с ног усталость. Ленин переставал есть и спать. Мучили головные боли. Лицо делалось буро-желтым, даже чернело, маленькие острые монгольские глазки потухали. Я видел его в таком состоянии… После лондонского съезда партии он точно потерял способность ходить, всякое желание говорить, почти весь день проводил с закрытыми глазами. Он все время засыпал… В состоянии полной потери сил он был и в Париже в 1909 году после очередной
партийной склоки. Он убежал в деревушку Бон- Бон, никого не желая видеть, слышать, и только после трех недель жизни «на травке» превозмог охватившую его депрессию… Опустошенным возвратился он с Циммервальдской конференции в 1915 году, где истово сражался за претворение империалистической войны в гражданскую. Он искал отдыха в укромном местечке Соренберг, недалеко от Берна… Вдруг ложится на землю, вернее, точно подкошенный падает, очень неудобно, чуть не на снег, засыпает и спит как убитый».
Таких свидетельств много. Уже только по ним психиатр может сделать вполне конкретные выводы, но и так ясно, что с психикой у Ильича не все было в порядке. В повседневной жизни болезненное состояние Ленина выражалось в таких руководящих наставлениях: «Ничто в марксизме не подлежит ревизии. На ревизию один совет: в морду!» По этому поводу Валентинов замечает: «Здесь дело не в одном только расхождении в области философии. Здесь причиной — невероятная нетерпимость Ленина, не допускающая ни малейшего отклонения от его, Ленина, мыслей и убежденности… Философские дебаты с Лениным, мои и других, имеют большое продолжение, а главное — историческое заключение, похожее на вымысел, на бред пораженного сумасшествием мозга… «Философская сволочь», — так Ленин называл всех своих оппонентов в области философии».
Валентинов пишет о книге Ленина «Материализм и эмпириокритицизм»: «Беснование сделало книгу Ленина уникумом — вряд ли можно найти у нас другое произведение, в котором была бы нагромождена такая масса грубейших ругательств по адресу иностранных философов… У него желание оплевать всех своих противников; он говорит о «ста тысячах плевков по адресу философии Маха и Авенариуса…». Взяв в свои руки власть в 1917 году, Ленин от плевков перешел к высылке своих оппонентов из России за границу, к концлагерям и массовому террору. Теперь уже широко известно, что последние два года жизни он пытался руководить страной, будучи практически недееспособным, причем отказала ему прежде всего голова. Что у него началось раньше: болезнь или тирания?
Таких воспоминаний о Ленине много, просто они до нас не доходили, их от нас прятали, точно так же как и подлинную биографию Сталина. Вот, например, наброски к портрету Ленина, сделанные писателем А. Куприным, которому довелось встретиться с вождем в 1919 году: «Ночью, уже в постели, без огня я опять обратился памятью к Ленину, с необычайной ясностью вызвал его образ и испугался… В сущности, — подумал я, — этот человек, такой простой, вежливый и здоровый, — гораздо страшнее Нерона, Тиверия, Иоанна Грозного. Те, при всем своем душевном уродстве, были все-таки люди, доступные капризам дня и колебаниям характера. Этот же — нечто вроде камня, вроде утеса, который оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на своем пути. И при том — подумайте! — камень в силу какого- то волшебства — мыслящий! Нет у него ни чувств, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая, сухая непобедимая мысль: падая — уничтожаю».
А вот другой писатель, Л. Андреев. Ленина он не видел, но пишет не только о нем, но и — пророчески! — о Сталине: «Ты суров, Ленин, ты даже страшен… Или ты не один? Или ты только предтеча? Кто же еще идет за тобою? Кто он, столь страшный, что бледнеет от ужаса даже твое дымное и бурое лицо?.. Густится мрак, клубятся свирепые тучи, разъяренные вихрем, и в их дымных завитках я вижу новый и страшный образ: царской короны на царской огромной голове. Кто этот страшный царь? Он худ и злобен — не Царь-Голод ли это? Он весь в огне и крови…»
В советских исторических исследованиях и в литературе на исторические темы (художественной и документально-публицистической) не уделялось должного внимания проблеме элементарного человеческого здоровья, на печатных страницах действующие лица обладали определенными взглядами, убеждениями, реже — чувствами, а об их повседневном самочувствии, здоровье умалчивалось. На Западе такой традиции нет, там здоровье человека рассматривают в комплексе с другими проблемами — житейскими, политическими и т. п. Обратимся к одному конкретному примеру.
У нас написано немало исторических и публицистических работ о таком эпохальном событии, каким явилась конференция антигитлеровской коалиции, состоявшаяся в Ялте в феврале 1945 года. Именно эта встреча в верхах определила послевоенное устройство мира» В ней приняли участие президент США Рузвельт, английский премьер- министр Черчилль и Сталин. Не припомню, чтобы у нас писали о том, что все трое лидеров к тому времени были очень больными людьми, недаром в западной прессе писали, что в Ялте встретились «три человека, сидевшие под надзором и опекой своих личных врачей, подобно трем одряхлевшим беззубым львам». Уточним: если двух западных лидеров сопровождали их личные врачи, то вместе со Сталиным в Ялту прибыла целая медицинская бригада. В связи с этой конференцией здоровье Черчилля и Рузвельта широко комментировалось на Западе, а вот самочувствие Сталина, как всегда, было главным государственным секретом. Ни у нас, ни на Западе общественность не узнала, что вскоре после конференции у Сталина случился инфаркт.
Постоянный интерес западной общественности к состоянию здоровья своих политических лидеров не является следствием только обывательского любопытства, просто люди там не желают доверять свои судьбы больным людям, облеченным большой властью. Кстати, если провести самый поверхностный анализ того, как проходила упомянутая выше конференция в Ялте и какие решения она приняла, то можно убедиться, что ее явные просчеты были связаны непосредственно с плохим самочувствием троих лидеров.
За свои сорок пять лет активной работы в журналистике, с 1947 по 1992 год, я не раз убеждался в том, как большая политика страдает от состояния здоровья и самочувствия ее лидеров. Известны самодурство и взбалмошность Хрущева, при нормальной психике их быть просто не могло. Последние годы своего правления был практически недееспособным Брежнев. В качестве корреспондента «Огонька» я сопровождал его в многочисленных зарубежных поездках и видел, в какой жалкий спектакль они превращались из-за его постоянного недомогания. Эту же дурную традицию развил и приумножил Б. Ельцин. Но обратимся к здоровью Гитлера и Сталина.
С фюрером в этом смысле дело обстоит проще. В архивах сохранились его лабораторные анализы и результаты других медицинских исследований. Сталин же собирать и хранить эти документы не разрешал. Тем не менее до нас дошли кое-какие свидетельства на эту тему. Большую ценность представляют мемуары Н. Петровой, они посвящены жизни и деятельности профессора Д. Плетнева, который в течение нескольких лет был личным врачом Сталина. Петрова много лет была сотрудницей Плетнева, который незадолго до своего ареста передал ей свои записки. В середине 30-х годов он был брошен в ГУЛАГ, как и множество других лиц, близко знавших Сталина. Во время Великой Отечественной войны Петрова работала в госпитале, который в 1942 году захватили наступавшие немцы. В конце концов она оказалась на Западе, где ее воспоминания и были изданы на русском и английском языках. Так что Сталину все же не удалось до конца пресечь информацию о себе и своем здоровье.