Иосиф Крашевский - Король холопов
- Так правда то, что говорят? - спросил ксендз Ян.
Вержинек был подготовлен к подобного рода вопросу.
- Правда или неправда, - ответил он, - нам, верным слугам короля, непристойно знать то, что он от нас скрывает. Пока король мне не скажет: выплати из имеющихся у тебя арендных денег такую-то сумму Эсфири, пока он ее не признает, до тех пор я ничего не вижу и ни о чем не знаю.
- Но я-то не могу притворяться и делать вид, что ни о чем не знаю, возразил ксендз Сухвильк. - На меня и так нападают, что я на все сквозь пальцы смотрю, что же скажут теперь, если я буду молчать?
- Вы можете ответить, что не считаете себя вправе допытываться у короля, - произнес Вержинек.
- Нет! - воскликнул Сухвильк, - пускай он на меня рассердится, я не боюсь, я должен сказать ему то, что велит мне моя совесть!
- И все это ни к чему не послужит, - рассмеялся краковский советник, - он только упрямее станет. Хуже всего - преувеличивать опасность и из мухи делать слона.
- Так по-вашему, это пустяки! - с негодованием воскликнул Сухвильк. Кто знает, какое влияние эта женщина может иметь на него? Говорят, что у нее совсем не женский ум.
- Про нее ничего плохого не говорят, - тихо сказал Вержинек.
- Вы его защищаете? - спросил ксендз Ян.
- Не стану его осуждать, - ответил советник.
Оба замолчали. Вержинек старался любезностью и хорошим приемом умилостивить нахмуренного прелата, но тот вскоре попрощался с ним, заметно недовольный и озабоченный.
Вечером король ужинал в обществе своих самых близких людей. Рядом с ним сидел ксендз Сухвильк и Вацлав из Тенчина; в числе гостей был и владелец Мельштина.
Король был в хорошем расположении духа, и редко случалось видеть его таким веселым и счастливым, как в этот день; он подстрекал других к веселью, и казалось, он хотел, чтобы и другие разделили его радость. Заметив озабоченное, странно суровое выражение лица Сухвилька, резко выделявшееся среди этой веселой обстановки, король несколько раз попытался завязать с ним разговор.
Ужин протянулся долго. Когда Казимир встал, и свита последовала во внутренние покои, Сухвильк тоже пошел за ним. Все остальные поняли, что им следует удалиться.
- Хотя, быть может, теперь, время неподходящее для объяснений, сказал Сухвильк, оставшись наедине с королем, - но моя привязанность к вам не позволяет мне дольше молчать.
Казимир повернулся к нему и ждал продолжения.
- Мне кажется, что вы не можете меня упрекнуть в том, что я когда-нибудь вмешивался в дела, относительно которых вы не спрашивали моего совета, но сегодня...
- Продолжайте, прошу вас, - прервал король.
- Оскорбительные для вашего величества слухи носятся по всему городу, - говорил ксендз, - и, кажется, они не без основания. Милостивый король, возможно ли это? Эта Эсфирь?
- Что же Эсфирь? - перебил король. - Разве она живет во дворце? Разве я намерен сделать ее королевой? Неужели мне уж нельзя быть человеком?
- Ваши враги, милостивый король...
- Я думаю, - со смехом ответил король, - что я им доставил громадное удовольствие, дав им в руки такое оружие против себя!
Он пожал плечами.
- Ее происхождение... - начал было ксендз Ян.
- Нисколько не помешало ей быть самой красивой женщиной в мире, живо прервал король. - Я слабый, грешный человек, и я этого не таю. Пускай бросают в меня камнями, я привык к таким ударам.
Ксендз Сухвильк стоял молча; в глазах его выражалась мольба.
Казимир подошел к нему и, обняв его, сказал:
- Отец мой, оставьте все это моему духовнику, прошу вас.
Ксендз тяжело вздохнул и, ни слова не сказав больше, вышел из королевской спальни.
Казимир тотчас же позвал Кохана, велел подать себе плащ, приказал ему следовать за собой, не сообщая ему, куда направляется.
Было поздно, но, несмотря на это, сквозь щели ставень в доме Эсфири можно было различить свет. Красавица-хозяйка, одетая с роскошью, которую она так любила и которая шла к ней, давно уже поджидала короля. На столе, по обыкновению, были расставлены кушанья и напитки, излюбленные королем, даже аромат в комнате был сообразован с его вкусом. Эсфирь, руководимая инстинктом любящих сердец, с помощью которого угадывается всякая мелочь, могущая доставить удовольствие любимому человеку, старалась, чтобы время, проведенное с нею королем, было для него приятным роскошным отдыхом. Даже в выборе платья она всегда считалась с вкусом своего возлюбленного, обращая внимание на его похвалу и совет.
Казимиру она казалась всегда прелестной, но он любил, чтобы она наряжалась, находя, что таким образом ее красота рельефнее выделяется, и он с каждым днем открывал в ней новые достоинства.
Эсфирь заботилась также о духовной пище для короля, стараясь, чтобы беседа с ней не утомляла его, а была бы ему развлечением и отдыхом. Она охотно читала разные поэтические легенды и передавала их Казимиру с наивностью и детским увлечением. Некоторые из них содержали в себе мысли, подобранные, быть может, не без цели. Хотя ей бывало иногда грустно и больно, но она пересиливала себя и улыбалась, стараясь казаться веселой и беззаботной; король ее никогда не видел недовольной чем-нибудь, а главное - она никогда ничего не просила для себя, и это было лучшим средством получить от него все.
Казимира, как вообще людей с подобным характером, отталкивало попрошайничество, а молчание вызывало в нем стремление узнать скрытые мысли и желания.
Поступая таким образом и горячо благодаря за самый маленький подарок, Эсфирь в течение нескольких дней получила от короля больше, нежели другие в течение многих лет.
Драгоценные камни, дорогие материи, жемчуга, парча, серебро - все это тайком перевозилось к ней. Эсфирь надевала на себя драгоценные украшения, расставляла подарки на видных местах, восхищалась ими и каждый раз восторженно бросалась к ногам короля и благодарила его.
Чародейка обладала даром заставить к себе привязаться, умела властвовать, притворяясь послушной, и разжигала страсть Казимира, постоянно предоставляя новые доказательства своей любви; никогда еще в жизни он так горячо не любил ни одной женщины. Он стыдился своей страсти, упрекал себя, но все это не помогало, и она овладевала им все больше и больше, так что даже Кохан заметил вскоре, что он ошибся, рассчитывая, что эта связь долго не продержится.
В этот день Эсфирь встретила Казимира при входе так же тепло и ласково, как и раньше, но сквозь ее веселость пробивалось какое-то скрытое беспокойство...
Король заметил это, когда она села около него и посмотрела на него какими-то как бы затуманенными глазами.
- Что с тобой сегодня? - спросил он.
- Сегодня я так же счастлива, как всегда, - быстро ответила она, наливая ему кубок и грациозно подавая его своей белой рукой. - Обо мне не заботься, господин мой, отдыхай у меня, пользуйся жизнью, забудь хоть на время о тяжелой твоей короне. На то я раба твоя, чтобы усладить тебе хоть один час после усиленной работы.
- Никогда в жизни я не проводил таких счастливых моментов, как с тобой, - сказал Казимир, - и, хотя завистливые люди хотят омрачить это счастье...
Король не договорил, принял кубок из рук очаровательной хозяйки и поцеловал ее в лицо.
- Но ты что-то сегодня печальна? - спросил он.
- У меня нет никакого повода печалиться, - возразила Эсфирь, - и я не хотела бы говорить о чем-либо грустном с моим властелином, но сегодня приходится.
Сказав это, она встала. Казимир с беспокойством смотрел на нее; лицо ее стало серьезно, брови немного сдвинулись.
- Неужели эти люди осмелились сделать тебе что-нибудь неприятное? спросил король.
- Это не то, - ответила она улыбаясь, - на это я не жаловалась бы. При таком счастье, как мое, какое значение может иметь неудовольствие, причиненное людьми? Было бы даже несправедливо жаловаться на это.
- Что же, наконец? - настойчиво допытывался Казимир.
Эсфирь села и медленно стала говорить, обдумывая каждое слово и внимательно следя за королем, какое это на него произведет впечатление.
- Наш народ рассеялся повсюду. В твоем государстве нет города, нет местечка, где бы не было моих бедных соплеменников. Люди, поставленные в такие, как и мы, условия, чтобы защититься от мучений и преследований со стороны других, должны крепко держаться друг за друга. Мы узнаем один от другого, что где происходит, мы часто получаем более верные сведения и гораздо скорее, чем вы и ваши чиновники, которые должны были бы все знать.
Король внимательно слушал.
- Господин мой, - прибавила Эсфирь, приближаясь к королю. - Вы обогатили и возвысили Мацека Борковича. Можете ли вы ему вполне верить? Уверены ли вы в том, что он ничего не замышляет против вас?
Это первое вмешательство Эсфири в государственные дела изумило короля и произвело на него неприятное впечатление.
- Разве ты что-нибудь знаешь про него? - спросил он.
- Наши говорят, что этот, на вид послушный и преданный человек, что-то задумывает против вас, - продолжала Эсфирь. - Он созвал великопольских землевладельцев, и почти все они присягнули и письменно обязались пойти вместе с ним.
