Петр Шелест - Да не судимы будете. Дневники и воспоминания члена политбюро ЦК КПСС
9 декабря в 12.30 я уже был в ЦК КПСС. Когда я зашел в приемную Брежнева, мне сказали, что он уже обо мне справлялся и ждет меня. В кабинете Л. Брежнева состоялась наша встреча и полуторачасовая беседа. Я докладывал ему о состоянии дел в республике, но он все это слушал довольно рассеянно. По его поведению, какой-то нервозности я замечал, что он с большим нетерпением ждет от меня другого. На его вопрос: «Ну, а что дальше?» — я подробно изложил весь разговор со Ступаком. Не скажу, что мне было приятно все это говорить Брежневу. Он слушал с особой растерянностью. Затем я ему передал письмо Ступака, адресованное мне лично. Брежнев прочел его при мне, изменился в лице, губы посинели. Мне, откровенно говоря, было жалко на него смотреть. Затем Л. Брежнев спросил меня, кто знает о моей беседе со Ступаком и о содержании этого письма? Я ответил, что об этом никто не знает, кроме меня, и тут же добавил, что в самой сжатой форме сообщил это Н. Подгорному, о чем он, очевидно, уже знал. Брежнев промолчал.
В 15.30 состоялось заседание политбюро, вопросов было много, и довольно сложных и острых, в частности об электрификации сельского хозяйства всей страны. Брежнев вел заседание как-то неуверенно, нервничал, проявлял нерешительность.
Я неоднократно подвергал сомнению свой поступок, что сообщил и передал письмо Брежневу. Вскоре мой честный, добрый «жест» начал в какой-то степени сказываться. Исподволь началось отчуждение и охлаждение отношений, и все больше оно нарастало.
Подходил конец года. Надо продумать вопрос, как подвести итоги проделанной народом республики огромной работы во всех отраслях народного хозяйства, науки, культуры, социальных вопросах. Год был нелегким, сделано немало, но и недоработок еще хватает. Надо продумать, как их устранить в наступающем году.
Приближался юбилей — 19 декабря исполнится 60 лет Л. И. Брежневу. Все члены политбюро пришли к заключению, что эту дату надо отметить скромно. Собрали с членов политбюро, кандидатов и секретарей ЦК КПСС деньги, чтобы приобрести личный подарок юбиляру от товарищей по работе. Что касается правительственной награды, то было принято решение представить его к ордену Ленина и Золотой Звезде Героя Социалистического Труда. (Одну Звезду Героя Социалистического Труда он уже имел еще при Н. С. Хрущеве.)
Но Брежневу хотелось другого, он хотел быть Героем Советского Союза и начал упрашивать Подгорного внести предложение о присвоении ему (Брежневу) звания Героя Советского Союза. Н. В. Подгорный отказывался это делать, приводил аргументы против, но Брежнев просил, вымогал, вымаливал Героя, ссылаясь на то, что якобы его в войну представляли к этому званию. Но ведь прошло больше двадцати лет, как закончилась война. За что же награждать таким высоким званием в мирное время? Обо всем этом Н. Подгорный со мной неоднократно говорил, высказывал свое возмущение и даже советовался со мной, что делать, как поступить. Я высказал откровенно свое мнение, что присвоение звания Героя Советского Союза будет воспринято отрицательно, в особенности военными и фронтовиками. Подгорный в разговоре со мной сказал: «Я с тобой согласен, но Брежнев берет меня просто измором, больше такого «напора» я выдержать не могу, да и не хочу окончательно портить с ним взаимоотношения». Я ответил: «Как хотите. Я завизировал документ на звание Героя Социалистического Труда. Менять свое решение не буду». Брежнев сломил «сопротивление» Подгорного, а дальше уже ни у кого возражений не нашлось.
Так Брежнев стал Героем Советского Союза. А потом пошел «звездопад», но это без меня — я уже был не у дел — на пенсии. Итак, появился новый четырежды Герой Советского Союза! Среди партийного актива, народа, среди кадровых военных, фронтовиков было много нелестных отзывов в адрес Брежнева. Но самая печальная и страшная сторона дела: все, кто присутствовал при вручении «заслуженных звезд», отчаянно рукоплескали с явным налетом подхалимства и лести. А какой вред и последствия горькие от этого всего могут быть, надо только задуматься.
Провели большое совещание в Киеве по вопросу подготовки проведения празднования 50-летия Великого Октября, тут же было принято решение о созыве Пленума ЦК КПУ во второй половине января 1967 года, на котором обсудим подготовку к 50-летию Октября. Накануне, 26 декабря, мне позвонил Н. В. Подгорный и сказал, что собирается приехать в Киев на несколько дней, я ему ответил, что буду рад встретиться. Мы говорили по всем вопросам. Он мне рассказывал об обстановке в центре. По многим вопросам высказывал свое несогласие и возмущение по поводу поведения Брежнева, но дружески меня предупредил, чтобы я не очень был откровенен, особенно с Брежневым, потому что им все истолковывается по своему «узкому умозаключению». Подгорный как-то мимоходом сказал, что больше надо ориентироваться на А. Шелепина и Д. Полянского, возможно, на А. Кириленко, но последний неустойчивый человек, очень мнительный, далеко не лишен подхалимства. Подгорный заключил: «Вести себя во всех отношениях надо очень осмотрительно и осторожно».
Вот в такой обстановке приходилось работать первому секретарю ЦК КПУ и члену политбюро ЦК КПСС. Оказывается, надо было больше думать, как себя вести, не говорить откровенно, зажимать свою инициативу, отвлекать этим самым внимание от основной работы, от решения жгучих и неотложных вопросов повседневной работы. Можно себе представить общую обстановку в «высших кругах партийного руководства». А кто создавал такую обстановку? Это уже само собой понятно. Во время пребывания Н. Подгорного в Киеве Л. Брежнев мне два-три раза на день звонил и все интересовался, расспрашивал, чем занимается Николай Викторович и где он находится, с кем встречается.
Рано утром 27 декабря мне снова позвонил Брежнев, интересовался, где Подгорный, я ему сказал, что вчера улетел в Крым. Кажется, он успокоился. Начал интересоваться обстановкой в республике, я ему доложил, какие мероприятия мы проводим по итогам декабрьского Пленума ЦК КПСС. Каждый член политбюро ЦК КПУ выступил с докладом в двух-трех областях по итогам декабрьского Пленума ЦК. В течение января 1967 года мы проведем партийные активы по всем 25 областям Украины.
Брежнев сообщил мне, что он будет выступать с докладом на московском городском партийном активе, затем в Минске, возможно, в Горьком. Он также сказал мне, что хотел бы выступить с докладом на Украине, и советовался со мной, в какой области ему выступить. Речь шла о Харьковской, Луганской, Донецкой областях — остановились на Донецкой области. Я сообщил Брежневу, что после московского актива мы проведем киевский актив, думаю выступить на нем с учетом опыта Москвы.
Затем разговор опять перешел на пребывание Н. Подгорного в Киеве: Брежнев ревниво и придирчиво вновь «допрашивал» меня, где был Подгорный, что делал, как прошла охота, с кем встречался, кому и куда он звонил? Я был несколько обескуражен таким подробным и особым интересом. Как мог, успокоил Брежнева, сказал, что ничего особенного не случилось, все было в норме и что Н. Подгорный действительно отдыхал, охотился и, как он сам сказал: «Хоть немного отдохнул и отоспался». Что касается встреч, то он встречался и разговаривал только с членами политбюро и секретарями ЦК КПУ. «А звонил он, мне известно, только вам из моего кабинета в моем присутствии». Я почувствовал, что мне в какой-то мере удалось успокоить Брежнева.
Имел обстоятельную беседу с Ф. П. Головченко, первым секретарем Киевского обкома партии. Обсудили вопрос и план проведения партийного актива по итогам декабрьского Пленума ЦК КПСС. По области накопилось много сложных вопросов, в том числе организационных и кадровых. Обратил внимание Головченко на незаслуженное игнорирование Кобыльчака, секретаря обкома партии, ведающего сельским хозяйством в области, я его знаю только с хорошей, деловой, принципиальной стороны, когда он в мою еще бытность первым секретарем обкома работал первым секретарем райкома партии. Дела в районе шли не очень хорошо. Много поступает сигналов на грубости В. Соколова, второго секретаря обкома. И. Стафийчук, председатель облисполкома, имеет большое влияние на Головченко, в результате чего многие вопросы решаются не с принципиальных позиций. Зашел разговор о Ботвине, первом секретаре Киевского горкома КПУ, он большой «либерал», слишком заигрывает с партийным активом, но сам по себе как человек неплохой, как работник добросовестный, его всячески надо поддерживать и, если нужно, «корректировать».
Принял первого секретаря Киевского горкома партии А. П. Ботвина, разговор был довольно обстоятельный, в основном по городскому хозяйству. По моему предложению намечено построить в Киеве восемь плавательных бассейнов, из них два уже в первом квартале предполагается сдать в эксплуатацию. Надо форсировать реконструкцию Центрального стадиона, довести его вместимость до 100–105 тысяч человек. Надо срочно рассмотреть генеральный план развития города Киева. Контролировать ход строительства Дворца культуры «Украина», его строительство идет по титулу «киноконцертного зала». Надо обратить особое внимание на Дарницу — район большой, в основном рабочий. Здесь не решено много социально-бытовых вопросов, особенно плохо с медицинскими и детскими учреждениями. Было рассмотрено и ряд других вопросов: работа промышленных и строительных организаций, работа городского транспорта, торговли, бытового обслуживания. Особое внимание было обращено на разворот идеологической работы и пропаганду в связи с 50-летием Великого Октября. Об открытии памятника известному революционному деятелю Д. З. Мануильскому[93], на открытие пригласили сына Мануильского, полковника ВВС.
