Карл Ботмер - С графом Мирбахом в Москве
Последняя надежда прийти к соглашению с русскими исчезла. В Берлине было перехвачено воззвание петербургского правительства, приглашающее германских солдат убить имератора и генералов и побрататься с большевистскими войсками. В ответ на это Кюльман получил телеграмму от императора Вильгельма немедленно покончить с переговорами и потребовать, кроме Курляндии и Литвы, также еще не занятые области Эстляндии и Лифляндии, и все это - не обращая внимания на право народов на самоопределение. Подлость этих большевиков делает переговоры невозможными. Я не могу обвинить Германию за то, что этот образ действий ее возмущает. Но все же новое поручение из Берлина не может быть осуществлено. Мы не желаем осложнять дела еще Эстляндией и Лифляндией.
8 февраля. Сегодня вечером мир с Украиной должен быть подписан. Первый мир в этой ужасной войне. Но сидит ли Рада действительно еще в Киеве? Василько показал мне телеграмму, посланную 6 февраля из Киева здешней украинской делегации. А Троцкий отклонил мое предложение послать офицера австрийского генерального штаба, чтобы выяснить в точности положение дел. Таким образом, его утверждение, что на Украине власть уже в руках большевиков, было только хитростью. Грац (директор департамента) сказал мне, что Троцкий, узнавший сегодня утром о нашем намерении подписать мир с Украиной, был весьма удручен. Это укрепляет мою решимость подписать мирный договор с Украиной. Завтра должно состояться заседание с петербургскими делегатами, и тогда выяснится, возможно ли соглашение или разрыв неизбежен. Во всяком случае несомненно, что брестское интермеццо большими шагами продвигается к концу.
11 февраля. Троцкий отказывается подписать. Война кончена, но мира нет.
Чернин резюмирует положение австрийской делегации в Бресте следующим образом:
Было невозможно заставить германцев стать на точку зрения отказа от Курляндии и Литвы. Физической силы у нас не было. Давление, которое оказывало германское верховное командование, с одной стороны, и фальшивая игра русских - с другой, делали это невозможным. Мы стояли поэтому перед альтернативой: либо разойтись с Германией при подписании мирного договора и подписать отдельный договор, - либо же вместе с нашими тремя остальными союзниками подписать мирный договор, который содержал бы в скрытом виде аннексию русских окраинных областей. Мирный договор с Украиной состоялся под давлением начинавшегося голода. Он носит на себе отпечаток условий, при которых он появился на свет. Это верно. Но столь же верно, что несмотря на то, что мы получили от Украины значительно меньше, чем мы надеялись, мы без этой поддержки вообще не были в состоянии дожить до следующего урожая. Статистически доказано, что весной и летом 1918 года мы получили от Украины 42.000 вагонов. Было бы невозможно достать эти съестные припасы из какого-нибудь другого места. Миллионы людей были таким образом спасены от голода, и это должны помнить те, кто критикует этот мирный договор.
Чернин затем приводит справку, составленную австрийским статс-секретарем продовольственного ведомства, относительно продуктов, полученных от Украины. Согласно этой справке, до ноября 1918 года с Украины было вывезено в государства германской коалиции (Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция) 113.421 тонна - зерна, муки, бобов, фуража и семян. Из этого количества на долю Австро-Венгрии пришлось 57.382 тонны (в том числе 46.225 тонн зерна и муки). Из остальных продуктов было вывезено:
Общее Из этого количества на долю Австро-Венгрии пришлось
Масло, жир и сало 3.329.403 кг 2.170.437 кг
Жидкие (пищевые) масла 1.802.847 кг 977.105
Сыр и творог 420.818 кг 325.103
Рыба, рыбные рыбные консервы, селедка 1.213.961 кг 473.561
Рогатый скот 105.542 головы (36.625.175 кг) 55.421 гол. (19.505.760 кг)
Лошади 95.976 штук 40.027 штук
Солонина 2.927.439 кг 1.571.569 кг
Яйца 75.200 ящиков 32.433 ящиков
Сахар 66.809.963 кг 24.973.443 кг
Разные съестные припасы 27.385.095 кг 7.836.287 кг
Кроме того, Чернин сообщает, что контрабандным путем, помимо созданных Германией и Австро-Венгрией правительственных организаций для вывоза продуктов с Украины, вывезено было с Украины приблизительно еще 15000 вагонов различных продуктов.
Приложение 2
Карл Гельферих
Моя московская миссия
Предисловие переводчика
В предисловии к третьему, последнему тому своей книги о великой войне, из которого взята печатаемая здесь глава, Гельферих говорит, что во время писания он еще раз пережил последние два года войны, о которых здесь идет речь. Всегда особенно существенно учесть, в какой мере автор является и сознает себя человеком прошлого или же активным политическим деятелем, борющимся за свою политику и надеющимся на победу. Гельферих принадлежит к числу последних. Долгое время в годы войны он был главным экономическим экспертом правящих кругов и прямым руководителем финансовой политики. Еще задолго до войны приобретший репутацию крупного теоретика (его труд о деньгах часто упоминается с эпитетом "классический"), и в то же время финансист-практик (с 1906 г. один из директоров Анатолийской железной дороги, с 1908 г. директор Немецкого банка). Во время войны - с февраля 1915 г. стал одним из влиятельнейших членов правительства - сначала как статс-секретарь в министерстве финансов, затем - как статс-секретарь внутренних дел в вице-канцлер - до ноября 1917 г., Гельферих ушел после образования правительства с канцлером Гертлингом во главе. После этого он руководил еще работами по подготовке будущих мирных переговоров, а затем закончил свою активную "военную" деятельность летом 1918 г. кратковременным пребыванием в роли дипломатического представителя Германии при правительстве РСФСР.
Глава, посвященная Гельферихом его московской миссии, во многих отношениях имеет особое значение. Ее, конечно, не может обойти историк, изучающий внешнеполитическую сторону русской революции. Но, извлекая ее из общего контекста книги Гельфериха, мы должны до некоторой степени кратко восстановить этот контекст и указать читателю на значение печатаемой здесь главы для всего построения Гельфериха.
В своей книге Гельферих всячески старается возложить возможно большую ответственность за несчастный исход войны на "парламентское" правительство Германии. Русской политике этого правительства он придает исключительно большое значение и идет в этом так далеко, что приписывает этой политике спасение советского правительства от неминуемо грозившей ему гибели. В главе, следующей за печатаемой здесь, он утверждает, что немецкая политика помогла большевизму преодолеть его самый тяжелый кризис и разбила все надежды в лагере русских противников большевизма вместо того, чтобы помочь сделать тот "легкий толчок", который требовался для сокрушения советской власти, и тем приобрести себе новых друзей в лице новых, с немецкой помощью пришедших к власти, правителей России. В своей слепоте немецкое правительство пошло дальше: чтобы загладить неприятное для большевистского правительства впечатление от деятельности Гельфериха, оно стало проявлять демонстративно дружеское отношение к русскому представителю в Берлине Иоффе. Оно создало условия, позволившие русскому посольству стать центром подготовки и организации германской революции. Кроме того, заключением дополнительных к Брестскому договоров Германия сильно повредила своим отношениям с союзниками. Словом, эта русская политика оказывается одной из главных причин катастрофы. Гельферих хочет доказать, что он предвидел это и пытался спасти Германию. Но правительство Гертлинга пожертвовало им ради дружбы с Советским правительством и тем принесло Германии непоправимый вред. Вот почему окончил Гельферих свою московскую миссию с чувством, что "боги хотят нашей гибели".
Описание его московской миссии еще в одном отношении представляло для Гельфериха задачу, в высокой степени деликатную. Как он сам утверждает, инициатива назначения его в Москву на место убитого Мирбаха исходила от него самого, и он указывает, какие большие задачи он при этом себе ставил. А между тем вся его миссия свелась к тому, что он пробыл в Москве неполных десять дней: 26 июля выехал в Москву из Берлина, а уже 6 августа выехал обратно, вызванный для личного доклада, чтобы больше в Москву не возвращаться. Такая судьба московского назачения Гельфериха набросила на него весьма неприятную тень, вызвав объяснение кратковременности его пребывания страхом за личную безопасность. Ехал он в Москву, по-видимому, с расчетом, что получит надежную внутреннюю немецкую охрану, и легко возникала мысль, что оставил он свой пост потому, что посылка этой охраны не состоялась. Во всяком случае, почти немедленно после приезда в Москву Гельферих уже запросил о разрешении перевести немецкое представительство в Петербург или в другое, лежащее близ границы место (что, как известно, и состоялось).
