Эмманюэль Ле Руа Ладюри - Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610
Разумеется, нельзя рассматривать ядро партии Гизов как простой оппортунистический центр всевозможных интриг. Гизы, и прежде всего герцог Генрих, глубоко, до мозга костей преданны католической вере, такая же глубокая набожность характерна и для парижской Лиги. Гизы жертвуют в пользу Церкви богатые дары. Несмотря на несколько неудачных попыток случайного сближения с протестантскими князьями Германии и Беарна, они чувствуют как постоянную духовную потребность необходимость борьбы против еретика Генриха Наваррского. Беарнец вместе с Конде действительно отлучен от Церкви папской буллой в сентябре 1585 года. Другой мотивацией такого же типа для герцогов Лотарингских служат страдания католиков по другую сторону Ламанша, преследуемых королевой Елизаветой I, а также казнь Марии Стюарт (февраль 1587 г.). И то и другое вызывает муки и отчаяние у французских католиков, вдохновляет на страстные речи их проповедников, у которых слова «Святой Дух» не сходят с языка, воодушевляет зрелищные «белые процессии», служащие выражением коллективной мистики в духе барокко (эти процессии дефилируют по поддерживающей Гизов Шампани).
В светской сфере организация Гизов представляет собой тройственное «созвездие» и прежде всего она носит феодальный характер. Действительно, движение сторонников Гизов несет в себе много архаичного, оно напоминает гражданские выступления предыдущего века — Прагерию, Лигу общественного блага, «безумную» войну, с тем только исключением, что в гражданской борьбе 1460-х или 1480-х годов вопросы религии не стояли на повестке дня. Генрих де Гиз, как когда-то и Франсуа, привлекает под свои знамена часть дворянства; однако второе сословие в целом, в котором преобладает мелкопоместное дворянство, имеет некоторые причины опасаться «суперфеодальных» претензий лотарингского смутьяна; все окружение, вышедшее из мелкопоместного дворянства, переходит в распоряжение Генриха Наваррского и короля Франции. Последний, не скупясь, раздает своим сторонникам из этой второй группы — мелкопоместного дворянства — титулы герцогов и пэров и ордена Святого Духа. У многих представителей авторитетного сообщества герцогов и пэров, которое будет гениально воспето Сен-Симоном, именно при последнем Валуа впервые появляются основания для иерархического тщеславия.
Во-вторых, группировка Гизов рассчитывает также на традиционную тройственность Генеральных штатов — на три сословия! К великому несчастью короля, Гиз смог добиться того, что среди депутатов, избранных в Генеральные штаты созыва 1588 года, подавляющее большинство составляли его сторонники из представителей если не дворянства, то духовенства и третьего сословия. Перед лицом монархии Валуа, а вскоре и Бурбонов, которая взращивает, не проявляя этого открыто, первые ростки абсолютизма, герцоги Лотарингские, среди прочего, представляют собой, как это ни парадоксально, своего рода конституционную альтернативу, хотя, при этом, ее нельзя назвать либеральной! Начиная с XIV века, приблизительно со времен Этьена Марселя, призрак монархии, контролируемой представительными учреждениями, которые вместе взятые составляют власть Короны, преследовал правящие элиты и власть. Гизы (которых иногда превосходят в этом отношении их самые ярые последователи) отныне воплощают эту старинную мечту в жизнь во время заседаний Генеральных штатов 1588 года, в ходе бурных дебатов, когда три сословия противостоят королю или его сторонникам.
Так ли далека группировка Гизов с этой точки зрения, повторим, от протестантов и «политиков», от которых в других отношениях ее отделяет непреодолимая пропасть теологических разногласий и взаимной ненависти, так же как и потоки пролитой крови? Можно лишь констатировать, что в 1585— 1589 годах на территории Франции выделяются две большие сети представителей регионов: с одной стороны — представители Объединенных провинций Юга — католики-«политики» и протестанты, с другой — представители остальной части королевства, как бы плохо объединено оно ни было, в основном городов и селений, которые, особенно в Северной Франции, признают власть Гизов и Святой католической лиги. Осмелимся в этом плане на сопоставление, которое может и шокировать: Франция 1588 года или ее часть, чтобы избежать немыслимого прихода на трон короля-кальвиниста в лице Генриха Наваррского, хотела бы отдать свою судьбу в руки католического представительства городских, церковных и региональных объединений различных видов, сгруппировавшихся под эгидой Гизов. Так ли отличается эта часть королевства, по крайней мере в этом отношении, от Англии 1688 года? Последняя, чтобы избавить себя от «кошмара» в виде суверена-католика (Якова II), мудро доверит законодательную власть учреждениям, выражающим волю региональных общин: англиканской Церкви, Палате лордов, Палате общин… — все это под эгидой лидера-протестанта Вильгельма Оранского, специально призванного с этой целью, который в конечном счете и займет трон в Лондоне. Но, правда, по ту сторону Ламанша религия в стране миноритарная — католическая — располагает, если не принимать во внимание Ирландию, только ничтожным количеством приверженцев, поэтому все будет проведено мирно и мастерски. Во Франции, напротив, гугеноты весьма многочисленны, велика и накопившаяся ненависть, поэтому не избежать жестоких столкновений. Выходом из этого положения в конце концов станет «открытый» протоабсолютизм, осуществляемый под руководством верховного арбитра, которым станет Генрих IV после 1589-1595 годов.
Остается, наконец, проблема находящейся под руководством Гизов, но не контролируемой ими полностью социальной опоры их движения в городах, в частности в Париже: в мае 1588 года сторонники Лиги изобретают метод и даже просто само по себе сооружение баррикад, которые будут играть важную роль на протяжении долгой истории революций и городских волнений, с XVII по XX век. Тогда в мае, в конце правления Генриха III, эти баррикады имели, кстати, двойное назначение: в действительности буржуазия, под руководством которой они сооружались, предназначила их и для того, чтобы сдерживать плебс из числа ремесленников и простонародья, охваченный жаждой грабежей, и для того, чтобы блокировать передвижения королевской солдатни, которая некстати была введена в Париж.
Лигу как общественную инициативу отличает прежде всего бескомпромиссный католицизм. Это движение впитывает в себя некоторые фрустрации мелкой буржуазии, входящей в Партию шестнадцати[129], служащих прокуратур, мастеров-ремесленников, торговцев, младших офицеров, судейских, особенно типа Лушара, Крюсе, Бюсси-Леклерка. В нем не участвуют крупные чиновники «мантии» из Парламента, которых подозревают в излишней любви к централизованной монархии. Сторонники Лиги привержены средневековым и корпоративным свободам и привилегиям горожан, которым угрожает введение армии, подчиняющейся приказам национального государства. Они готовы идти и дальше, вплоть до определенного «местничества»; каждый из их отрядов своими корнями прочно связан со своим собственным кварталом и поэтому мало способен на стратегические действия в масштабах всей агломерации (именно по этой причине 13 мая 1588 г. Генрих III без особых трудностей бежит из Парижа через западные ворота — тут не были расположены крупные отряды сторонников Лиги, они размещаются на левом берегу Сены, на острове Сите или у городской ратуши). Это усиленное следование «местным» интересам не препятствует тому, что агенты Лиги на деньги Парижа и Гизов объезжают Бос, Турень, Анжу; они пытаются вовлечь в свою сеть различные города, чтобы усилить «дело партии» на уровне различных регионов.
Во всей этой истории поражает глубокая двойственность феномена Лиги: в некоторых отношениях она обнаруживает достаточно отталкивающие черты. Мишле будет позднее возмущаться мерзким клерикализмом этой группировки, исключающим любые проявления терпимости к протестантизму. Но разве англиканская Церковь и «диссиденты» в Англии, где в 1688 году прошла «славная революция», проявляли открытость и терпимость к католикам, составляющим меньшинство на Британских островах, но большинство в Ирландии? Смесь ханжеского фанатизма и популизма, которая проявляется в выступлениях Лиги, напоминает по аналогии, если забежать далеко вперед, исламскую революцию в Тегеране в 1970-1980 годах, также характеризовавшуюся этими чертами. Подобное сближение не делает более привлекательными совместные мероприятия Гизов и городских масс под эгидой Лиги. И без дальнейших сравнений с более поздними периодами много раз отмечалось, что практика Парижской лиги (охота за подозрительными, доносы, символический, а иногда и настоящий террор, организация «секций» по кварталам, работа среди горожан и их подготовка к выступлениям) предвосхищает методы якобинцев, санкюлотов, членов Парижской коммуны в жестокие 1793-1794 годы. От этого до установления родственной связи одного с другим остается только шаг, но весьма длинный.
