Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма
Напряженные отношения между СССР и Югославией были Частично обусловлены столкновением политических культур — культуры молодого коммунизма на радикальной пуританской стадии и культуры зрелого, более толерантного коммунизма, готового к компромиссам с широкими массами населения, различия между двумя культурами ярко проявились во время года, устроенного маршалом Коневым для югославских коммунистов, прибывших на Украинский фронт. Джилас рассказывает, советские офицеры на встрече объедались икрой, жареной свиной и «пышными» пирогами и запивали все это большим количеством водки. Югославы «казалось, подвергались тяжелому испытанию: они были вынуждены пить наравне с советскими офицерами, несмотря на то что это шло вразрез с коммунистической моралью»{536}. Сталин все же надеялся, что идея славянского единства привлечет югославов в советский лагерь. Он однажды сказал Джиласу: «Ей-богу, в этом нет сомнения, ведь мы такие же люди»{537}.
Сталин был озабочен не столько радикальной политикой Тито в Югославии, сколько угрозой мировому господству СССР. Поддержка югославами греков ставила под вопрос соглашения с Черчиллем и могла стать поводом для вторжения союзников в Болгарию и Румынию. Сталина также раздражали расширявшиеся интересы югославов на Балканах: вмешательство Тито в политику Албании, подписание договора с Болгарией в 1947 году без согласия Москвы, предъявление претензий на некоторые земли Италии и Австрии. В начале 1948 года Сталин провел несколько встреч с югославами, не предвещавших для тех ничего хорошего. В одном из писем, переданных советским послом, югославов открыто предупреждали: «Мы полагаем, пример политической карьеры Троцкого весьма поучителен».{538} Тито не поддался запугиваниям Советов, и в результате югославы были исключены из Коминформа (организации, сменившей Коминтерн)[469] 28 июня, в годовщину убийства в Сараево эрцгерцога Франца Фердинанда. Ни одной стороне не нужен был разрыв отношений. Для Тито это был «тяжелый психологический удар», который, как он считал, стал причиной обострения болезни желчного пузыря, мучившей его до конца жизни{539}. Разрыв отношений с югославами способствовал снижению авторитета Сталина в Центральной и Восточной Европе после беспрецедентного случая: коммунистический лидер посмел противостоишь Москве и при этом выжил.
Ситуация в Греции и Югославии не представляла особой угрозы Народному фронту. На юге Европы были другие места распространения радикального коммунизма: меньшинство итальянских коммунистов отличалось серьезным левым уклоном. Партии Западной Европы склонялись к умеренным взглядам, однако радикализм левого крыла породил опасения того, что умеренность Народных фронтов Запада была лишь профанацией. Эти опасения стали основным фактором перехода от шаткого мира к холодной войне. Народный фронт прекратил свое существование[470].
VIII
Споры о причинах холодной войны, эпохального противостояния либерализма и коммунизма, ведутся до сих пор. Эта книга мало подходит для их детального обсуждения. Запад традиционно обвинял во всем коммунизм и лично Сталина, которым двигало стремление к мировому господству; «ревизионизм» 1960-х предъявил обвинения капитализму, жадно захватывающему мировой рынок. Тем не менее ни одна точка зрения не объясняет всю сложность данного явления{540}. Никто не хотел новых конфликтов, однако, учитывая недоверие, возникшее между СССР и Западом еще во время войны, неудивительно, что коалиция распалась. Главную роль в этом сыграло все же непоследовательное поведение Сталина: при том что он надеялся на продолжительный мир с Западом, он никогда не отказывался от мысли, подпитываемой идеологическими рассуждениями, что капитализм и социализм находятся в постоянном конфликте и что социализм в конце концов одержит победу. Сталин также 'Искал любую возможность расширения сферы своего влияния{541}. Со своей стороны американцы и британцы своими действиями Читали подозрительного Сталина.
Сталин, одной из навязчивых идей которого была незащищенность советских границ, прежде всего стремился распространить влияние на соседние с СССР государства. На западе должен был вырасти фронт из «дружественных» восточноевропейских государств, включая, как надеялся Сталин, просоветскую объединенную Германию[471]. На востоке СССР вернул территории Маньчжурии и Курильских островов, ранее завоеванные Японией[472]. На юге было возможно присоединение Северного Ирана, распространение влияния в Турции и Босфоре, господство над бывшими итальянскими колониями в Северной Африке. Такова была программа-максимум. Сталин понимал, что без борьбы ее не удастся осуществить, и все же он надеялся, что многие вопросы можно будет уладить соглашениями с союзниками{542}. В сферу влияния США отойдет все западное полушарие и острова Тихого океана, а Великобритания и СССР достигнут соглашения по поводу «мирного разделения Европы на зоны безопасности согласно принципу географической близости»{543}.
Силы и амбиции США были гораздо большими. Американцам казалось важно не допустить повторения кризиса 1930-х годов и не позволить какой-либо одной силе контролировать всю Евразию. Как показала война, изоляция и невмешательство Штатов позволили врагам мобилизовать все ресурсы и своей мощью угрожать США. По всему миру началось строительство разветвленной сети военных баз. Америка к тому же продемонстрировала технологическое и военное превосходство, применив атомные бомбы. США были готовы признать советское господство только над оккупированными Красной армией территориями в Восточной Европе, но не более того. Если бы СССР установил контроль над Западной Европой и Японией, он смог бы рано или поздно бросить вызов Америке, как и нацисты, бросившие вызов всему миру{544}.
Конфликты, возникавшие на протяжении всего 1945 года вокруг территориальных требований СССР, обострили отношения между США и Советским Союзом. Тем не менее споры по поводу геополитических интересов не всегда были неразрешимыми. На первый взгляд неофициальный раздел Европы в 1945 году мог бы устроить все стороны. Некоторые требования Сталина были выполнены, некоторые нет. Все шире распространялось мнение о Сталине, высказанное Гарри Трумэном в Потсдаме: «Сталин мне нравится. Он человек прямолинейный. Знает, чего хочет, и умеет идти на компромисс тогда, когда не может достичь желаемого»{545}. Сталин в самом деле был готов на уступки. Он, например, вывел войска из Маньчжурии и Чехословакии[473].
В 1946 году отношения резко ухудшились во многом из-за непоследовательности Сталина, его оппортунизма и балансирования на грани войны{546}. Пытаясь распространить советское влияние в Иране и Турции, он спровоцировал подозрения о скрытых мотивах своих действий. Его намерения и действия было трудно предугадать. Осознание того, что США не окажут никакой поддержки СССР, не изменив политическую ситуацию в свою пользу, также способствовало конфронтации. Однако важной силой, повлиявшей на перемену в отношениях, являлась также идеологическая природа конфликта, одержимость обеих сторон тем, что было принято называть «идеологической безопасностью», — одержимость, не позволявшая достичь мира.
Как было показано выше, этот вопрос занимал мысли Сталина Долгие годы. Особенно он начал его беспокоить после войны, так как ослабление идеологического давления после многочисленных контактов с Западом породило надежду на дальнейшую либерализацию как награду за кровь, пролитую на войне. Сталин никогда бы не пошел на это, тем более теперь, когда над ним нависла угроза войны с США. Либерализация означала распространение западного влияния в СССР, принять вызов Запада мог только сплоченный единой идеологией народ. В речи, произнесенной 9 февраля 1946 года, Сталин предупредил о возможности новой борьбы. Это была речь в свою защиту, обращенная к собственному народу{547}. Однако американцы трактовали ее как признак проявления агрессии. Это, в свою очередь, спровоцировало беспокойство относительно советской провокации, а также внутренней стабильности США. Заместитель главы дипломатической миссии США в СССР Джордж Кеннан меньше чем через две недели после выступления Сталина послал правительству США известную «длинную телеграмму», в которой утверждал, что Сталин планирует «свернуть» американское влияние на Западе путем распространения коммунизма. Кеннан считал, что Сталин был одержим не идеологией, а обеспечением безопасности; у него имелась «маниакальная точка зрения на международные отношения», корни которой уходили в «традиционное и инстинктивное» для России чувство незащищенности, усиленное коммунистической идеологией и «атмосферой секретности и конспирации». Сталинское правительство готовилось развернуть длительную кампанию, направленную на дестабилизацию Запада. Главным его оружием была сеть агентов и помощников в западных коммунистических партиях: «Будут предприняты попытки к подрыву национальной уверенности, ослаблению национальной обороны, усилению социальной и политической нестабильности, стимулированию всевозможных форм разобщенности… бедные восстанут против богатых, чернокожие против белых, молодые против стариков, приезжие против коренных жителей и т. д.»{548}. Америка должна была «удержать» советскую мощь в ее нынешних границах, при этом сохранив идеологическое единство и уверенность в собственной силе.
