Игорь Пыхалов - Великая оболганная война-2
В качестве его носителя использовался Циклон-Б - субстанция, пропитанная жидкой формой цианистоводородной кислоты, выделяющая газ при выбросе в теплое помещение. Обычно он применялся для нужд дезинфекции и уничтожения паразитов, но сейчас практически вышел из употребления: для людей и других млекопитающих он опасен даже в меньшей концентрации, чем для паразитов. Наиболее часто в качестве газовых камер использовались подвалы различных построек Освенцима.
Этот способ уже полностью удовлетворял фашистов: просто, быстро, эффективно. Вот как описывают применение газовых камер участники казней:
– Верно ли, что вы «газировали» 200 русских военнопленных с помощью Циклона-Б?
– Да, верно…
– Как быстро русские скончались?
– Не знаю… я только исполнял приказы.
– Сколько потребовалось времени, чтобы «газировать» русских?
– Я вернулся через два часа, и они были мертвы.
– Для чего вы уходили?
– Это было время обеда35.
Впрочем, режим концентрационных лагерей был сам направлен на ежедневное уничтожение узников. Активно уничтожалось и славянское население. В первую очередь, конечно, советские военнопленные. Выпущенная еще в августе 1941 года «Памятка об использовании труда советских военнопленных» предписывала обходиться с ними более жестоко «по сравнению с условиями работы военнопленных иных национальностей», так как они «прошли школу большевизма, их нужно рассматривать как большевиков и обращаться с ними как с большевиками»36.
Предлагалось попавших в концлагеря советских граждан в большей степени ограничивать в питании и подвергать более жесткой эксплуатации. Существует достаточно много свидетельств по этому вопросу, ограничусь лишь тем, что приведу некоторые записи из дневника Бориса Ноздрина, обнаруженного в концлагере под Шарваром (Венгрия):
«Минск, Барановичи, Люблин, Ужгород, Будапешт, Веспрем, Шарвар. Это мой каторжный путь… Я очутился и опомнился в Минске в лагере военнопленных… Потом ворота открыли, втолкнули старика. Он шел, растопырив руки, шевелил губами, что-то хотел сказать, но, видимо, не мог. По седой длинной бороде стекала кровь, а на лысой голове виднелась окровавленная рана - ему вырезали пятиконечную звезду. Он прошел немного и упал, потянулся, как после сна, и замер с открытыми глазами… Нас осталась половина - всех перебили. Вот уже два дня мы ничего не ели и работаем больше всех. Ночью работаем и днем. Меня покидают силы»37.
Немцы оставили после себя на оккупированных территориях ужасную память. От жителя освобожденных районов можно было услышать такие сентенции: «Я раньше плохо верил тому, что писали в газетах о зверствах немцев, а теперь испытал их на себе. Ноги целовал бы каждому красноармейцу за то, что они не дали умереть от рук немецких разбойников»38.
Разумеется, в этой вакханалии убийств немецкое руководство и рядовые исполнители не забывали и поиск материальный выгоды. Перед расстрелом людей раздевали: часть вещей, что сохранилась лучше всего, палачи оставляли себе, прочее шло в интендантство39. В концлагерях казнимым вырывали золотые зубы, использовали в производстве сбритые перед казнью волосы, умудрялись даже продавать нижнее белье убитых. Под конец даже разрабатывался проект производства мыла из тел убитых, были созданы первые экспериментальные образцы40.
Каждый шаг машины уничтожения, в которую превратилось немецкое государство, был превращен в часть фантастического бизнеса на смертях, где каждый из этапов должен давать максимум прибыли, в чем бы она ни заключалась, сколь бы изуверским ни становился процесс ее извлечения.
3
Итог фашистским преступлениям подвел суд Международного трибунала в городе Нюрнберге, перед которым стояла задача четко и беспристрастно разобрать все обвинения союзных прокуратур против группы подсудимых и задокументировать совершенные нацизмом преступления. Материалы этого процесса вызывают форменное бешенство у современных защитников нацизма, потому что свидетельствуют о том, что гитлеровская система состояла исключительно из насилия и преступлений.
Об объективности этого Трибунала легко судить по тому факту, что из 139 свидетелей, вызванных трибуналом, 102 пришлись на долю защиты. Обвинение израсходовало на предъявление доказательств 74 дня, защита - 13341. Фактически Трибунал был единой трибуной для защиты и обвиняемых, которым предоставлялась неограниченная возможность ответить на все обвинения, которые накопились на них за годы войны, если не перед судьями из союзных государств, то - перед историей.
Однако ни квалифицированная защита (некоторые адвокаты были профессорами права), ни сами подсудимые не могли ничего ответить на факты, приводимые обвинением. Вот характерный фрагмент допроса Геринга советским обвинителем:
Руденко: Я спрашиваю вас: эти установки, которые вы дали участникам совещания, не являлись ли эти установки не чем иным, как требованием беспощадно грабить оккупированные территории?
Геринг: Нет. В первую очередь на этом совещании речь шла о том, что необходимо иметь больше продовольствия.
Руденко: Я говорю о грабеже. Грабеж может заключаться и в том, чтобы грабить продовольствие в оккупированных территориях.
Геринг: Я только что сказал, что я был ответствен за снабжение продовольствием почти всех областей. Одна область имела слишком много продовольствия, другая - не имела его в достаточном количестве. Нужно было установить равновесие. Об этом шла речь в основном (на 90 процентов) на этом совещании; нужно было установить поставки, которые должен был давать тот или иной имперский комиссар. Я вовсе не оспариваю, что я при этих требованиях, выступая на совещании очень живо и темпераментно, был очень резок в своих выражениях. Впоследствии были установлены соответствующие количества того, что должно быть поставлено. Это явилось результатом данного совещания.
Руденко: Я обращаю ваше внимание на страницу 118 этой же стенограммы. Вы нашли это место?
Геринг: Да.
Руденко: Там говорится: «Раньше мне все же казалось дело сравнительно проще. Тогда это называли разбоем. Это соответствовало формуле отнимать то, что завоевано. Теперь формы стали гуманнее. Несмотря на это, я намереваюсь грабить и именно эффективно». Вы нашли эту цитату?
Геринг: Да, я нашел. Я точно так говорил на этом совещании, я еще раз это подчеркиваю.
Руденко: Я как раз хотел установить, что именно точно так вы говорили на этом совещании. Я обращаю ваше внимание на страницу 118. Обращаясь к участникам совещания и развивая мысль, высказанную ранее, вы сказали: «Вы должны быть как легавые собаки. Там, где имеется еще кое-что, в чем может нуждаться немецкий народ, - это должно быть молниеносно извлечено из складов и доставлено сюда». Вы нашли это место?
Геринг: Да, я нашел42.
Итак, обвиняемому, по сути, нечего ответить обвинителю, который выкладывает на стол, как козыри, все новые документы, характеризующие внешнюю и внутреннюю политику нацизма. А ведь это Герман Геринг, который воспринимал процесс как последнюю линию обороны фашизма, он призывал своих товарищей не уступать обвинению и использовать свидетельский пульт для ответа победившим союзникам. В частности, Гансу Франку он говорил во время процесса: «Немецкий народ поднимется, Ганс. Пусть это будет через 50 лет, но он признает нас героями и перенесет наши полуистлевшие кости в гробах в национальный храм»43.
Но даже неистовый «фюрер скамьи подсудимых» не мог оспорить объективности фактов, собранных обвинением. Не возражали и другие подсудимые. Что могло заставить их молчать? Угрозы и обещания? Но тот же Геринг заранее знал, что будет приговорен к смерти, и мужественно принимал ее. У многих других подсудимых было достаточно мало возможностей строить иллюзии касательно своей будущей судьбы в случае вынесения обвинительного приговора - скорей отрицание всего, чего можно и нельзя, было их единственным шансом.
Однако большинство обвиняемых предпочитают обвинять во всем друг друга или своих погибших коллег, не отрицая обвинений по существу. Геринг винил во всем Гитлера, который, с его слов, принимал все важнейшие решения практически единолично44. Кейтель и Йодль кивали на Гиммлера, Функ на Штрейхера, Дёниц на Геринга и так - до бесконечности.
Никто не сказал: «Этого не было». Все твердили: «Это был не я».
Пытки? Но это совершенно невозможно. Тот же Геринг слишком часто общался с людьми, находящимися на свободе: с многими адвокатами, журналистами, супругой. Во время этих свиданий кто-то даже умудрился передать ему яд, который он принял после вынесения приговора. Эмма Геринг позже опубликовала мемуары45, в которых описала свои встречи с арестованным мужем, однако ни на одной он не говорил, что его поведение на суде - вынужденное. Не заявил о пытках никто из подсудимых за долгие месяцы открытого процесса. Не вспомнил никто из десятков людей, обслуживавших нюрнбергскую тюрьму и регулярно имевших доступ к подсудимым.
