Наталья Пронина - Иван Грозный: «мучитель» или мученик?
А ведь этот хронист начала XVII века — «наблюдательный, хорошо осведомленный», составляя свой труд, и впрямь, как отмечает историк, «судил царей и подданных за их поступки, болел за судьбы родины. Грозного он не любил, осуждал его за безудержный гнев, за то, что он был скор на расправу».[614] Но даже при всей этой нескрываемой антипатии отвратительного слова «сгнил» Иван Тимофеев в своем тексте не допустил. Очевидно, нравственный и интеллектуальный уровень был у него неизмеримо выше, чем у г-на Радзинского. Мудрый дьяк всегда помнил, что окончательный приговор любому, даже последнему из падших, вправе выносить только всевышний судия. Это и не позволило ему ни солгать, ни опуститься до злобного презрения. Кончину государя Тимофеев описывает следующим образом: «Жизнь же яростиваго царя, глаголют нецыии, прежде времени ближний сего зельства его ради сокращения угасиша: Борис, иже последи в России царь бысть, сложившийся купно с двемя в тайномыслии о убиении его с настоящим того времени царевем приближным возлюблюником неким, глаголемым Богданом Вельским».[615]
Как видим, «ближними людьми», убившими государя, прямо названы двое — Годунов и Вельский, как раз те, кто и был рядом с Иваном в его последние минуты. Имя третьего, доказывает, привлекая другие документы, исследователь В. И. Корецкий — Иоганн Эйлоф, который скорей всего являлся уже только «простым орудием» в руках двух вышеупомянутых заговорщиков.[616] Ибо англичанин Эйлоф, этот известный придворный врач (а по совместительству — крупный коммерсант, не раз отправлявший из России собственные корабли, груженные товаром), Эйлоф находился в прямом подчинении у Богдана Вельского — главы не только сыскного ведомства, но и Аптекарского приказа. По словам И. Массы, именно Вельский подал больному царю прописанное доктором Эйлофом питье, незаметно бросив в него яд, отчего царь вскорости умер.[617]
Совпадают с этими свидетельствами и показания о смерти Ивана Грозного, имеющиеся в мемуарах Джерома Горсея. Автор сей, хорошо знающий «не только о жизни русского, но и английского двора, где также процветали в то время коварство и жестокость, рисует, по сути дела, картину тайного заговора против Ивана IV. Не называя имен его убийц, подчас всего не договаривая, он между тем вскрывает побудительные мотивы действий заговорщиков».[618] Кстати, среди них названы не только попытка Ивана развести сына, но и его собственное сватовство к английской принцессе Марии Гастингс, удачное осуществление коего тоже могло серьезно повредить высокому положению царского шурина. «Князья и бояре, — пишет Горсей, — особенно ближайшее окружение жены царевича — семья Годуновых (the Godonoves) были сильно обижены и оскорблены этим, изыскивали секретные средства и устраивали заговоры с целью уничтожить эти намерения и опровергнуть все подписанные соглашения».[619]
Да, читатель, переговоры о женитьбе на племяннице английской королевы Елизаветы Иван Васильевич действительно вел в 1583 г. При помощи этого намечаемого союза государь хотел укрепить международное положение России после тяжелой Ливонской войны (а не удовлетворить всего лишь свою «старческую похоть», как считает г-н Радзинский). Но переговорам не суждено было завершиться. 18 марта 1584 г. на 53-м году жизни Грозный царь неожиданно скончался. Вот как, опираясь на русские и иностранные источники, реконструирует события этого рокового момента историк…
Хотя, по одной из легенд, волхвы предсказали государю смерть именно 18 марта — в Кириллов день, и сам царь прекрасно знал об этом предсказании, однако это никоим образом не отразилось на его психическом состоянии. Царский дворец жил обычной жизнью. Иван собрался в баню, а потому еще 17 марта дворцовый служилый человек Тимофей Хлопов в кладовой «взял к государеву делу два полотна тверских», как брал он полотняные простыни и 9 марта 1584 г. Кроме того, в оный же день (17 марта), гласят посольские книги, «царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии» «велел литовскому послу Льву Сапеге», задержанному до того в Можайске, «быть к Москве», собираясь дать ему аудиенцию. «Таким образом, и политическая, и бытовая жизнь Грозного шла по проторенной колее».[620]
18 марта в полдень, пишет Горсей, «он пересмотрел свое завещание, не думая, впрочем, о смерти, так как его много раз околдовывали, но каждый раз чары спадали, однако на этот раз дьявол не помог. Он приказал… приготовить все необходимое для бани. Желая узнать о предзнаменовании созвездий, он вновь послал к колдуньям своего любимца (Вельского), тот пришел к ним и сказал, что царь велит их зарыть или сжечь живьем за их ложные предсказания. День наступил, а он в полном здравии как никогда. „Господин, не гневайся. Ты знаешь, день окончится только, когда сядет солнце“, — ответили колдуньи. Вельский поспешил к царю, который готовился к бане. Около третьего часа дня царь пошел в нее, развлекаясь любимыми песнями, как он привык это делать, вышел около семи, хорошо освеженный. Его перенесли в другую комнату, он сел на свою постель, позвал Родиона Биркина, своего любимца, и приказал принести шахматы. Он разместил около себя своих слуг, своего главного любимца и Бориса Федоровича Годунова, а также других. Царь был одет в распахнутый халат, полотняную рубаху и чулки; он вдруг ослабел (faints) и повалился навзничь. Произошло большое замешательство и крик, одни посылали за водкой, другие — в аптеку за ноготковой и розовой водой, а также за его духовником и лекарями. Тем временем царь был удушен (was strangled) и окоченел».[621]
Изучая источники, повествующие о смерти Грозного, В. И. Корецкий пришел к выводу, что сообщение Горсея об удушении царя не противоречит свидетельствам об отравлении. «По-видимому, царю дали сначала яд, а затем для верности, в суматохе, поднявшейся после того, как он внезапно упал, еще и придушили».[622] Потом, продолжает Горсей, «вышеупомянутые Богдан Вельский и Борис Федорович… как брат царицы, жены теперешнего государя Федора Ивановича, вышли на крыльцо в сопровождении своих родственников и приближенных, их вдруг появилось такое великое множество, что было странно это видеть. Ворота Кремля закрылись и хорошо охранялись».[623]
Иными словами, перед нами — все ключевые моменты настоящего дворцового переворота, совершенного царским шурином Годуновым вместе с Б. Вельским, коего он сумел привлечь на свою сторону. Совершенный в страхе за собственную жизнь и положение при дворе… Это не было тайной даже в Польше. Коронный гетман Ст. Жолкевский писал, обвиняя Бориса: «Он лишил жизни царя Ивана, подкупив врача, который лечил Ивана, ибо дело было таково, что если бы он его не предупредил (не опередил), то и сам был бы казнен с многими другими знатными вельможами»[624]… В том, что у Грозного действительно имелись основания так или иначе подвергнуть опале ближайшего родственника своего сына, читатель мог убедиться страницей выше. Борис об этом знал лучше кого бы то ни было и действительно решил поторопиться. Он и впрямь опередил царя. Великий государь был убит. Как сообщает один из неофициальных летописцев, спешно вызванный старый духовник Ивана — Феодосий Вятка — совершил обряд пострижения уже над мертвым телом[625]… Однако, обожая смаковать ужасы и преступления дворцовых парадных зал и сырых, кишащих крысами подвалов, наш блистательный, ироничный автор опять-таки счел за лучшее познакомить читателя лишь с одной, прямо противоречащей вышеизложенным фактам версией смерти Грозного. Версией, навязанной придворным летописцам… самим убийцей государя. Ибо историк доказывает: зафиксированный официальной хроникой рассказ о том, что кончина Грозного была естественна, что перед смертью он, как положено, не только исповедался и принял монашеский постриг под именем Иова, но, главное, благословил на царство сына Федора, а помогать ему во многотрудных делах государственных велел… Борису Годунову, рассказ этот, повторим, был составлен и внесен в официальный летописный свод по приказу самого правителя Бориса.[626] Так он хотел идеологически обосновать и укрепить свою власть, придать ей характер преемственности и законности. Так надеялся возместить утраченное (уничтоженное!) им завещание Грозного. Но это не избавило правителя от страшной расплаты. Предав государя, он вскоре предаст и своих сторонников, а затем и сам окажется преданным и проклятым — всеми. «Вошел как лисица, правил как лев, умер как собака» — скажет о нем немецкий хронист Конрад Буссов…[627]
Показательна дальнейшая судьба и другого цареубийцы — Богдана Вельского. В прошлом активный деятель опричнины, Богдан и после убийства царя попытался ввести в столице чрезвычайное положение. Не забудем, он ведь являлся «дядькой» последнего сына Грозного и рассчитывал, что благодаря сему высокому чину сможет не только удержаться в Кремле, но и расширить, укрепить свое влияние, в полной мере разделив власть с Годуновым. Но… это ему не удалось. По городу молниеносно пронесся слух, что «Богдан Вельский (со) своими советники извел царя Ивана Васильевича, а ныне хочет бояр побити и хочет подыскать под царем Федором Ивановичем царства Московского своему советнику» (Б. Годунову).[628]
