Артур Конан-Дойль - Повести и рассказы разных лет
- О, Боже!
Я бегом бросился к нему.
- Вы не пострадали? - спросил я.
- Мое колено, - ответил он. - Полагаю, это всего лишь растяжение, но болит ужасно. Если не трудно, дайте, пожалуйста, мне руку.
Он лежал в круге света, излучаемого велосипедным фонарем. Помогая ему подняться, я обратил внимание на наружность молодого человека. Судя по всему, он был джентльменом. На лице выделялись тонкие темные усики и большие карие глаза. Держался он нервозно и как-то скованно и не обладал, должно быть, крепким здоровьем, о чем свидетельствовали впалые щеки и тонкая с желтизной кожа лица, на котором тяжелая работа или душевные терзания успели оставить неизгладимый след. Когда я потянул его за руку, он встал, но только на одну ногу. Вторую он держал на весу и снова застонал, как только попробовал двинуть ею.
- Не могу стоять на ней, - пожаловался он.
- Где вы живете?
- Здесь, - кивнул он в направлении большого темного дома в глубине сада. - Я хотел срезать наискосок к воротам, когда этот проклятый кэб налетел на меня. Вы не сможете мне помочь?
Сделать это оказалось нетрудно. Я поставил велосипед за ворота и помог пострадавшему проковылять по дорожке и подняться по ступеням парадного. В окнах не светилось ни огонька, и дом выглядел таким темным и безмолвным, словно в нем никто никогда не жил.
- Достаточно. Благодарю вас от всей души, - проговорил молодой человек, ковыряясь ключом в замке.
- Ну, нет, - возразил я, - позвольте уж мне позаботиться о вас до конца.
Сначала он попытался протестовать, слабо и неуверенно, но потом сообразил, что без меня не сможет на самом деле сделать ни шагу. Дверь открылась в кромешную тьму холла, и он двинулся вперед, по-прежнему опираясь на мою руку.
- Вон та дверь направо, - сказал он, шаря свободной рукой в темноте.
Я открыл дверь, и в то же мгновение он ухитрился зажечь огонь. На столе стояла лампа, и мы засветили ее совместными усилиями.
- Ну вот, теперь со мной все в порядке. Вы можете меня спокойно оставить. Прощайте! - сказал он, садясь в кресло, и тут же потерял сознание.
Я попал в щекотливую ситуацию. Этот парень был так бледен, что невозможно было с уверенностью определить, жив он или умер. Вскоре, правда, губы его зашевелились, грудь начала слабо вздыматься, но зрачки закатились, а цвет лица прямо-таки внушал ужас. Я не мог дольше взваливать на себя такую ответственность, поэтому дернул за шнурок звонка и даже услышал, как он звенит где-то в глубине дома. Но никто не явился на зов. Я немного подождал и позвонил снова, но результат остался прежним. Но ведь должен кто-то быть поблизости. Не может же этот молодой джентльмен жить один в таком огромном доме. Надо было непременно сообщить кому-нибудь из домочадцев о состоянии травмированного. Что ж, если они не хотят отвечать на звонки, придется мне самому пуститься на охоту. Я схватил лампу и выбежал из комнаты.
Увиденное снаружи поразило меня. Холл был пуст. Голые ступени лестницы пожелтели от пыли. Три двери вели из холла в просторные помещения, ни в одном из которых я не заметил ни ковров, ни стенной обивки. Только серые кружева паутины свисали с карнизов, да пятна плесени образовывали на стенах причудливый узор. Мои шаги гулко отдавались эхом, когда я проходил сквозь эту пустую, безмолвную обитель. Затем я решил попробовать поискать в конце коридора, полагая, что уж на кухне обязательно должен кто-то быть, или, если не на кухне, то в помещении для прислуги. Но и там все комнаты оказались пусты. Отчаявшись разыскать хоть кого-нибудь в помощь, я забрел в другой коридор и наткнулся на нечто, удивившее меня в еще большей степени, чем все остальное.
Проход заканчивался большой коричневой дверью, замочная скважина которой была залеплена печатью из красного воска размером в пятишиллинговую монету. У меня сложилось впечатление, что печать эта находится здесь уже очень долгое время, так как она была густо покрыта пылью к местами утратила изначальный цвет. Я стоял перед дверью, уставясь на нее и гадая, что может быть за нею скрыто, когда услышал за спиной чей-то голос. Бросившись на зов, я обнаружил молодого человека уже в сознании, по-прежнему сидящим в кресле и крайне удивленным окружающим его мраком.
- Чего ради вы унесли лампу? - спросил он.
- Я искал кого-нибудь из прислуги, чтобы помочь вам.
- Долго же вам пришлось бы искать, - сказал он. - В доме никого нет, кроме меня.
- Весьма неудобно, если случится заболеть.
- Весьма глупо с моей стороны лишиться чувств. От матери я унаследовал слабое сердце. Боль или сильное волнение оказывают на меня подобное действие. В один прекрасный день это сведет меня в могилу, как когда-то и ее. Вы, случайно, не доктор?
- Нет, я юрист. Мое имя Фрэнк Олдер.
- А меня зовут Феликс Стэннифорд. Странно, что мы с вами встретились как раз в тот момент, когда, по словам моего друга мистера Персивела, нам пришло время подыскать себе профессионального юриста.
- Буду счастлив оказать вам услугу.
- Вы знаете, выбор, в конечном счете, будет зависеть от него. Так вы сказали, что обошли с лампой весь первый этаж?
- Да.
- Весь этаж? - повторил он, упирая на первое слово и не сводя с меня напряженного взгляда.
- Полагаю, что весь. Я ведь надеялся, что вот-вот кого-нибудь найду.
- Вы входили во все комнаты? - спросил он, продолжая смотреть на меня с прежней интенсивностью во взоре.
- Во все, куда мог войти.
- Значит, вы не могли не заметить этого! - сказал он, пожимая плечами с видом человека, делающего хорошую мину при плохой игре.
- Не заметить чего?
- Опечатанной двери, разумеется.
- Да, я ее видел.
- Вам не стало любопытно, что за этим скрывается?
- Должен признать, что выглядит это весьма необычно.
- Как вы думаете, смогли бы вы жить в одиночестве год за годом в этом доме, все время жаждая узнать, что лежит по ту сторону двери, но не позволяя себе заглянуть туда?
- Вы хотите сказать, - воскликнул я, - что сами не знаете?
- Не более, чем вы.
- Так почему же вы не посмотрите?
- Я не должен этого делать, - ответил он. Последняя фраза прозвучала уклончиво, и я понял, что коснулся предмета весьма деликатного свойства. Не могу сказать, что страдаю избытком любопытства, но в сложившихся обстоятельствах оно оказалось распалено в высшей степени. Однако, я не имел больше предлога оставаться в доме, поскольку мой новый знакомый уже пришел в себя и не нуждался в моей помощи. Я поднялся, собираясь уходить.
- Вы очень торопитесь? - задал он вопрос.
- Нет, меня никто не ждет.
- Очень хорошо. Вы знаете, я буду очень рад, если вы побудете со мной еще немного. Дело в том, что мне приходится вести очень одинокий и замкнутый образ жизни. Сильно сомневаюсь, что во всем Лондоне найдется еще один такой же затворник. Даже поговорить с кем-либо - из ряда вон выходящее для меня событие.
Я окинул взглядом скудно обставленную маленькую комнату с диваном-кроватью у противоположной стены и подумал об огромном пустом доме и зловещей двери, скованной обесцветившейся от времени печатью. Было в обстановке что-то до крайности необычное и будоражащее воображение так сильно, что мне страстно захотелось узнать немного больше. Быть может, мне удастся сделать это, если подождать? Я сказал, что буду счастлив задержаться.
- Спиртное и сифон с содовой на боковом столике. Вы уж простите, что не могу взять на себя обязанности хозяина, но мне не добраться даже до другого конца комнаты. Сигары на том подносе. Я тоже закурю, с вашего позволения. Итак, вы стряпчий, мистер Олдер?
- Да.
- А я - никто. Я - самое беспомощное из всех живущих на свете существ сын миллионера. Я рос наследником огромного состояния, а теперь я нищий, не имеющий даже профессии. В довершение всех несчастий, на руках у меня этот дворец, который я не имею средств содержать. Вам не кажется абсурдным мое положение? Живя в этом доме, я уподобляюсь уличному торговцу, запрягающему в свою тележку чистокровного скакуна, хотя обычный мул подошел бы ему с тем же успехом, равно как и мне - небольшой коттедж.
- Отчего бы вам тогда не продать дом? - спросил я.
- Я не должен этого делать.
- А сдать в аренду?
- Нет, этого я также не должен делать.
Заметив мое недоумение, собеседник усмехнулся.
- Я расскажу вам, как обстоит дело, если только вас не утомит мой рассказ, - сказал он.
- Напротив! Я буду чрезвычайно заинтересован, - поспешил уверить его я, пока он не передумал.
- Вы отнеслись ко мне с добротой и вниманием. Самое малое, чем я могу отблагодарить вас, - утолить то любопытство, которое вы можете испытывать. Для начала скажу, что отцом моим был банкир Станислав Стэннифорд.
Банкир Стэннифорд! Я сразу вспомнил это имя. Лет семь назад его бегство из страны вызвало один из самых сенсационных скандалов того времени.
- Я вижу, вы вспомнили, - заметил мой собеседник. - Мой бедный отец покинул страну, чтобы избежать упреков многочисленных друзей, чьи средства он вложил в неудачную спекуляцию. Он был очень чувствительным человеком со слабой нервной системой, и тяжесть ответственности за случившееся сильно повлияла на его рассудок, хотя, с точки зрения закона, никакого преступления он не совершал. Причины его поступка следует искать в области эмоций. Даже членам собственной семьи он не смел больше смотреть в глаза и умер среди чужих людей, так и не дав нам знать, где он находится.
