Януш Пшимановский - Студзянки
Наконец над головами пронеслась первая волна мин. Четыре из них накрыли немецкие позиции, одна же разорвалась совсем близко.
— Эх вы, стрелки! Один ствол на прежнем прицеле. Ноги повырываю! — крестил своих по телефону Метлицкий.
— Если летчики такие же умники, то они нас прикончат. — Доманьский выхватил у связного ракетницу и одну за другой выпустил вверх четыре ракеты: красную — зеленую, красную — зеленую.
Головной штурмовик послал два реактивных снаряда в зелено-желтое пятно — кирпичный завод и освободил бомбодержатели прямо над головами пригнувшихся и окопах солдат. Темные сигары секунду преследовали самолет, затем со свистом отстали и, описав дугу, скользнули вниз, взметнув фонтаны воды и пламени в глиняных карьерах.
— Ура-а-а! — пронеслось по окопам.
«Если б сейчас поднять людей и в нужную минуту иметь возможность чуть придержать снаряды, чтобы они точно падали на кирпичный завод», — подумал командир роты. Однако не было ни силы, которая бы в мгновение ока подняла укрытые в окопах отделения, ни такого надежного рычага управления, с помощью которого можно было бы перемещать запланированный огонь. Нужно действовать согласно расписанию, как движется поезд по рельсам до станции назначения. Было еще только 11 часов 10 минут.
«Ч» минус 5». Серия черных ракет. Телефон — «Кукушка». Радио — 88.
Артиллеристы сбросили с себя пропитанные потом рубашки. На темных лицах сверкают лишь белки глаз да зубы в полуоткрытых ртах.
— Заряжай — готово — огонь! — эти отрывистые команды сливаются в одно многосложное слово.
Пустые гильзы, падая, подскакивают на дне окопов и подкатываются под ноги артиллеристов.
— Отбрасывай! Только не руками — обожжешься.
Гаубицы и минометы ведут навесной огонь, пушки бьют прямой наводкой. И наконец раздается многоголосый рокот моторов танков: это вместо «Богородицы» в былые времена перед атакой конницы.
От «Ч» минус 5 до «Ч». Третий огневой налет.
— «Береза» докладывает, что «наковальня» сдвинута на двести метров восточнее придорожного креста.
— Хорошо.
— 3-я рота остановлена огнем из танков и автоматического оружия на высоте Безымянной.
— Хорошо.
Межицан с той минуты, как вернулся от ветряной мельницы на командный пункт, не выпускает трубки изо рта. Сейчас на каждое донесение можно только отвечать «хорошо»: каша уже варится в котле, и тыкать вилкой — не имеет смысла.
Командиры подготовили подразделения бригады и выработали оперативный план. Техники позаботились о броневых машинах и оружии. Снабженцы подвезли горючее, снаряды и хлеб. Политработники морально подготовили бойцов к бою. Теперь все решают солдаты!
Девятый «ильюшин» взмыл вверх, лег на крыло, сделал крутой вираж и вновь занял свое место в строю.
— Я «Ласточка», — раздался хриплый бас в наушниках радиостанции наведения. — Мы кончили. Как работали?
— Работали хорошо, — говорит в микрофон советский летчик, майор. Он стоит у своей автомашины на гребне высоты Ветряной.
— Квока, где ты? — спрашивает по телефону капитан Вонсовский.
— На месте, — отвечает плютоновый. — Ласковский ранен.
Автоматчиков из батальонной разведки маловато, но им удалось достичь восточного склона высоты Безымянной. Сейчас они сидят там, укрывшись в воронках.
— Квока[5] — фамилия звучит как закодированное название, — через три минуты поднимаемся.
— Ясно, — отвечает преемник раненого Волчаньского и сдвигает на лоб каску, чтобы выглядеть суровее.
Кулик и Вонсовский еще ночью решили, что должны помочь 3-й роте: как увидят, что автоматчики идут, тоже поднимутся…
— Берите, берите гранаты! — покрикивает капрал Шопа. — Я не буду за вами носить.
— Мне можно? — спрашивает русская девушка. Из-под каски выбиваются светлые локоны. — Мы — разведчики.
— Можно, — отвечает парень и невольно краснеет. — Конечно, можно. Бери, сколько хочешь. Погоди, я тебе выберу самые красивые…
— Пошли, ребята! — Плютоновый Квока, вылезая из воронки, махнул рукой. — Поможем «коту в сапогах».
Взвод разведки торопится, ускоряет шаг. На гребне высоты разведчики видят, что атакующие уже выскочили из окопов. Капитан Доманьский бежит по насыпи, размахивая автоматом. То здесь, то там прямо у его ног пули поднимают фонтанчики песка.
— Ура-а-а! Ура-а-а! — Этот призыв прорывается сквозь грохот, поднимает солдат из окопов и укрытий.
Танковый снаряд вспахал землю — убит Зигмунт Завильский, ранены Каневский и Ласковый.
— Вперед! — Рота поднялась, бросилась вперед. Солдат гонит ярость, а отлогий склон высоты лишь ускоряет движение.
На территории кирпичного завода рвутся снаряды, лопаются мины из минометов поручника Мотлицкого, но в немецких наводчиков, защищенных броней, они еще не попали. Вот хлестанули пулеметные очереди из немецких танков — ранило плютонового Гачиньского и Патера, упал, сраженный, минометчик Эдвард Раули.
Генерал надевает трехгранный танковый шлем, затягивает тесемку, прижимающую ларингофоны, и говорит иначе, чем обычно, — с волнением и гневом в голосе.
— Пора, ребята. За матерей и сестер! За Польшу! Прямо в морду, чтоб летели вверх тормашками.
Эти слова генерала отзываются в десятках наушников, эхом повторяются в окопах, на стерне, в воронках, где сотни солдат в вылинявших, пропитанных потом мундирах сжимают побелевшими пальцами оружие. За минуту, за секунду до того, как стихнет гром артиллерии, они должны будут выйти из окопов, поднять головы. Голова у каждого одна, но — черт побери! — ведь они шли год, а может, и все пять лот, к этой минуте, которая сейчас наступит.
Вперед!
— Вперед! — Роты Гугнацкого и Сырека поднялись из окопов. Впереди — колеблющаяся песчаная стена, то и дело разбиваемая взрывами.
— Вперед! — Трещат станковые пулеметы Пёнтковского. Бегут парами бронебойщики Пахуцкого.
— Вперед! — Через студзянковскую поляну движется первая волна автоматчиков Шпедко и бронебойщики Мамойки, а за ней из леса Парова выползают танки 2-й роты.
— Вперед!— Машины Козинеца, выпустив по залпу, набирают скорость, подходя к Повислянским рощам, на склоне высоты Ветряной.
Генеральский «виллис» второй раз подъезжает к ветряку. Отсюда хороший обзор: рыбий скелет деревушки; зелено-желтый, словно жаба, кирпичный завод, а в глубине — каменный череп фольварка с продырявленными глазницами. Все это, словно ватой, окутано пылью, охвачено ржавыми языками пламени.
По стерне и убранному картофельному нолю в облаке густой пыли движутся зеленоватые цепи. Они кажутся безмолвными, потонув в грохоте артиллерийской канонады.
— Ближе, ближе к разрывам… Как к девушке, ребята, — говорит генерал, хотя прекрасно знает, что они не могут его слышать.
«Ч». Серия красных ракет. Телефон — «Ласточка». Радио — 99.
Полковая артиллерийская группа 140 ставит заградительный огонь на горловине. Дивизионная артиллерийская группа 35 сосредоточила огонь на фольварке. Разрывы удаляются к югу, умолкают орудия прямой наводки и минометы. В небе — высокий тенор пары истребителей, стерегущих поле битвы. На какую-то долю секунды вдруг становится так тихо, что слышно шипение ракет в верхней точке траектории. Так тихо, что — тысяча чертей!…
Есть! Наконец есть. Оно взорвалось над высотой Безымянной, взлетело, сопровождаемое грохотом автоматического оружия, и двинулось по склону к кирпичному заводу. Перебросилось во взводы 1-й роты, перемахнуло через поле к деревне, где атаковали бойцы Гугнацкого, и на поляну к автоматчикам 2-го полка. Пошло, как искра по запальному шнуру! Ударилось о стену лесов и — охрипшее и звонкое, дикое и грозное, как рев зубра перед боем, — обрушилось на немцев:
— Ура-а-а!
Очнулись вражеские пулеметы, заговорили из уцелевших дотов, прислуга бросилась к орудиям. Уже строчат автоматы. Противник сильный, обученный своему ремеслу, не склонный прятать голову в песок.
Мчатся вперед танки роты Козинеца: правофланговый — вдоль дороги в тени верб; левофланговый — к кирпичному заводу. В деревне еще слышны разрывы запоздалых снарядов. На бешеной скорости несутся три танка. Немцы драпают или наши преследуют? От перекрестка дорог им навстречу сверкнуло пламенем противотанковое орудие. Значит, наши машины. Сверкнуло еще раз, и вокруг орудия противника взметнулись разрывы — близкие, но не сильные. Это бьют наши «сорокапятки». Танки пересекают перекресток.
— Три машины из 2-й роты оторвались от пехоты, — говорит генерал поручнику Ордзиковскому. — Доложите мне потом, какие.
«Здорово пошли», — отмечает про себя Межицан и вновь раскуривает свою трубку. И сразу же подумалось: «Прежде чем выкурю, все будет решено!»
