Януш Пшимановский - Студзянки
— Что удивляешься? — недружелюбно спросила девушка. — Солдата не видал? Мы из дивизионной разведки.
Она прикурила и, по-мальчишески подтянув брюки, поправила ремень с висящими на нем гранатами и ножом. И вдруг рассмеялась, хлопнув заряжающего по плечу:
— Ну что ты глазеешь? Война кончится, брошу. И курение, и разведку. Честное комсомольское… — заверила она искренне и совсем по-детски.
«Ч» минус 13». Серия голубых ракет. Телефон — «Сова». Радио — 66.
От «Ч» минус 13» до «Ч» минус 10» — второй огневой налет.
Голубые ракеты предупредили батальонную минометную роту: быть в готовности, но пока не открывать огонь. Минометчики должны были переждать первые две минуты налета, а потом усилить его, выпустив за шестьдесят секунд сто пятьдесят мин на окопы высоты Безымянной, и так шпарить до тех пор, пока 3-я рота не достигнет рубежа для решительного броска и но подаст сигнала о прекращении обстрела.
Командиры отделений смотрели на старшего на огневой позиции — подпоручника Яворского. Заряжающие не сводили глаз с командиров отделений, натруженными крестьянскими руками держа у груди мины, словно купленных на базаре поросят. Подносчики поглядывали по сторонам и вперед, где град снарядов сыпался па позиции врага, и еще нет-нет да и бросали взгляд на того солдата, который удрал, но вернулся. Командир на этот раз простил его, по предупредил, что больше не помилует, если что. Так вот подносчики украдкой и поглядывали, не сдрейфит ли этот солдат снова. Андрейчак даже подумал: «У меня в халупе дочка осталась шестимесячная — я не удираю, а он же — холостяк!»
— Слушай, кавалер, — обратился Андрейчак к Генеку Таляреку, наводчику, и кивнул головой па того, «дезертира», но так, чтобы заметил офицер-политработник, к которому обычно обращались «гражданин поручник», хотя погоны он носил без единой звездочки.
— Рядовой, протрите мины ветошью и не крутите носом в ту сторону, откуда ветер не дует, — приказал ему Анфорович.
Андрейчак не успел вытереть уже давно чистые мины, потому что подпоручник Яворский поднял руку и, резко рубанув ладонью воздух, что было силы крикнул:
— Рота!… Огонь!
— Огонь! — повторили пять командиров расчетов, и каждый энергично махнул рукой, словно держал в ней топор.
Стволы с тихим вздохом приняли мины и тут же выплюнули их вверх.
— Залп! — крикнул в телефонную трубку Ежи Жук.
— Залп! — топорща усы, повторил капрал Косьцёлек на наблюдательном пункте.
Поручник Метлицкий внимательно смотрел на секундную стрелку. В грохоте артиллерийской подготовки он различил разрывы своих пяти мин. Ему даже показалось, что он уловил их вспышки в грязно-желтом облаке глиняной пыли.
— Сейчас будет в самый раз, — проговорил Метлицкий, обращаясь к Доманьскому.
— Наших не покалечь. Перенесешь вовремя? — спросил капитан.
— Перенесу. Впрочем, я пойду с тобой, а телефонисты потянут провод.
Доманьский поправил каску, приподнялся на носки, чтобы хоть чуточку быть повыше, и скорее пропел, чем крикнул:
— Штыки-и-и!…
— Штыки-и-и!… Штыки-и-и!… Штыки-и-и! — повторили командиры взводов и отделений, не дожидаясь конца команды.
— Примкнуть!
— Примкнуть… нуть… уть… — пронеслось по окопам, словно несколько раз щелкнул затвор, и вдруг все изумленно прошептали: — Генерал…
— Елки-палки! Верно, генерал, — повторил сержант Чайковский.
— Что, генерал?
— У ветряной мельницы стоит.
От ветряной мельницы остался лишь черный остов, и вот около него вырисовывался «виллис», а в нем стоял человек, рослая крупная фигура которого всем была хорошо знакома, и смотрел в бинокль.
Над лесом засвистало, завыло… Все невольно повернули головы в ту сторону. Над самыми вершинами деревьев пронеслись штурмовики. Они открыли огонь из пушек, выпустили реактивные снаряды, сбросили бомбы.
Тройной удар был неожиданный и мощный, словно гром в горах, усиленный многократным эхом. От этой картины захватывало дыхание. На высоте Безымянной земля горела белым термитным пламенем. Бомбы расшвыривали высоко в воздух глыбы горящей глины.
«Еще одна такая атака, и от моей роты ничего не останется, — подумал Доманьскнй. — Я туда аккурат на похороны поспею».
Нельзя было медлить ни минуты, и Доманьский, приподнявшись на носки, скомандовал:
— Рота…
«Ч» минус 10». Серия желтых ракет. Телефон — «Ястреб». Радио — 77.
— …вперед! — И прежде чем ракеты достигли высшей точки полета, Доманьский выпрямился над бруствером с поднятым вверх автоматом: каждый командир, поднимающий в атаку необстрелянную роту, какую-то долю секунды чувствует себя одиноким.
Нет, он был не один. Краем глаза Доманьский видел, как поднялись сержант Спруж, хорунжий Ласак (откуда-то из Келецкого воеводства), капрал Гарбяк и Патер (гураль[4] из-под Сонча), Рохманковский с рацией на спине.
Ракеты на мгновение задержались вверху и затем рассыпались. Рота перевалила за насыпь, зашуршала сапожищами по стерне, издавая звук, похожий на тот, когда скребут щетину одной бритвой без мыла. Сержант Чайковский большими прыжками пробежал мимо командира.
— Если нам дадут пинка, пусть называется Утиной Гузкой. Ура-а-а! — закричал он вдруг пронзительным голосом.
И вслед за ним сто тринадцать глоток роты одновременно гаркнули:
— Ура-а-а!
Нет, сто двенадцать, потому что в Колодыньского в этот момент попала пуля. Все это произошло, прежде чем радисты трижды выдали в эфир: «Семьдесят семь», прежде чем телефонисты произнесли: «Ястреб».
«От «Ч» минус 10» до «Ч» минус 5» — непрерывный огонь.
Минометная рота не прекращала огонь. Старшина роты Цинамон и Анфорович мобилизовали всех свободных людей, и даже непослушных шоферов, на подноску снарядов. Били из минометов на максимальной скорости, навешивая по две мины из одного ствола.
— Отбой! — крикнул телефонист.
— Стой! Кончай, черт побери, хватит!
Солдаты, угоревшие от порохового смрада, оглохшие от грохота выстрелов, не сообразили сразу, что от них требуется.
— Внимание! Сосредоточение огня номер два, кирпичный завод…
— Командир просит… — Жук подал трубку.
— Да… Понятно. Сейчас дадим…
— Сейчас дадут, — сказал поручник Метлицкий.
Вместе с Доманьским и его связными они находились как раз на кончике мыска этого сапога, на который походила высота Безымянная. Впереди, в ста двадцати метрах, над глиняными карьерами зеленели кусты. В пятидесяти метрах левее шел бой: это взвод Шабловского, очищая ходы сообщения гранатами, продвигался вперед, но почему-то казалось, что вот-вот он остановится. Еще хлестче стали бить автоматы. От кирпичного завода строчило уже с дюжину ручных пулеметов. Очереди неслись низко над землей, подстригая все на своем пути. Ранило Рублевского и Косиньского.
— Когда дадут?
— Сейчас. Меняют прицел.
— Надо было сразу.
— Надо было.
Будто у самого уха оглушительно ударила пушка.
— Вот тебе и на… — (Два снаряда пролетели над головой.) — Дождались. Эти сволочи уже бьют… — (Четвертый снаряд!)—А наши, противотанковые?…— (Резине выстрелы противотанковых ружей.) — Нет, тоже заговорили… — Доманьский улыбнулся, будто удивленный.
Петр Вельтер вел свой взвод противотанковых ружей сразу за пехотой. Солдаты порядком вспотели. Вместе с боеприпасами на каждого приходилось по четверти центнера груза. Замполит и старшина роты, старшие сержанты Коврыго и Зелиньский, тоже были нагружены, как мулы, ящиками с боеприпасами. Когда стрелки добежали до окопов, Вельтер подал команду: «Ружья вперед!» Бойцы быстро установили ружья, причем одно от другого на таком расстоянии, чтобы вражеский снаряд, если уж упадет сюда, не накрыл всех сразу.
После второго снаряда, разорвавшегося поблизости, бойцы открыли огонь. Мариан Гавлик — совсем молодой, ему и двадцати еще нет, но выдержанный и настойчивый, — хорошо попал: танк сразу задымил. Капник, высунувшись, влепил еще один раз в броню, но и сам схлопотал пулю и опустился на дно окопа. Его перепачканный глиной рот искривился в растерянной улыбке:
— Санитар!
Зелиньский первым подбежал к раненому. Фронтовую закалку он получил еще в сентябре. Познанец родом, он сражался в армии генерала Кутшебы под Кутно, отступал к Модлину, оборонял Варшаву. В то время он был плютоновым. Осмотрев рану, Зелиньский спросил:
— Можешь сам идти? Тогда дуй отсюда, да поживее…
В зарослях лозы над глиняными карьерами перебегали группами гренадеры. Прямо по центру, от выщербленной трубы, стреляя на ходу, наползали еще два танка.
— Гражданин капитан, они готовятся к контратаке.
— Сам вижу. — Доманьский кивнул головой. — Всем во взводы, держите людей в руках! — приказал оп подофицерам, собравшимся вокруг него.
