Сергей Цветков - Начало русской истории. С древнейших времен до княжения Олега
Общеславянский характер поименованных топонимов легко подтвердить. И сегодня на карте Европы можно найти: Росток и Любек на территории бывшего славянского Поморья; Плоцк на Висле; область Чонград (Чернград) в бассейне Тисы и город Чернград на Днепро-Бужском лимане (ныне Очаков); Преслав в Болгарии. Я не берусь с точностью указать, где именно находились те «русские грады», которые вытребовали себе торговые «уклады» с Византии; по-видимому, все они группировались вокруг Карпат и в Подунавье, ибо только в этом районе можно искать «русских» князей, «под Олгом суще». Так, моравские летописи упоминают о «русских князьях» Семовите и Богурине, которые в 861 г. попросили защиты у моравского князя Радислава (Ростислава) и годом позже были крещены Кириллом и Мефодием.
Но самое интересное: из данного фрагмента договора, несомненно, следует, что некий подчиненный Олегу «великий князь» сидел и в самом Киеве. Это окончательно подрывает достоверность летописного рассказа о вокняжении Олега в Киеве путем убийства Аскольда и Дира. Очевидно, что правящая верхушка таврических русов, обосновавшихся на Среднем Днепре несколькими десятилетиями раньше, не была устранена в ходе расширения державы «светлого князя» на восток. Подчинение Киева Олегу выразилось в признании местными русами его верховной власти.
Поэтому едва ли можно доверять сообщению «Повести временных лет» о том, что Олег навсегда обосновался на берегах Днепра, сделав Киев стольным градом Русской земли: «Се буди мати городам рускым»[216]. Ибн Русте, как мы помним, помещал княжий стол «свиет-малика» в карпатский Джарваб. Более того, летописец в данном случае едва ли не прилагает к Киеву какое-то вендское предание, ибо еще одну «матерь городам» мы обнаруживаем в земле поморских славян — именно так именуется померанский Штеттин в Житии Отгона Бамбергского[217].
Вместе с тем нет ничего невероятного в том, что Олег мог избрать Киев своей временной резиденцией для того, чтобы привести к покорности некоторые восточнославянские племена (Карл Великий точно так же во второй половине своей жизни поселился в Аахене, чтобы быть ближе к беспокойной саксонской границе). Впрочем, неизвестно, в какой мере упоминаемые «Повестью временных лет» походы Олега против древлян, северян, радимичей, кривичей относятся к числу исторически достоверных деяний «светлого князя»[218].
Не исключено, что в ходе своей экспансии на восток Олег затронул интересы Хазарского каганата. Данные нумизматики косвенным образом свидетельствуют о конфликте Днепровской Руси с Хазарией. В последней четверти IX в. наблюдается прекращение поступления арабского серебра в восточнославянские земли через Хазарию. Наплыв дирхемов возобновился только в 910-х гг., причем в обход каганата — через Волжскую Булгарию. Сокращения эмиссии в Багдадском халифате источники и археология в это время не отмечают, из чего следует, что доступ серебра в Русскую землю был перекрыт хазарами[219]. Очевидно, торговая блокада была вызвана тем, что Днепровская Русь встала во враждебные отношения с каганатом (по крайней мере, на дипломатическом уровне).
Набег черноморских русов на Византию (904)
Несколько строк из хроники Псевдо-Симеона (вообще довольно темных) позволяют предположить, что черноморские русы не признали прав Олега на киевское княжение. Они даже пытались перехватить у «светлого князя» первенство или, во всяком случае, вести самостоятельную политику. Очевидно, появление в Северном Причерноморье нового суверенного правителя русов поставило под сомнение действие «русско»-византийского договора 860 г. Этим обстоятельством и был вызван новый набег на Константинополь, предпринятый силами одной Черноморской Руси, о котором сообщает Псевдо-Симеон[220].
События этого времени восстанавливаются примерно так. Во второй половине июля 904 г. знаменитый арабский корсар Лев Триполитанский во главе большого флота двинулся на Константинополь и занял гавань Парий у входа в Мраморное море. Но приближение византийской флотилии Имерия заставило его снять блокаду пролива и отступить. Имерий устремился в погоню и настиг арабов у острова Фасос.
Тем временем (вероятно, в первых числах августа) в окрестностях Константинополя появились корабли русов. Вопрос о том, действовали русы самостоятельно или в союзе с Львом Триполитанским, не поддается решению ввиду отсутствия каких-либо указаний в источниках на этот счет. Приведенный Псевдо-Симеоном маршрут русов свидетельствует в пользу того, что вторжение началось с крымских владений империи и являлось делом «русской» вольницы Северного Причерноморья. По этой причине херсонский стратиг не успел оповестить константинопольские власти о нашествии «русского» флота, так что первые сообщения о русах пришли в Константинополь лишь из Месемврии (в Бургасском заливе), то есть уже с балканской границы империи.
Двигаясь вдоль берега, русы подвергли грабежу прибрежные районы вплоть до Силимврии (византийская крепость во Фракии). Однако идти далее к самому Константинополю они не посмели, вероятно узнав, что город отнюдь не был беззащитен со стороны моря, так как и после ухода Имерия в водах Мраморного моря осталась эскадра под командованием Иоанна Радина. Тогда, обогнув греческую столицу, русы направились к малоазийскому побережью. Последний упомянутый Псевдо-Симеоном пункт, где они побывали, был мыс Трикефал (в Опсикии, на южном побережье Мраморного моря). Надо полагать, что здесь эскадра Радина нагнала флотилию русов и разгромила ее. Как можно понять, от окончательной гибели русов спасло некое «божественное озарение» их вождя.
Видимо, для империи это был обычный «варварский» набег, мало чем отличающийся от десятков других набегов, ежегодно случавшихся на ее границах. Поэтому Псевдо-Симеон упомянул о нем вскользь и весьма туманно.
Поход Олега на Константинополь
Причины, побудившие Олега атаковать Константинополь, нам уже известны по предыдущим набегам русов на столицу Византии: с одной стороны — это стремление нового владыки Днепровской Руси добиться от империи признания своего статуса и тем самым подтверждения и продления действия «русско»-византийского договора; с другой — нежелание имперских властей находиться в союзных отношениях с язычниками и предоставлять им торговые и какие-либо иные льготы. Непосредственным поводом к конфликту, если судить по тексту договора, были какие-то стычки между русами и греками, в которых дело доходило до «удара мечом».
Поход Олега на Константинополь обстоятельно описан в «Повести временных лет». Разительным контрастом с осведомленностью летописца выглядит «заговор молчания», которым окружено это событие в византийской литературе. Впрочем, одно косвенное свидетельство все же имеется. У Льва Диакона находим известие, что император Иоанн Цимисхий грозил князю Святославу Игоревичу участью его отца, который «презрел клятвенный договор», — это, конечно, явный намек на предыдущее византийско-«русское» соглашение, нарушенное Игорем в 941 г.
К сожалению, подробность летописного рассказа отнюдь не гарантирует точности сообщаемых им сведений. Прежде всего это касается хронологии. «Повесть временных лет» датирует поход Олега на Царьград 907 г. К этому же времени она приурочивает проведение предварительных переговоров с греками, результаты которых получают юридическое оформление только в 911 г., когда второе, «расширенное» посольство князя Олега подписывает знаменитый договор. Причины этой дипломатической задержки оставлены без каких-либо объяснений. Образовавшийся временной разрыв летописец просто заполнил «пустыми годами». Трудно сказать, какие соображения двигали им в данном случае[221]. Но на самом деле оба события произошли в одном и том же году, свидетельство чему можно найти в самой же «Повести». В статье, помеченной 907 г., Олеговы послы ведут переговоры с «царьма грецкими», братьями «Леоном и Александром». Между тем это сообщение может быть верно только по отношению к 911 г., потому что именно в этом году император Лев VI Мудрый назначил Александра своим соправителем. Таким образом, стояние «руси» под стенами Константинополя, скорее всего, продолжалось весь август 911 г. и закончилось 2 сентября, в день подписания договора.
Не большей надежностью, чем выставленная дата, отличается и вся статья 907 г. Это и немудрено, ведь летописец, по сути, сложил гимн во славу вещего князя, в лице которого Русская земля восторжествовала над греками. Верить гимнам на слово было бы, разумеется, наивно. Читая повествование о заморских подвигах Олега, следует помнить, что соотношение между историей и поэзией здесь примерно таково, как между «Илиадой» и настоящей осадой Трои.
