Николай Черкашин - Командоры полярных морей
За час до полуночи над Екатерининской гаванью разыгралось северное сияние. Зеленовато-призрачные всполохи перебегали от горы Вестник до горы Энгельгардта. Поди прочти в них что-нибудь…
«Малютка» Кондратьева уходила в море глухой ночью. По обычаю — на счастье — «чалки» с причальных палов сбросил сам командир дивизиона.
— С Богом! — напутствовал он, хотя не верил ни в черта, ни в Бога.
— Малый вперед! — крикнул Кондратьев в амбюшур переговорной трубы, и «аркашка» — коломенский дизелек — забубнил свою походную песнь. Красные гранитные скалы в белых снежных языках нехотя расступались по бортам субмарины, открывая хорошо подсвеченный луной горизонт. Сколько раз Кондратьев видел эту грань моря и неба, но на сей раз это был его горизонт. Он, и только он, капитан-лейтенант Иван Кондратьев, отвечал сегодня за все, что ожидает его корабль, его людей.
Едва вышли из Кольского и обогнули мыс Цыпнаволок, как крутая волна зимнего шторма ударила «малютку» по скулам. Впору было погружаться, но тогда, израсходовав энергозапас аккумуляторных батарей, надо было вместо боевой позиции уходить подальше от берега, чтобы бить зарядку по полной схеме. Кондратьев вместе с сигнальщиком Гаем перемогали шторм на мостике до последней надежды. И только тогда, когда Квасов доложил, что из аккумуляторных баков выплескивается электролит, командир отдал долгожданный приказ: «К погружению!» На траверзе погашенного Вайдагубского маяка «M-91» ушла под белые гребни волн. Но и на рабочей глубине в сорок метров «малютку» покачивало весьма ощутимо. Оставив на командирской вахте штурмана, Кондратьев пошел по отсекам. В аккумуляторной яме оба электрика отмывали от кислоты трюм ветошью, смоченной в содовом растворе. Мотористы блаженно почивали, привалившись спинами к горячему дизелю. Их вахта кончилась. Квасов в аварийном свитере под расстегнутым кителем озабоченно поглядывал на ампер-часы.
— Ну что, мех, схарчим батарею до позиции? Или дотянем?
— На пару часов хватит. А там уж лучше подзарядиться.
— Да уж лучше быть здоровым и богатым… Кондратьев заглянул в дверцу радиорубки, где гидроакустик
Хмара напряженно вслушивался в шумы штормового моря. Он сидел в ватнике, накинутом поверх бушлата, и прижимал наушники ладонями, разбирая лишь ему одному слышимые звуки. Капельки пота выступили на висках. Кондратьев и без доклада понял — цель!
— Ну?
Хмара помедлил еще с минуту, наконец удостоверился.
— По пеленгу сорок — цель! Предполагаю — эсминец
— Боевая тревога! Торпедная атака!
Глава вторая.
ПО СУХУ, АКИ ПО МОРЮ
Всплыв под перископ, Кондратьев, кроме верхушек волн, ничего не заметил. Шторм, хоть и послабел, но нечего было и думать атаковывать эсминец из-под воды.. Всплыли под рубку, и только тогда, при свете бессолнечной полярной зари, востроглазый Гай с трудом заметил мачты эсминца, то возникающие, то исчезающие в провалах дальних волн. Завидная добыча уходила на запад. А «М-91», несостоявшаяся добыча эсминца, обогнув полуостров Варангер, взяла курс на чистый зюйд — на вход в Тана-фиорд. Входили темной ночью в надводном положении, прижимаясь сначала к западному берегу, потом к восточному.
В четыре часа утра, завидев быстро идущий торпедный катер, погрузились и пошли на перископной глубине. А в четыре двенадцать резиновый наглазник перископа с силой ударил Кондратьева в лицо, да так, что он на секунду потерял сознание, почти не расслышав глухого взрыва под кормой «малютки». Лодку тряхнуло так, что нос выбросило из-под воды, и всех, кто стоял в отсеках, швырнуло на кормовые переборки. Погас свет, и палуба в кромешной тьме вдруг стала уходить на корму, дыбясь, как сходня в отлив. «Вот и конец…» — подумал Кондратьев, но из горла вырвались совсем другие слова:
— Продуть среднюю!
Освободившись от балласта, «малютка» всплыла. Подорванная корма тянула вниз. Однако Квасов успел дать противодавление в отсек, и лодка пока что держалась на плаву. Мина! Это Кондратьев понял сразу. Подтянули за минреп рулем глубины и… вот она, расплата за бритье перед походом.
Боцман с аварийным фонарем ввалился в центральный пост, за ним, облитый чем-то густым и липким, — инженер-механик.
— Товарищ командир, дать ход не сможем Срубило гребной винт. Вода в корму поступает интенсивно. Пробоину не заделать.
— Сколько продержимся на плаву?
— С полчаса, не больше.
Кондратьев с трудом выбрался на мостик. Лунная дорожка убегала от борта к враждебному берегу. До заснеженных скал было не больше двух кабельтовых. Но как преодолеть эти триста метров, когда лодка превратилась, по сути дела, в бездвижный понтон? Есть надувной трехместный «тузик» для высадки диверсионных групп. Да что толку — семь ходок за полчаса не успеть… Вот тебе и семь «чертовых дюжин»! Более бесславного конца для своего корабля Кондратьев и представить не мог.
На мостик выбрались Квасов, боцман и лейтенант Ладошка. Стали держать общий совет. Смекали быстро. Работали еще быстрее — жить хотелось всем. Одним духом вынесли наверх баллон со сжатым воздухом, спустили на воду и пристроили к нему резиновую шлюпку. В «тузик» сел боцман с бухтой прочного линя, открыл вентиль и баллон, словно ракета, помчал Ухналева к берегу, разматывая закрепленный на «малютке» трос. То был не трос, а нить Фортуны… Ее хватило до ближайшей скалы. А там боцман сумел набросить петлю на торчащий из воды «чертов палец» и дал знак на лодку. Электрики подали питание на шпиль, и якорная лебедка, наматывая линь, стала подтягивать субмарину к берегу. На все про все ушло четверть часа. Успели не только высадиться на скалы, но и перекидать часть продуктов. Потом «малютка» вздыбилась, задрала нос и свечой ушла в черную воду фиорда. Моряки сдернули пилотки и шапки…
Уже светало, и надо было уходить в глубь полуострова как можно быстрее. Проваливаясь в снег то по колено, то по пояс, подводники волокли свои пожитки, как погорельцы с пепелища. Не ощутимый в ажиотаже высадки морозец вдруг дал знать себя довольно зло. Кондратьев почувствовал, как больно заныли пальцы в забитых снегом сапогах. Под козырьком большого валуна, похожего на постамент Медного Всадника, остановились перевести дух. Первым делом посчитали оружие: три офицерских пистолета, четыре финки и три гранаты. Немного на семнадцать человек. Но все же отбиться от небольшого патруля можно… Из провизии успели спасти дюжину банок тушенки, десять — сгущенного молока, пять плиток шоколада, коробку сухарей, жестянку с галетами, канистру спирта, шесть пачек «Беломора». Но самое важное — лейтенант Ладошка прихватил брезентовую кису с секретными документами и карту норвежского побережья. Нашли свое место, наметили путь. Им ничего не оставалось, как пересечь полуостров Варангер, выйти на западный берег одноименного фиорда, а там, захватив рыбацкую лайбу, пройти миль двадцать до полуострова Рыбачий, на котором держали оборону советские войска. Легко сказать — пересечь. По самым скромным прикидкам путь к морю занимал не меньше ста километров. И это по непролазной горной тундре, без лыж, без меховой одежды, в арктические морозы… Дойдут, наверное, не все… Кондратьев оглядел сгрудившихся вокруг него людей. Почти все были в ватниках, двое мотористов — в суконных бушлатах. Эти долго не продержатся, первые кандидаты к праотцам.. Уже зубами стучат.
— Налейте им для согрева!
Квасов, хранитель драгоценной канистры, скупо отлил им по полкружки спирта. Остальным плеснул на донышке — для поднятия поникшего духа.
— Шабаш! — скомандовал Кондратьев. — Малый вперед! И вереница черных людей двинулась по белому снегу на рдеющий восток.
Глава третья.
МОЛОЧКО ИЗ-ПОД БЕШЕНОЙ МЕДВЕДИЦЫ
Капитан-лейтенант Кондратьев шагал во главе походной вереницы. В черном лодочном ватнике, в ссохшейся от морской воды флотской ушанке, заросший щетиной, он походил скорее на беглого зэка, чем на обладателя блестящего военно-морского звания. За ним тянулась цепочка ему подобных путников. Шли молча, ступая след в след, оскользаясь на обмерзших камнях, проваливаясь в снежных наметах… Командир вел экипаж по распадкам и лощинам, опасаясь забираться на видные места, хотя по плоским вершинам сопок идти было бы значительно легче. Компас снять не успели, и Кондратьев держал на восток, доверяясь лишь штурманскому чутью да Полярной звезде, которая время от времени посвечивала за левым плечом. Должно быть, со стороны он походил на библейского вождя, выводящего свой народ из жестокой белой пустыни. Но видеть со стороны их могли разве что полярные совы да дикие олени, благоразумно державшиеся подальше, чем их могла достать пистолетная пуля. Сглаженные взгорбья лапландской тундры возникали по сторонам и спереди с удручающей неизменностью лунного ландшафта. Зато в эдакой глухомани можно было почти не опасаться засад, патрулей, армейских постов. Пока что самым страшным врагом оставался мороз. Он донимал моряков все сильнее…
