Спиноза. Жизнь мудреца - Фёдоров Александр Митрофанович

Истощив весь запас своих доводов, но ничего не добившись от бывшего ученика, Мортейра вдруг повысил голос и грозно потребовал от Спинозы полного публичного покаяния, предупредив, что если тот тут же не повинуется, то будет отлучен от синагоги.

Но и эта угроза не могла заставить Спинозу сознаться в преступлении, которого он не совершал.

Его неустрашимость и невозмутимое хладнокровие вызвали еще больший гнев Мортей-ры. Осыпав Спинозу проклятиями, он покинул собрание и дал клятву вернуться с анафемой отступнику на устах. Но, видимо, он еще сохранил надежду, что его лучший ученик одумается и угрозу приводить в исполнение не придется...

Но Мортейра ошибся. До сих пор ему были известны только выдающиеся дарования ученика; теперь же он убедился, что тот обладает еще и несокрушимой стойкостью духа.

И все-таки Баруху дали время, чтобы одуматься. Раввины еще рассчитывали, что отступник опомнится и увидит, на краю какой бездонной пропасти он очутился. Но когда назначенный срок миновал, а никаких изменений в поведении Спинозы не произошло, день отлучения его от синагоги был назначен.

Но до его наступления раввины, больше всего боявшиеся, как бы пример Спинозы не подействовал на других представителей молодежи, и по-прежнему желавшие, чтобы такой одаренный и образованный юноша, каким был Барух, остался в их среде, решились испытать еще одно средство.

Памятуя о бедности молодого человека, они предложили ему годовую пенсию в тысячу флоринов при условии, что он возвратится на путь истины.

Оказалось, что наставники Спинозы вовсе не знали его характера. Меньше всего в жизни его интересовали материальные блага. Барух категорически отказался от их благодеяния:

— Если бы мне посулили вдесятеро большую сумму, — сказал он, — то и тогда я не сумел бы притворяться и лицемерить, живя под вашим тягостным надзором.

12

— Барух! — отвлек Спинозу от воспоминаний дружелюбный голос Франциска ван дек Энде-на. — Хочу поставить вас в известность, что под этим кровом вы можете чувствовать себя как дома и оставаться здесь столько, сколько сочтете нужным.

— От всего сердца благодарю вас, господин ван ден Энден, — с большой теплотой ответил Спиноза. — Но я не могу пользоваться вашим гостеприимством без риска навлечь на вашу семью те невзгоды, которые выпали на мою долю.

— Эти слова делают вам честь, мой мальчик. — Но я не вижу здесь никакого риска для себя. Ведь я лишен сомнительного удовольствия принадлежать к еврейской общине славного города Амстердама, а кроме того, моя репутация и без того всем известна, и повредить ей уже вряд ли что-нибудь сможет.

— Что ж, на первых порах я с благодарностью принимаю ваше приглашение, дорогой учитель. Но приложу все усилия, чтобы долго не обременять вас своим присутствием. Каждый человек должен сам прокладывать себе дорогу в жизни.

Узнав, что Барух остается в доме в качестве гостя, Мари увлеченно занялась хлопотами по его устройству. Когда, запыхавшись, она впорхнула в гостиную, Спиноза сидел в кресле с томом судебных речей Цицерона.

— Барух! — вскрикнула она, заставив его вздрогнуть и оторваться от книги. — Неужели сестры не отдадут вам вашу кровать? Боюсь, что та, которую приготовила Сюзанна, окажется для вас маленькой.

Спиноза счастливо рассмеялся.

— Милая Мари! — сказал он. — Надеюсь, что кровать мне когда-нибудь отдадут, но я не стану перевозить ее сюда.

— Почему? — огорчилась девочка. — Вы не хотите жить вместе с нами?

— О! — воскликнул юноша. — С вами и с вашим отцом я готов провести всю мою жизнь. Но мне предстоит дальняя дорога, которая ведет вперед, к горизонту и к тому, что скрывается за ним. А тот, кто хочет быть впереди, должен шагать один.

— И куда же ведет эта ваша дальняя дорога? — поникшим голосом спросила Мари.

— Надеюсь, что к истине, — вдохновенно улыбнулся Барух Спиноза.

Глава II

ВРЕМЯ И МЕСТО

1

Барух Спиноза, который, приступив к литературной деятельности, взял себе имя Бенедикт (которое, как и присвоенное ему при рождении, соответствует по значению русскому слову «благословенный»), жил в сердцевине ХVII века.

Детство и юность философа приходятся на вторую половину немецкой религиозной войны и совпадают с государственным переворотом в Англии, который также был результатом стремлений к свободе совести. Его учение относится к сравнительно более спокойному периоду пятидесятых и шестидесятых годов — эпохе наивысшего процветания Голландии.

Возмужание же приходится на начало царствования французского короля Людовика XIV. Спиноза был очевидцем его коварства и насилия над Голландской республикой и мог судить об этом по собственным впечатлениям. В конце концов противостояние Голландии и Франции закончилось благополучно для его родины, но до этого времени философ уже не дожил.

2

К моменту изображенного в предыдущей главе отлучения молодого Спинозы от синагоги XVII век перевалил за половину.

Особенность этого переломного в истории человечества столетия заключалась прежде всего в том, что оно обозначило необратимый переход Европы от средневекового феодализма к новой капиталистической эпохе, начавшейся с этапа первоначального капиталистического накопления.

Но одновременно с этом материальным фундаментом, чтобы он обрел стабильность и стал надежной опорой для нового времени, необходимо и неизбежно стали развиваться новые общественные отношения, основанные на понятиях свободы, демократии, равенства всех перед законом, расцвета человеческого разума, впервые вновь востребованных европейским социумом после гибели античной цивилизации.

Рубежный одна тысяча шестисотый год по Рождестве Христовом, полыхнув ярким пламенем костра, на который гордо взошел Джордано Бруно, озарил новый путь развития основополагающих для разумной жизни идей — путь, оказавшийся тернистым и долгим, нередко поворачивающим вспять, но и поныне не потерявшим значения магистральной дороги европейской истории.

К началу XVII века относится первый этап освобождения человеческой мысли от оков схоластики.

Реформация если и не подрыла совсем, то, по крайней мере, значительно поколебала средневековое догматическое знание. Знаменитый тезис Лютера, что проповедуемое им учение может быть опровергнуто только Библией или чисто разумными доводами, возвратил человеческому уму его естественные права.

С тех пор в науке произошел подлинный переворот. Новым духом оказались пронизаны все ее сферы: вошли в полную силу, с одной стороны, критическое изучение Библии, а с другой — исследование и изложение вечных законов природы и человеческого духа. Начинается полное и свободное процветание всех естественных наук; одно за другим возникают новые миросозерцания.

Философия и богословие, дотоле связанные неразрывными узами, отделяются друг от друга. Философия становится самостоятельной наукой и занимает почетное место подле богословия.

Теперь на широкую арену мысли выступает почти одновременно ряд гениальных деятелей, единственная забота которых — очистить от чужеродных элементов и поставить на ноги науку, бывшую так долго в услужении у гнилой рутины и мертвого формализма.

Культура XVII века стала продолжением и завершением мощного подъема творческих сил эпохи Возрождения, которая в свою очередь получила импульс к возникновению от восстановленной в правах античности. Однако особенностью именно XVII века стало то, что в первую очередь он более всего доверял не величию и авторитету древних, а стремился к знаниям, полученным из непосредственного опыта.

Достаточно только назвать имена и перечислить важнейшие научные открытия, чтобы наглядно представить то уникальное место, которое досталось XVII веку в истории науки.

В начале его учение Коперника — еще только гипотеза, а в конце — общепризнанная истина.