Евгений Кукаркин - Эти нежные девичьи руки
- Работа-то великолепная.
- Сам вижу, но...
- Неужели поставили удовлетворительно?
- Понимаешь, Роза, он... талантлив, но не нашего поля ягода. Есть в нем что-то такое, что отталкивает от нашей среды. Я даже не могу выразить это словами... Знаешь, берется за скульптуру и начинает заводиться, вижу делает все не так, все по своему, может быть это и хорошо, но... сделал и швырнул свою работу в мусорницу. Будь-то и не было того яркого периода вдохновения. С ужасом думаю, что он никогда не оценит свой талант. По крайне мере, я в это уже поверил. Остановил я его, говорю, что раз он не представил работу, я вынужден поставить неуд. А он мне в ответ: "На этом не заработаешь." И ушел. Вытащил я фигурку и поставил ее сюда.
Так я познакомилась с первыми работами Федора Бережного. Этот Наполеон достался мне от того же профессора Никольского, который пришел ко мне в расстроенном состоянии. Вы тогда были на третьем курсе.
- Розочка, этот парень, видно, к нам не скоро придет, а может быть совсем не придет. Возьми его последнюю работу.
Он выложил на стол вот этого... француза. Сашина мать тычет на фигурку Наполеона.
- Неужели бросил учиться?
- Хуже, он арестован по подозрению в убийстве.
Я так и ахнула.
- Жить богато хотел, - продолжает Никольский, - занялся фарцовкой, а потом что-то не поделил с друзьями и порезал одного из них.
- Федор Иванович, неужели это вы? - удивленно спрашивает меня Саша.
И опять я не успел открыть рта, мать перебила меня.
- Это был он. Я же видела вас там, Федор Иванович, и узнала сейчас... Вы и есть тот самый талантливый скульптор, который за уголовщину и убийство попал в тюрьму.
Саша умоляюще смотрит на меня, ожидая ответа.
- Все почти так и все не так. Я действительно учился в Ленинграде, но ни какого убийства не совершил или аресту не подвергался. Просто понял, что попал не туда и тогда ушел с института.
- Как ушел, то есть... ушли?
- Да так. Этому помогла любовь. Я познакомился с женщиной, влюбился в нее и поехал за ней на край света, то есть в Свердловск, там поступил в машиностроительный институт, после окончания которого, был направлен в Туркменистан, а потом - сюда.
Саша в замешательстве, ее мать ехидно смотрит на меня.
- Я не настаиваю, Федор Иванович, если не сидели, так не сидели. По рассказам моей дочери и отзывам ее друзей, я слышала о вас очень много хорошего, а раз так, считаю, все надо оставить так, как есть.
До чего же недоверчивая женщина.
- Очень жаль, что я вас не мог разубедить ни в чем. От моего прошлого остались кой-какие навыки, резьба по камню теперь является моим хобби.
- Пусть будет так. Давайте выпьем за присутствующих, за их удачу и здоровье.
Роза Григорьевна опять разливает коньяк и храбро опрокидывает рюмку, потом двумя пальцами захватывает бутерброд с икрой и... одним махом проглатывает. Вечер явно не удался. Теперь это вялая компания, Саша в задумчивости. Мне хочется побыстрей удрать от сюда. А вредная мамаша многозначительно подсовывает мне в тарелку бутерброды. Наконец, я набрался смелости, извинился перед ними и пошел в прихожую. Меня догнала Саша, на ее глазах были слезы.
- Федор Иванович, извините меня за маму. Она почему то уверена, что вы уголовник.
- Ничего, Саша, все бывает. Мы люди и нам свойственно ошибаться.
Тут Саша неожиданно обвила руками мою шею и поцеловала. Я ответил. Мне показалось, что Роза Григорьевна стоит в дверях гостиной и ухмыляется. Когда Саша развела руки, никого в прихожей уже не было...
Дома я немного отошел, забрался в свою комнатку-мастерскую и в столе нашел большой обломок ярко-красной полосатой яшмы. Чего-то хотелось слепить необыкновенное. Закрепил камень на столике резательного станка, включил фрезу и пустил эмульсию. Нарежу тонкие пластинки, а потом по структуре камня придумаю что-нибудь.
Сегодня похороны Корякиной. Народу перед моргом собралось много, особенно девчат. Руководит всем наша профсоюзная матрона, Маргарита Макаровна. Она мечется от родителей к машинам, венкам и часто подбегает к нам. Мы, то есть весь руководящий состав цеха с примкнувшей секретаршей, собрались у входа мрачного здания.
- Федор Иванович, все машины прибыли, можно рассаживать людей, подбегает ко мне Маргарита Макаровна.
- Давайте командуйте... В какую машину нам садиться?
- Во второй автобус... в первом вместе с гробом едут родственники.
- Хорошо. Пойдемте товарищи, - киваю своим.
Мы залезаем в автобус, туда же на свободные места забирается группа девчонок со второго участка. Со мной рядом плюхнулась Лидия Петровна.
- Чего то Корзинкина сегодня какая то невменяемая.
- Расстроилась, наверно, по поводу Корякиной.
- Наверно. А вы заметил, Федор Иванович, что половина девочек пьяны...
- Нет.
- А вы принюхайтесь, даже здесь в автобусе плывут ароматы алкоголя.
Теперь и я почувствовал этот запах.
- У них сейчас такой период...
- Хорош период, похороны подруги, а они уже вдрызг.
- Может быть этим они хотят заглушить страх.
- Деньги их испортили. Детям такие бешенные платят, что некоторые не знают куда их девать.
- Не все же такие.
- Конечно, но пьяна почти половина присутствующих.
- Вы чего-нибудь хотите мне предложить, чтобы ликвидировать все это безобразие?
- Нет. Я ничего вам не предложу.
Мы замолчали и минуты три, не сказали друг другу не слова. Автобус тем временем полз в колонне машин. Лидия Петровна вдруг встрепенулась.
- Пользуясь случаем, хочу отблагодарить вас за то, что заступились за меня тогда в цехе.
- Когда? Я чего-то не понял.
- Ну когда сказали всем девочкам, что я не виновата в смерти Корякиной.
- А кто вам сказал?
- Нашлись такие.
Я немного растерялся.
- Так. Значит у вас среди девочек есть свои... агенты, так их назвать, что ли.
- Называйте как хотите, но если хотите знать, такие люди всегда нужны. Какой коллектив без них?
- Но ведь это же дети, Лидия Петровна, мы же тоже воспитываем их. Какие же они тогда вырастут?
- Все это высокие слова, но в жизни должны быть плохие, должны быть хорошие люди. Вон в автобусе, половина пьяных, половина трезвых девочек. И все это в общем имеет название - наши дети. Они естественно не должны быть одинаковые, они должны быть разные. Поэтому я ничего не имею против агентов, как вы их называете и против паинек...
- Я не считаю хорошим тоном иметь своих доносчиков в любом коллективе и против таких методов, Лидия Петровна.
- А я нет.
Опять мы замолчали. Теперь автобус свернул с шоссе и ползет по корявым дорогам, нас стало мотать из стороны в сторону, шум внутри машины стих.
Гроб с Корякиной ушел в яму наполненную водой и... всплыл... Пьяные копатели стали его шестами заталкивать вниз и забрасывать вязкой глиной. Около моего плеча раздалось прерывистое всхлипывание. Я оглянулся. Плакала Саша.
Я не поехал на поминки к родителям Эльвиры. После того, как автобус подвез к городу, вышел на ближайшей улице и побрел домой.
- Федор Иванович, - это меня догоняет Саша, - я тоже не поехала к Корякиным, выскочила вслед за вами. Тяжело смотреть на горе родителей...
- Очень хорошо. Давайте зайдем в магазин, купим продуктов и по своему помянем девочку...
- Давайте.
У меня дома Саша сразу стала возиться у плиты, а я пошел приводить в божеский вид большую комнату. Когда накрыли на стол и присели, я первый поднял свою стопку.
- За упокой души, бедной девочки.
- Пусть ей земля будет пухом, - вторит Саша, - если действительно бог есть, пусть поможет ей отдохнуть и не наказывает за то, что сама ушла из этой жизни.
Так мы помянули Корякину. После второй рюмки я сказал.
- Завтра собираюсь пойти в исполком, поговорю там о наших девочках.
- Сходите, Федор Иванович, может где-нибудь и прорвется.
- Саша, но нельзя же так сидеть и только плакаться, что нам плохо, надо что то делать.
- Вы все говорите правильно, Федор Иванович. Только завтра воскресенье и навряд ли в исполкоме кто то есть. Лучше сходите в понедельник.
- Я уже все перепутал.
- О чем в автобусе вы так яростно спорили с Лидкой?
- Ты заметила, а мне казалось, что тебе не до нас.
- Мне очень хотелось, чтобы ты в тот момент сидел рядом со мной.
- Мы с Лидией Петровной говорили о них... о детях.
- Петровна неплохая женщина и как всем целеустремленным людям, ей в жизни не везет.
Я наливаю ей еще водки.
- Это почему же?
- Два раза выходила замуж и два раза ее мужей убивали.
- Как это?
- Так. Первого подстрелили, второго утопили...
- За что же их так?
- Слух ходил, что занимались они чем-то уж очень неприятным. Один вроде был бандит, второй мошенник.
Я вижу, что ей неприятно вести разговор о старшем мастере и пытаюсь сменить тему.
- Тебе можно еще выпить?
- Можно, Федор Иванович. Мне теперь все можно.
- Что все-таки произошло?
- Мы с мамой разругались вдрызг и похоже я ушла из дома.
